— Твой отец, насколько я помню, помер отвратно, — окликнул его Доу. — Голову ему разбили в кашу. — Кальдер стоял молча, сберегая дыхание для нового выпада, пытаясь оценить расстояние между ними. — Да чего-там, он был вообще без лица, когда Девять Смертей с ним покончил. — Широкий шаг и взмах. Вот сейчас, пока Доу занят похвальбой. Двое бьются — значит, всегда есть шанс. Доу усмехнулся. — Отвратная смерть. Вот только, однако…
Кальдер взметнулся, зубы клацнули, когда левый сапог бабахнул об землю и брызнула жидкая грязь, его меч устремился ввысь, неотвратимо рассекая путь к черепу Доу. Раздался шлепок кожи о кожу, когда Доу поймал левую руку Кальдера своей правой, сминая его кисть на рукояти меча, клинок отклонился и безвольно заколыхался над головой.
— …твоя будет хуже, не ссы, — закончил Доу.
Кальдер корябал плечо Доу увечной рукой, пальцы бестолково пихали отцовскую цепь. Большой палец всё-таки ещё действовал, и он ногтём процарапал шершавую щёку Доу, показалась капелька крови. Кальдер зарычал, пытаясь всадить палец в дырку, туда, где раньше у Доу было ухо — зарычал, вкладывая всё своё разочарование, отчаяние и злость, уже касаясь кончиком обрубка хряща, скаля зубы при…
Эфес меча Доу въехал ему в рёбра с глухим ударом, и до самых корней волос вспыхнула боль. Возможно, он закричал бы, останься в нём хоть чуточку дыханья, но оно целиком ушло одним рваным, рвотным присвистом. Он зашатался, сложился пополам, желчь омыла его омертвелый рот и свесилась нитью с окровавленной губы.
— Возомнил себя дюже умным? — Доу подтянул его левой рукой так, чтобы шипеть прямо в лицо. — Думал, сумеешь со мною сладить? В кругу? Так ты что, умник, — сдаётся мне, подзатупил? — Эфес хрустнул Кальдера по рёбрам, как раз когда он судорожно переводил дух, и снова вышиб дыхание из заскулившего тела, сминая его, как сырую овечью шкуру. — Сдаётся всем? — Толпа квохтала и кудахтала, плевалась, гремела щитами и визжала, требуя крови. — Подержи. — Доу швырнул меч, и Трясучка поймал его за рукоять.
— Вставай, ёбань. — Рука Доу сомкнулась на кальдеровой глотке — мгновенно и окончательно, как медвежий капкан. — Хоть раз в жизни, встань. — И Доу силой распрямил Кальдера — неспособного самостоятельно стоять на ногах, неспособного пошевелить ни уцелевшей рукой, ни до сих пор бесполезно сжимаемым в ней мечом, неспособного даже дышать. Странное и мерзкое ощущение — передавленное дыхательное горло. Кальдер беспомощно извивался. Во рту вкус рвоты. Лицо пылает, горит. Собственная смерть всегда застаёт людей врасплох, даже если её приближение видно издалека. Всяк думает, что особенный и уповает на нечто вроде помилования. Но особенных нет. Доу стиснул сильнее, захрустели шейные позвонки. Глаза вот-вот должны лопнуть. Всё вокруг становилось белым.
— Думаешь, это конец? — Доу ухмыльнулся, поднимая Кальдера выше, его ноги почти оторвались от грязи. — Я только начал, уёб…
Был резкий треск, и по небу тёмными струями брызнула кровь. Кальдер неуклюже накренился назад, сдавленно кхекая, когда его горло, рука и меч оказались на свободе, и едва не свалился — Доу упал на него, а затем, лицом вниз, опрокинулся в мерзкую жижу.
Из его расколотого черепа била кровь, окрашивая кальдеровы погибшие сапоги.
Время остановилось.
Всякий голос заглох, оборвался кашлем, оставляя круг в нежданном, бездыханном безмолвии. Всякий глаз прикован к пузырящейся ране на затылке Чёрного Доу. Коль Трясучка стоял, опустив пылающий взгляд, посреди этих опустошённых, раззявых лиц — в его руке меч, которым некогда владел Девять Смертей, серое лезвие усыпано точками и пятнышками крови Чёрного Доу.
— Я не собака, — сказал он.
Взгляд Кальдера метнулся к Стодорогу, как раз тогда, когда взгляд Стодорога метнулся к Кальдеру. Оба раскрыли рты, оба произвели подсчёты. Стодорог был человеком Чёрного Доу. Но Чёрный Доу умер, и всё переменилось. Веко левого глаза Стодорога дёрнулось, самую малость.
Получишь шанс — не мешкай. Кальдер выбросился вперёд, не многим лучше падения, его меч пошёл вниз, пока Стодорог, оголтело выкатывая глаза, тянулся к рукояти своего. Он попытался поднять кверху щит, зацепился им за стоящего рядом бойца и клинок Кальдера рассек его угристую харю до самого носа — стоявших поблизости дождём окатила кровь.
Лишний пример того, как неказистый боец может запросто одолеть великого, и даже левой рукой. Главное, чтобы только у него одного был меч.
Ручей глазел по сторонам, когда почувствовал, что Трясучка сдвинулся с места. Увидел, как широко вспыхнуло лезвие, и уставился, покрывшись гусиной кожей, на ударившегося оземь Доу. Затем сам потянулся к мечу. Чудесная схватила его за запястье, прежде чем он до него добрался.
— Нет.
Ручей вздрогнул, когда Кальдер навис над ним со взмахом клинка. Был глухой, замогильный «щёлк», и их залило кровью, по лицу Ручья растекалось пятно. Он попытался стряхнуть Чудесную, взять меч, но ладонь Скорри оказавшись на той руке, что со щитом, оттащила его назад.
— Правильный поступок для каждого свой, — прошелестел тот над ухом.
Кальдер стоял, покачиваясь, с широко открытым ртом, сердце бухало так сильно, словно решило оторвать ему голову, глаза перебегали с одного ошарашенного лица на другое. Карлы, запачканные Стодороговой кровью. Золотой, Железноглав, и их названные. Личная охрана Доу, посередине их — Трясучка. Меч, расколовший голову Доу до сих пор в его руке. Теперь круг в любой миг готов взорваться неистовым бесчинством резни, и каждый терялся в догадках, кто выйдет отсюда живым. Единственная определённость, что уж точно не он.
— Давайте! — захрипел он, делая заплетающийся шаг навстречу стодороговым людям. Лишь для того, чтобы всё завершить. Лишь для того, чтобы со всем покончить.
Но те отшатнулись, словно Кальдер был самим Скарлингом. Он не понимал, почему. Пока не почувствовал, как сверху на него пала тень, а на его плечо неимоверная тяжесть. Настолько неподъёмная, что почти подогнула колени. Громадная ладонь Входящего-Со-Стуком.
— Это было неплохо проделано, — произнёс великан, — и проделано честно, ибо на войне честно всё, что приносит победу, а величайшая из побед та, которая обходится наименьшей кровью. Бетод был королём Севера. Да будет же им его сын. Я, Входящий-Со-Стуком, Вождь Ста Племён, встану вместе с Чёрным Кальдером.
Кто скажет наверняка, показалось ли великану, что тому, кто главный к имени положена приставка Чёрный, или он решил, что Кальдер забирает её себе как победитель, или просто посчитал подходящей? Так или иначе, прозвище прилипло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});