смерила ее взглядом:
– Нашла другого, кто наделит тебя наследницей?
– Вы меня осуждаете?
– Не мне осуждать. Все мы должны служить Святому, но не обязаны губить себя. – Мариан помолчала. – Ты носишь ребенка?
Впервые за эти месяцы Глориан захотелось открыться. Так давно никто не говорил с ней по-матерински.
– Не получается, – прошептала она. – Мы с зимы бьемся.
– Есть дни, когда это удается легче. Ты доверяешь любовнику?
– Да.
– Хорошо. – Мариан грела пальцы о кубок. – Но каким бы он ни был неприметным, ему придется уехать до прибытия принца Гумы. Нельзя допустить, чтобы вашу близость заметили.
– Знаю. Мать всю жизнь твердила, что я должна быть совершенством, возмещая грехи прошлых королев, – ответила Глориан. Мариан потупила взгляд. – Бабушка, Сабран Пятая действительно была так жестока?
– Да, хотя иногда мне думалось, оттого, что она сама страдала. Моя же мать злой не была, но озлобилась от горечи. – Лицо старой женщины стало тверже. – Сабран – моя Сабран – поднялась выше этого. Она верила в себя еще дитятей. Я оберегала ее, сколько могла.
– Вы вырастили великую королеву.
– Сабран сама себя вырастила. А вот ты, Глориан… тебе я помогу. Ты намерена править из Арондина?
– Недолго. Я буду перемещать двор с места на место, чтобы сбить змеев со следа. Фиридел как будто затаил злобу против меня лично. Полагаю, он будет преследовать меня повсюду.
– Черный змей, – пробормотала Мариан. – Вот уж не думала, что увижу такое на своем веку.
Глориан села с ней рядом.
– Еще год назад моим родителям приходилось опасаться разве что ментцев и Карментума, – сказала она. – Какими мелкими кажутся сейчас те заботы.
– Такова политика, – покачала головой Мариан. – Это бесконечный круг. В этих играх не бывает победителей.
Как утешительно было говорить с понимающим человеком! Глориан опустила ладонь ей на плечо.
– Я рада, что ты здесь, бабушка, – закрыв глаза, проговорила она. – Постараемся пережить это вместе.
Мариан в ответ только погладила ее по голове, но слеза упала на макушку Глориан, как поцелуй.
Как ни слаба была после болезни, Мариан сдержала слово. Отоспавшись всего одну ночь, она собрала регентский совет, чтобы выслушать отчеты и планы. Затем в совет пригласили Глориан. Та еще с порога увидела, что надвигается беда.
– Фиридел? – спросила она советников.
– Нет, ваша милость, – мрачно ответиле герцо Эдит. – Искалинский принц на Инисе. Он направляется к Арондину.
Солнце погасло, как свеча, оставив после себя копоть ночи. Когда на учебном плацу зажгли факелы, Трит наложил стрелу. Вулф, прислонившись к опоре, наблюдал, как друг оттягивает тетиву.
Городская стража сколотила из досок подобие змея. Трит, повернувшись левым боком, прицелился в голову чучела. В Феллсгерте он освоил все северное оружие, но после перелома ключицы с разрывом плечевой мышцы надолго забросил стрельбу. Пока у него заживала рабочая рука, Вулф взялся обучать его стрелять с другой.
Трит выдохнул. Мускул на левой руке напрягся, и стрела полетела. Она ударила змея прямо в глаз, но слабовато и, обвиснув, вывалилась из глазницы.
– Ну вот, – утирая взмокший лоб, пожаловался стрелок. – С тем же успехом могу сам поджариться, не дожидаясь настоящего змея.
– Это от неуверенности.
Трит скосил на него глаза.
– Рука у тебя набрала достаточно силы, но боль перелома не забылась, и ты все время ждешь, что она вернется. Рана теперь у тебя в голове. – Вулф шагнул к другу. – Давай бери стрелу. Натягивай.
Трит со вдохом послушался. Вулф встал рядом и поймал в ладонь его правый локоть:
– Вот. – Он чуть подвигал рукой, Трит сморщился. – Больно?
– На самом деле нет, – сказал Трит, подумав.
– Хорошо. – Вулф передвинул руку к его поясу, к полосе твердых мышц под пупом. – Подтянись.
Трит, чуть задержав дыхание, исполнил.
– Ты хротец. У тебя не только кости – все нутро железное. – Вулф отступил. – Попробуй снова.
На сей раз Трит дальше оттянул тетиву, и лицо его сурово застыло. Стрела, просвистев над плацем, глубоко воткнулась в змея.
– Мастер Гленн.
Оба обернулись к спешившей к ним по траве Хелисенте Исток.
– Ее милость желает говорить с тобой.
Она за рукав потянула Вулфа в замок, оставив Трита метать стрелы.
– Принц Гума в Инисе, – объяснила она на ходу.
Подождав, пока Джулиан расчистит им подступы, они поднялись к королевской опочивальне, где ждала в одной сорочке Глориан. Волосы стекали ей до пояса.
– Хелисента тебе сказала, – поняла она, заглянув ему в лицо.
– Да. – Вулф запер дверь. – Когда он будет здесь?
– Выехал из Аскалона.
– А ты так и не понесла, – тихо сказал Вулф.
Лицо ее омрачилось.
– Бабушка говорит, есть такие дни месяца, когда зачатие более вероятно. Сегодня хороший день. Потом тебе надо будет вернуться в Хрот. – Она надолго закрыла глаза. – Вероятно, мне все же придется возлечь с ним. Что, если такова воля Святого.
– Может ли Святой желать такого? – спросил ее Вулф. – Может ли желать всего этого?
– Испытывает нашу веру?
– Жесток должен быть мужчина, чтобы так тебя испытывать.
Он встал рядом с ней у окна, разглядывая мерцающие в городе факелы. Глориан припала к его груди, и он, обнимая ее, почувствовал, как она дрожит.
– Мне будет плохо без тебя, – сказала она. – Молись за меня.
– Буду молиться. – Он прижимал ее к сердцу. – Буду молиться за тебя всю дорогу на Север.
66
Восток
На Сейки самый долгий день лета назывался Проклятием богов. Многие годы он выжигал листву, иссушая даже Антуму. В этом году впервые за столетия родилась надежда на дождь.
Дождь нес надежду. Он капал с карнизов. Боги, пусть еще слабые, старались напоить остров. Это могло означать, что у них хватит сил и сразиться за него.
Думаи вслед за Эпабо шла по дворцу, потея под серыми шелками. С весны, со дня возвращения, ее оставили горевать и залечивать раны, но сегодня император призвал дочь к себе.
Она смутно запомнила гору. Знала, что Фуртия унесла ее с Бразата, что она спустилась на землю, завидев скачущих на юг Кипруна с Иребюл. Думаи шепотом рассказала им об увиденном. А потом очнулась в своей постели во дворце Антумы.
И Никея… Она запомнила Никею: та обнимала ее, говорила с ней, согревала ее всю дорогу.
Эпабо провел ее к Водяному павильону. Придворные и в этот поздний час прогуливались по дорожкам, наслаждаясь дождем. У нее за спиной звучали шепотки. Принцесса явилась невесть откуда, улетела невесть куда – и не раз, а дважды – и носила память о том на своем лице. Пока она грезила на краю смерти, Унора срезала сожженный морозом лоскут кожи у нее на лбу, оставив шрам в виде секиры.
Думаи его не прятала. Пусть останется памятью о Канифе, пусть он всегда будет с ней. Он просил ее дожить до кометы. Она решила исполнить его последнюю волю.
Родители дожидались ее в полутьме. Унора вернулась ко двору вслед за Думаи – лечить ее после Бразата. Она похлопала по подушке, и Думаи опустилась рядом с ней на колени.
– Дочь, – сказал император Йороду, – я рад тебя видеть. Надеюсь, здоровье