Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Граббе все еще надеялся получить живого Шамиля, а срок перемирия истекал.
– Вздор! – убеждал себя Граббе.
– Все – вздор! И Ганнибал – тоже вздор! Поглядел бы я, как он возьмет Ахульго. И Ермолов…
Ермолова Граббе чтил и гордился, что некогда был его адъютантом. Граббе вдруг вспомнил про свои записные книжки. Отыскал ту, куда делал заметки об Отечественной войне, и наткнулся на Смоленское сражение. Тогда, в августе 1812 года, отряд Граббе защищал город от Наполеона, прикрывая отступление главных войск. И потом записал среди прочего:
«В правилах военного искусства Смоленское сражение может служить счастливым применением, как слабейшему в оборонительной войне с пользою должно искать с превосходящим в числе неприятелем сражения в крепких оборонительных позициях, нанося ему тем потери гораздо чувствительнее собственных и тем понижая самонадеянность начальников и войск неприятельских и возвышая дух своих. Так уравниваются не только нравственные, но и материальные силы».
Граббе не верил своим глазам, ему казалось, что это написано про Ахульго, только вместо Наполеона был теперь Граббе, а вместо Барклаяде-Толли и Багратиона – Шамиль. Чем больше читал Граббе свои заметки, тем больше аналогий находил с нынешним своим положением.
– Но то был Наполеон! – то ли гордился собой, то ли утешал себя Граббе.
Юнус уходил и возвращался, пока, наконец, не последовал решительный отказ Шамиля.
– Он вам не верит, – сообщил Юнус.
– Вы взяли у него сына, обещая заключить мир и отвести войска, но этого не сделали.
– Меня не интересует, верит он мне или нет, – раздраженно ответил Граббе.
– Мне приказано пленить его и захватить женщин и детей. Теперь пусть пеняет на себя!
Граббе послал Шамилю последний ультиматум, в котором угрожал штурмом и намекал, что не может поручиться за безопасность его сына, но ответа не получил, как больше не увидел он и Юнуса, который решил остаться со своим имамом. Разгневанный Граббе собрал штаб и объявил:
– Кому дозволена цель, тому дозволены и средства. Штурм, господа командиры! Всеми силами и со всех сторон.
Генералы понимали, что задетая гордыня и дипломатическая неудача лишили Граббе всякого благоразумия, но перечить командующему не стали. Одним штурмом больше – одним меньше, все равно отвечать за все ему, Граббе. Да и осада Ахульго должна же была когда-то закончиться.
Накануне штурма Милютин записал в своем дневнике:
«21-го августа срок перемирия кончается. По ходу переговоров генерал Граббе пришел к убеждению, что все употребленные им меры для взятия Ахульго мирным путем не привели к желаемому результату. Снисходительное и великодушное обращение генерала имело последствия совершенно противоположные ожиданиям: оно только ободрило неприятеля. И, следовательно, оставалось единственное средство – это сила оружия. Необходимо надлежало ускорить действие осады, потому что с наступлением сентября месяца в горах начинается дождливое и холодное время.
Осада Ахульго, стоившая уже столько крови, должна была иметь и развязку кровавую!».
Глава 114
Пока длилось неясное перемирие, а стороны настаивали каждый на своем, положение на Ахульго сделалось невыносимым. Утренние туманы не приносили облегчения, роса высыхала под первыми же лучами августовского солнца. Гора сначала дымилась душной испариной, а затем раскалялась от нестерпимой жары.
Еды почти не осталось, а вода опять стала недоступной. Стрелки Граббе даже ночью палили по известным спускам, чтобы заставить Шамиля быть покладистее на переговорах.
Мюриды туго привязывали к животам плоские камни, которые несколько притупляли чувство голода. Труднее всех приходилось тем, кто занимал передовые посты обороны. Голод обострял чувства, и до них доносился запах хлеба, который пекли в лагере Граббе.
Посты противников теперь располагались так близко, что можно было переговариваться. И однажды по обе стороны оказались братья.
– Брось ты это Ахульго, – кричал один и на виду у брата уплетал хлеб с куском жирного мяса.
– Иди к нам!
– Мне с отступниками говорить не о чем, – отвечал другой брат, с трудом пережевывая сухое толокно.
– Здесь лучше! – кричал первый, принимаясь за груши.
– Все равно дело Шамиля кончено!
– Предатель! Посмотрим, как ты заговоришь перед судом всевышнего!
– Зато я ем, что хочу, а ты грызешь камни!
– Чтоб ты подавился! – отвечал другой.
– Хочешь, брошу кусок?
Улучив минуту, один брат перебрасывал другому куски хлеба и мяса, но они летели обратно.
Дети просили есть, матери отдавали им последнее, но накормить их досыта были не в силах. Детские игры теперь стали другими: девочки готовили суп из камешков и месили землю, как тесто, а мальчики выворачивали свои папахи, как будто снимали шкуру с зарезанных баранов.
Детей старались отвлечь, и лучше всего это удавалось Айдемиру с Аркадием, который успел оправиться после контузии. Они натянули канат между двумя каменными глыбами, и Аркадий принялся на нем ходить и танцевать, а Айдемир, который еще не мог встать на канат, изображал шута. Когда и это перестало отвлекать детей от чувства голода, к канатоходцам присоединился Стефан, сопровождая выступления музыкой.
В награду артисты получали небольшой кувшин воды и по початку кукурузы. Но даже после представления дети не уходили. Они окружали Стефана, и он показывал им, как устроен его удивительный инструмент:
– Это называется труба, – объяснял Стефан очарованным детям.
– Вот мундштук, в него дуют. А это – клавиши, на них нажимают, чтобы получалась красивая музыка.
И так как Стефан разрешал каждому подуть в трубу и нажимать на клавиши, то выстраивалась целая очередь желающих, а некоторые становились в очередь по нескольку раз. Но когда дети уходили, мучительная реальность вновь вступала в свои права.
Стефан видел, как малы силы Шамиля, и знал, что Граббе просто так отсюда не уйдет. Но он не хотел огорчать своих новых друзей, которые понимали это и сами. Вместо этого он принимался рассуждать о судьбах Кавказа и горцев:
– Вы, конечно, рыцари, – говорил он, вспоминая благородных и добродетельных воинов, которыми некогда славилась Европа.
– Но рыцарство умерло. Когда большие державы дерутся за новые земли, вам придется выбирать.
– Для нас это невозможно, – убеждал Айдемир.
– Мы хотим жить сами по себе.
– Тогда Кавказ разделят, как Польшу, и все равно приберут к рукам, – отвечал Стефан.
– Какой смысл драться, пока никого не останется? Наполеон пообещал освободить польских крестьян, и крестьяне стали партизанами. Поляки поверили в возможность свободы, но вместо этого многие оказались на Кавказе и должны теперь драться против своих братьев по духу.
– И декабристы тоже, – вставил Аркадий.
– Выходит, лучшие дерутся с лучшими, – горестно размышлял Стефан.
– Разве это может привести к свободе?
– Зачем же ты к нам перешел? – спросил Айдемир.
– Не хочу, чтобы потом мучила совесть, – ответил Стефан.
– Я не воин и не желаю, чтобы искусство служило войне. Когда вы танцуете на канате, все удивляются и радуются: и горцы, и русские.
– Вообще-то да, – согласился Айдемир.
– А когда воюете – бывает ли кто-нибудь рад?
– Вряд ли, – пожал плечами Аркадий.
– Смотря, кто за что воюет, – не соглашался Айдемир.
– А я думаю, война всегда ужасна, – говорил Стефан.
– Защищать родину – святое дело. Но все войны когда-то кончаются, так подумайте о будущем. Не мне вас учить, но нельзя вечно напрягать последние силы, чтобы воевать с заведомо сильным противником. Не лучше ли выждать, пока Россия сама освободится, а тем временем развивать свои силы и умения? Вам нужно стать богатыми, чтобы заставить себя уважать. А чтобы стать богатыми, у вас должны быть богатые покровители.
– Нам нужны союзники, а не покровители, – сказал Айдемир.
– Богатый союзник – это и есть покровитель, – пояснял Стефан.
– Что тут говорить, – вздыхал Айдемир.
– У меня среди русских знаешь, сколько кунаков? А тут все ханы портят. Дали бы нам с ними покончить, не было бы у России лучше союзников!
– В России своих ханов хватает, – сказал Аркадий.
– А ворон ворону глаз не выклюет.
– И как тут разбогатеешь, когда кругом война? – не понимал Айдемир.
– Торгуйте, – советовал Стефан.
– Вы должны что-то продавать, кроме бурок и кинжалов. Есть отвага – продавайте отвагу, как швейцарские наемники. Свободный народ тоже должен что-то есть. А то на Ахульго, я вижу, едят только во сне.
– Что же делать, если кругом пушки? – недоумевал Айдемир.
– Хотя бы и пушки, – кивал Стефан.
– Их – и то делать не умеете. Какая может быть война, если у Граббе их полно, а у вас – ни одной? Тут никакая отвага не спасет. Свобода, братцы, вещь дорогая, за нее надо платить, и не только кровью. Не знаю, как это у вас выйдет, но пока вы не научитесь ладить с императором, покоя тут не будет.
- Рассказы о Суворове и русских солдатах - Сергей Алексеев - Историческая проза
- Свенельд или Начало государственности - Андрей Тюнин - Историческая проза
- Эта странная жизнь - Даниил Гранин - Историческая проза