"Снег…" – Синдзи мысленно щупал сказочное слово на ощупь. Оно казалось белым, пушистым и теплым. Пахло костром. Парню захотелось спать.
- Спи Синдзи, не обращай внимания на брюзжание старого дурака… - старик явно вознамерился выговориться от души. Синдзи счел это плохим знаком. – Меня, видишь ли, на родине героем объявили. Орденами и медалями одарили сверх всякой меры. Даже в красном уголке родной воинской части увековечили. Одна беда – все это посмертно. А я, такой разэтакий, жив оказался. Вместо того чтобы храбро погибнуть при выполнении поставленной боевой задачи, осмелился попасть в плен. Вот ведь как неудобно получается. Мне рожа гебешная в посольстве прямо так и сказала: "Извини капитан, но ты теперь не человек, а возвышенный символ. Тебя детям в пример будут ставить. Гордись. А про возвращение домой забудь. Это в твоих же интересах. О семье мы позаботимся, можешь не волноваться. Слово офицера". А сам мне конверт с валютой в руки сует…
Старик помолчал, по новой прокручивая перед глазами давнюю историю, и грустно усмехнулся, причем не над кем-либо, а над собой:
- Хотел я сначала вмазать по харе его раскормленной, да передумал. Молча развернулся и ушел. Все ждал, что меня кокнут прямо на месте, ан нет – спокойно вышел за ворота. И понял – назад пути нет. Своей стране я не нужен, этой и подавно. Был человеком, стал мусором. Причем мусором старым и ни на что не годным. Сразу пожалел, что не взял треклятый конверт. Принципы принципами, а жрать то что-то надо! Думал руки на себя наложить, а потом меня вдруг злость взяла. Хорошая такая злость, продуктивная. А вот фиг тебе, гебня поганая! Не сломаешь! Останусь пусть грязным, но человеком.
Он улыбнулся и подвел итог:
- И если подумать, то все не так уж плохо. Хоромы у меня, конечно, те еще, но зато старость встречаю не в одиночестве. А это дорогого стоит. С семьей бы еще проститься, но увы. Им за то, что я носа не показываю, положены пенсия и льготы… Ох, совсем я тебя уморил. – Одзи-сан ласково посмотрел Синдзи. Тот уткнулся лбом в согнутые колени и тихо посапывал.
Старик разгреб кучу своих вещей в углу и осторожно достал крупный сверток. Развернув несколько слоев сухой ткани, он вытащил акустическую гитару. Пальцы нежно погладили гладкое дерево и легонько прошлись по струнам:
– Спи, Синдзи... А потом тебе все-таки придется уйти… Чтобы жить. – голос Одзи-сана как будто помолодел:
Я вижу, как закат стекла оконные плавит,
День прожит, а ночь оставит тени снов в углах.
Мне не вернуть назад серую птицу печали,
Все в прошлом, так быстро тают замки в облаках.
Там все живы, кто любил меня,
Где восход - как праздник бесконечной жизни,
Там нет счета рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть домой.
Вновь примирит все тьма, даже алмазы и пепел,
Друг равен врагу в итоге, а итог один...
Два солнца у меня на этом и прошлом свете,
Их вместе собой укроет горько-сладкий дым.
Там все живы, кто любил меня,
Где восход - как праздник бесконечной жизни,
Там нет счета рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть домой.
Возьми меня с собой, пурпурная река,
Прочь унеси меня с собой, закат.
Тоска о том, что было, рвется через край,
Под крики серых птичьих стай
(Ария – Закат)
* * *
Дата: 11 апреля 2018 года
Время: рассвет в пепельном саване
Место: развалины Токио-3
Посреди того, что всего два дня тому назад было улицей, лежала покореженная вывеска с едва различимой под слоем пепла надписью:
"ПОДЗЕМЕЛЬЕ АНДРОИДОВ: СВЯТ…"
Какой именно из бетонных скелетов вокруг раньше носил раньше эту вывеску, теперь не смог бы определить даже ее владелец. Если он еще жив, конечно. Что сомнительно. Гражданское население Токио-3 встретило вторжение Филиалов под открытым небом.
Луч лазера наискось перечеркнул весь этот квартал. Все, что попало под удар - испарилось, а что не испарилось, то расплавилось. Горел металл, горел камень, горели вода и воздух. Инфракрасной пламя прожгло в земле желоб шириной в однополосное шоссе и еще долго по нему, как по руслу, текла река раскаленной массы. Небоскребы рухнули, похоронив квартал под обломками.
Когда бой закончился и победители, пугливо озираясь, высунули нос из Геофронта, они увидели пламя, рвущееся в небо и дым, закрывший Солнце. Тушить такой пожар – это все равно, что пытаться наперстком залить костер. Люди вернулись под землю и там, в покое и безопасности, дожидались, пока огонь утолит свой голод. Посланные японским правительством армейские части и отряды спасателей окружили погибший город, не решаясь войти в ревущий огненный ад.
Так прошло три дня. Огонь съел все до чего смог добраться и, словно сытый хищник, залег в спячку. Глубоко под исполинскими грудами обломков тлело пламя, грозя смертью за любой неосторожный шаг. Отныне Токио-3 принадлежал пеплу.
Пепел был повсюду: и земле и в воздухе. Крупные серые хлопья, будто грязный снег, все падали и падали с оскверненного неба цвета могильного савана. Казалось, еще немного и в мире не останется ничего кроме пепла, дыма и смерти.
Спасатели осторожно, шаг за шагом, проникали вглубь развалин в отчаянных попытках найти выживших. И они находились, но чаще всего лишь для того, чтобы умереть на руках медиков. Очень немногие, буквально доли процента от былого населения Токио-3, отправлялись в Геофронт. Персонал Нового NERV-Япония стыдливо отводил глаза, страшась увидеть среди обожженных лиц своих друзей и соседей из гражданских, приказом командования брошенных на произвол судьбы. И Судьба с ними не церемонилась.
Подсчет потерь продолжался.
Токио-3, о котором все теперь говорили в пошедшем времени, был объявлен закрытой зоной. Персоналу Нового NERV-Япония строго-настрого запретили покидать Геофронт. Да никто и не стремился.
Кроме одной молодой особы.
Айони Скай ногой отерла пепел с вывески. Открылась вторая половина надписи:
"… ЛИЩЕ ОТАКУ"
Девушка сфокусировала свою сознание на вывеске, прогнав из поля восприятия все, кроме обуглившихся, пошедших пузырями от жара, иероглифов. Сосредоточившись на одной простой и понятной вещи, она смогла закрыться от ужасов окружающего мира и накопить достаточно душевных сил для еще одной попытки.
Попытки докричаться до своих.
И услышать ответ.
Айони привел в город не трезвый расчет и не хитрый план, а то, это называется интуицией, предчувствием того, что она должна быть здесь. Девушка привычным способом, забив на возможные последствия, отвела взгляды охране, тем же аллюром украла комбинезон армейской химзащиты вместе с респиратором и тайком поднялась на поверхность. Комбинезон оказался великоват, респиратор затруднял дыхание, но зато Айони могла дышать в отравленной атмосфере и, в случае необходимости, сойти за одного из тысяч солдат, рыщущих среди развалин.
"Хорошо… Еще раз…" – решилась Айони. Девушка зажмурилась и открыла свой разум.
Свежие развалины кажутся живыми. Где-то переломилась арматура, где-то скатились мини-лавина обломков, где-то осели плиты... Все это угрюмое многоголосие сливается в одно тяжелое прерывистое дыхание какого-то огромного и смертельно больного существа.
Айони видела гораздо больше и гораздо сильнее. Ей открылся Ад.
В глубине, за внешней ширмой бытия, мир дрожал и ломался от криков и воя многих тысяч людей в одночасье принявших Смерть. Девушка чувствовала их метущиеся тени среди искаженных развалин, их тянущиеся к небу руки, их боль, их гнев, их отчаяние и их обиду. У многих отобрали жизнь в самом расцвете сил, и теперь они не могли успокоиться. Нереализованные возможности, не исполнившиеся мечты и незавершенные замыслы не давали им умереть до конца. Это не навсегда, пройдет время: дни, месяцы и годы, и крик стихнет. Тени развеются, как дым на ветру, души обретут покой и растворяться в том, что философы называют Душой Мира.
Чтобы однажды обрести новую жизнь.
Айони собрала в тончайшее лезвие всю свою волю и рассекла мироздание призывом:
"ОТЗОВИТЕСЬ!!! КТО-НИБУДЬ!!! ПОЖАЛУЙСТА!!!"
Теперь предстояло самое трудное – держать разум открытым в ожидании ответа, любого, даже самого слабого. А это было больно, невероятно больно. Девушка ясно осознавала – еще пара-другая таких призывов, и она бессильно упадет на землю, где будет лежать без чувств, пока мертвый пепел не скроет ее навсегда.
Но проходят мучительные минуты, а ответа все нет и нет. Хотя подождите… Что-то есть! Айони с отчаянной надеждой ухватилась за эфемерный лоскуток чужого сознания, осторожно, боясь упустить, притянула его к себе и рассмотрела повнимательнее. В ее душе прозвенел серебряный колокольчик.