— Ага.
— В чём же причина?
— В схватке мстительной стали и напоении жаждущей крови земли? В победном рёве и вскрике умирающего? Нужна ли мне большая причина, чем смотреть, как люди отдают всё и всё забирают, как жизнь и смерть качаются на лезвии клинка?
Кальдер сглотнул.
— Всё же, почему на моей стороне?
— Здесь было свободное место.
— Точно. — Больше ему и нечего предложить. Лишь хороший вид на зрелище, как его зарежут. — И ты пришёл ради свободного места? — спросил он Бледного Призрака.
— Я пришёл ради тебя, ради Скейла и ради вашего отца.
— И я, — добавил Ганзул Белоглазый.
После всей ненависти, которую он с себя стряхнул, капелька преданности чуть было не расколола его ухмылку напополам.
— На самом деле, тронут, — каркнул он. По-настоящему печальным было то, что это правда. Он стукнул кулаком в щит Белоглазого, сжал плечо Бледного Призрака. — На самом деле.
Но время для мокрых глаз и объятий стремительно уходило в прошлое. Был шум в толпе, затем движение, затем щитоносцы раздвинулись в стороны. Сквозь проход вразвалочку вышел Хранитель Севера, непринуждённо, как игрок, заранее выигравший великую ставку, его чёрный штандарт нависал над ним тенью неминуемой смерти. Он разоблачился до кожаного жилета, на руках и плечах наливались ветви жил и туго свитые мускулы, и цепь, что носил отец Кальдера, свисала с его шеи, подмигивая алмазами.
Всплеснулись руки, взгремело оружие, металл бился о металл, всяк изо всех сил стремился заполучить пусть мимолётнейший, но взгляд одобрения от человека, спровадившего Союз. Ликовали все, даже на кальдеровой стороне круга. Разве он мог их винить? Ведь им всё также придётся наскребать на кусок хлеба, когда Доу покромсает его сочными ломтиками.
— Стало быть, ты всё-таки здесь. — Доу мотнул головой в сторону Трясучки. — А то я боялся, не сожрёт ли тебя ночью моя собака. — Прогремело куда больше смеха, чем того заслуживала шутка, но Трясучка даже не вздрогнул, обезображенное лицо — мертвенная гладь. Доу обвёл усмешкой Героев, их обросшие лишайником вершины заглядывали поверх голов толпы, и поднял руки, наставив пальцы. — Их круг будто специально создан для поединков, да? Вот место, так место!
— Айе, — произнёс Кальдер. И это был весь кураж, на какой он способен.
— По-хорошему, полагается следовать правилам. — Доу покрутил пальцем. — Изложить спорное дело, перечислить достижения поединщиков, и так далее, но, считаю, можно это и пропустить. Все знают, в чём заключается дело. Все знают, что никаких заслуг у тебя нет. — Снова хохот, и Доу снова распростёр руки. — А если мне называть имена всех, кого я отправил в грязь, мы никогда не начнём!
Воинскую прибаутку встретила буря хлопков по ляжкам. Кажется, Доу добивался признания себя как лучшим бойцом, так и лучшим забавником, и состязание было столь же нечестным. Победителям всегда смеются громче, и на этот раз у Кальдера вышли все шутки. Скорее всего, мёртвым не до веселья. Поэтому он просто стоял, пока толпа не утихла, и не остался один лишь лёгкий ветерок по-над жижей, трепет чёрного знамени, да птичий щебет с верхушки одного из камней.
Доу испустил тяжкий вздох.
— С прискорбием сообщаю, что я послал за твоей женой в Карлеон. Она, вроде как, была за тебя заложницей?
— Сука, её не трогай! — пролаял Кальдер, чуть не подавившись приступом ярости. — Она тут не причём!
— Ты, говно, не на том месте, чтоб говорить мне, что да как. — Доу, не спуская с Кальдера глаз, наклонил голову и сплюнул в грязь. — Я, было, уже решил её сжечь. Вырезать кровавый крест, просто чтоб другим было нихуя неповадно. Разве не так любил поступать встарь твой отец? — Доу простёр раскрытую ладонь. — Но я могу позволить себе великодушие. Думаю, ну его, пусть живёт. Уважу Коля Долгорукого, раз он единственный человек на Севере, который всё ещё делает, то, что он, блядь, говорит.
— А я от всей души благодарствую, — прохрипел Долгорукий, всё ещё не встречаясь глазами с Кальдером.
— Вопреки расхожему мнению, не очень-то меня и прёт вешать женщин. Стану ещё чуточку мягче — придётся прозвать меня Белый Доу! — Новый круг хохота, и Доу провёл в пустоту шквал ударов, таких быстрых, что Кальдер не сумел бы их сосчитать. — Пожалуй, мне и впрямь придётся убить тебя дважды — как раз за обоих.
Нечто уткнулось под рёбра. Навершие его меча — Бледный Призрак, всем своим видом прося извинений, передавал оружие в обёрнутых перевязью ножнах.
— Ох, понял. Посоветуешь чего-нибудь? — спросил Кальдер, уповая на то, что старый воин прищурит взор и выдаст ряд чётких, отточенных наблюдений о том, как Доу слишком высоко уводит кончик, или слишком низко опускает плечо, или всегда был уязвим для рубящего в грудь.
Всё что тот сделал — сдул щёки.
— Это ж, ебать-колотить, Чёрный Доу, — пробормотал он.
— Ясно. — Кальдер сглотнул кислые слюни. — Спасибо. — Всё так печально. Он вытащил меч, неуверенно помял ножны и протянул их обратно. Непонятно, каким образом они могут вновь ему понадобиться. Разговорами отсюда не выбраться. Порою, нужно сражаться. Он вдохнул побольше воздуха и сделал шаг вперёд, сносившиеся стирийские сапоги хлюпнули в слякоти. Всего лишь скромно ступил за кольцо булыжников, но, тем не менее, сделал труднейший шаг в своей жизни.
Доу потянул шею в одну сторону, потом в другую, потом извлёк собственный клинок — не спеша, растягивая время. Мягко шелестел металл.
— Это — меч Девяти Смертей. Я побил его, один на один. Ты знаешь. Ты там был. Ну, так как считаешь, каковы твои распиздатые шансы? — Поглядев на длинное серое лезвие, Кальдер счёл свои шансы совсем нехорошими. — Я ль не предупреждал? Попробуй, затей свои игры — и всё вокруг тебя станет страшным. — Доу жестоким оскалом обвёл лица за кругом. Всё верно, симпатичных среди них раз-два и обчёлся. — Но тебе надо было проповедовать мир. Надо было сеять повсюду свои мелочные враки. Надо было…
— Завали ебальник и иди сюда! — заорал Кальдер. — Пизда с ушами!
Пробежал бормоток, затем кое-где смешки, затем очередная, слабящая кишки волна железного лязга. Доу пожал плечами и шагнул вперёд.
Раздался грохот — стискиваясь вплотную, воины ступили вперёд. Заскрежетали щиты, смыкаясь в сцепку, замыкая их внутри. Круглая стена ярко крашеной древесины. Зелёные дубы, драконьи головы, струятся реки, парят орлы, иные в шрамах и выбоинах, заработанных в последние несколько дней. Круг голодных лиц — зубы скалятся насмешкой и бранью, глаза горят предвкушением. Кальдер и Чёрный Доу, один на один, и нет иного выхода — только кровь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});