Читать интересную книгу Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени - Юрген Остерхаммель

его инициаторов. По примеру Лондона были построены первые метрополитены в таких городах, как Будапешт (1896), Глазго (1896), Бостон (1897), Париж (1900), Нью-Йорк (1904) и Буэнос-Айрес (1913). Первое метро в Азии было открыто в Токио в 1927 году[1164]. Старая идея британских инженеров и сегодня успешно претворяется в жизнь во всем мире. Никогда прежде в истории не было построено так много новых объектов метрополитена, как после 1970 года.Трущобы и пригороды [1165]

В пешеходных городах лучшие места для проживания располагались в центре. В эпоху раннего Нового времени повсюду, от Парижа до Эдо, районы, находящиеся за пределами городских стен, считались местами низкого ранга. Город Мехико представлял собой прекрасный пример такого концентрического расположения городских районов. Испанцы занимали весь центр, заполнив его административными учреждениями, церквами, монастырями и торговыми домами, между которыми сновали многочисленные «цветные» слуги. Вокруг центра разместились поселения иммигрантов, организованные по этническому принципу в зависимости от места их происхождения. Внешний круг образовывали индейские деревни[1166]. Похожим образом выглядела и Москва около 1900 года. Лучшие места для жительства располагались в центре, а чем дальше от него, тем хуже становились жилищные условия. Окраины города выглядели дико и неустроенно: темные улицы, деревянные избы, даже без керосинового освещения, босоногие люди и пустыри, глухо заросшие бурьяном. В глазах буржуазной и аристократической Москвы эти районы располагались за чертой цивилизации[1167]. Во многих мегаполисах современности трущобы безработных также находятся на крайней периферии города, безо всякой связи с его центром.

Поэтому трудно было предположить, что оценка условий жизни в центре и на периферии города поменяется на противоположную. Там, где эта переоценка все-таки происходила, возникшее стремление жить вдали от центра оказывалось по-своему революционным. Оно вставало в один ряд с такими новшествами в истории городского развития XIX века, как строительство железных дорог и реализация санитарно-гигиенических мероприятий. Субурбанизация – процесс, при котором пригородные районы (suburbs) стали расти быстрее, чем городское ядро, а ежедневные поездки из пригорода в город на работу и обратно становились нормальным явлением, – в Великобритании и США началась примерно после 1815 года. Экстремальную форму этот процесс принял в США и Австралии, а вот европейцы никогда не испытывали слишком сильной тяги к крайней децентрализации жилого пространства и по-прежнему предпочитали внутригородские районы[1168]. В США, еще до всеобщего распространения автомобилей в 1920‑х годах, утвердился идеал отдельно стоящего дома, удаленного от других. Ничто столь же ярко не характеризует североамериканскую цивилизационную модель (включая, с поправками, и Канаду), как предпочтение собственного дома, находящегося далеко от места работы, в жилом районе с неплотной застройкой. После 1945 года эта модель наиболее четко сказалась в «разрастании мегаполисов» (metropolitan sprawl), особенно Лос-Анджелеса, который стал служить примером «отказа от жизни в мегаполисе в пользу его пригородов»[1169].

Национальные стили субурбанизации различаются в некоторых отношениях. «Предместье» (banlieue) французских городов выглядит иначе, нежели немецкие или скандинавские поселки по типу дач (Schrebergarten), которые стали популярны начиная с 1880‑х годов. Но все-таки существуют базовые механизмы европейской субурбанизации, которые становятся наглядными на примере Англии. В Лондоне – родине пригородов, – как и повсюду в южной Англии, с давних пор была распространена традиция: уходя на заслуженный и финансово обеспеченный отдых, переезжать в сельскую местность, в аристократические усадьбы или на виллы (скромно называемые коттеджами, cottages). Но субурбанизация была иным, новым явлением. Люди, которые продолжали регулярно работать в городе, отказывались от жилья в центральных районах и ежедневно ездили из пригорода на работу и обратно. Уже в 1820‑х годах, когда среди лондонского населения сформировался верхний слой среднего класса, который мог себе позволить ездить в город в экипаже, в окрестностях Лондона стали возникать новые роскошные поселки с виллами и особняками на две семьи. Лондонский Риджентс-парк, заложенный по проекту Джона Нэша, создавал привлекательное пространство между городом и селом. Этот парк стал образцом для строительства жилых ансамблей, комбинирующих зелень с жилой архитектурой вилл, по всей Англии. Когда парижский горожанин Ипполит Тэн посетил в 1860‑х годах подобные поселки в Ливерпуле и Манчестере, его напугал царящий там покой[1170]. В Манчестере «уважаемые люди» покинули центр города даже раньше, чем это произошло в Лондоне. Днем они обедали в клубах, а вечером на извозчике возвращались домой. Подобное происходило и в кайзеровской Германии, второй по значению крупной стране с пригородными виллами в привлекательных жилых районах, расположенных вдали от центра. Но была ли «вилла» с ее римской предысторией действительно неким специфическим европейским феноменом? Когда в последней трети XIX века произошла либерализация марокканского султаната и состоятельная знать не должна была больше скрывать свое богатство, то на холмах Феса, этого древнего мусульманского города, отмеченного печатью средневековья, быстро выросли многочисленные великолепные жилища[1171].

Предпосылками для возникновения пригородных жилых районов, где проживало все больше представителей среднего класса, стали рост доходов, возникновение более удобного транспортного сообщения и – благодаря этому – экономия времени и появление досуга, а также наличие коммерческих предложений жилья со стороны строительного бизнеса. Не следует, однако, рассматривать ранний период субурбанизации в отрыве от других явлений того времени. В частности, она тесно связана с другим процессом, происходившим в крупных городах Викторианской эпохи, – ростом и упадком трущоб[1172]. Проводимая средним классом (middle class) индустриализация увеличила плотность проживания в дешевом городском жилье. В результате средний класс постепенно покидал жилые районы, уезжая в пригороды, подальше от нездорового соседства с нищетой. При этом его представители продолжали получать доходы от сдачи жилья или от продажи земельных участков в районах трущоб. Расширение трущоб и субурбанизация представляли собой два аспекта одного и того же капиталистического процесса. Он долгое время разыгрывался в условиях нерегулируемого свободного рынка. До 1880 года никто в европейских странах не задумывался о том, что свободный рынок жилой недвижимости не в состоянии обеспечить минимальный жизненный стандарт для всех. Эффективную государственную жилищную политику начали впервые проводить в некоторых странах, например в Великобритании, только после окончания Первой мировой войны[1173].

Постепенной политизации жилищного вопроса должно было предшествовать осознание проблемы. Долгое время в кругах влиятельных политических сил господствовала уверенность в том, что принимать какие-то меры в отношении трущоб нет необходимости. Наличие крайней нищеты и трущоб рассматривалось как нормальное явление или даже оценивалось с моральной стороны как состояние, в котором повинен сам пострадавший. Проживание в трущобах рассматривалось и как первый промежуточный пункт на пути интеграции новых переселенцев в городское сообщество[1174]. В США трущобы росли, в порядке исключения, не на периферии, а в самых густонаселенных центрах городов.