радостно воскликнула Маргарет. — Но не хотела никак давить на тебя. Ведь все твои друзья живут тут.
— Ничего, найдутся новые друзья, — улыбнулась я. — Твои друзья. Что ж ты, моя дорогая, не доверяешь моим словам? Я тогда уже сказала, что не возражала бы жить в Техасе.
Довольно скоро мы туда отправились. Жили сначала в отеле Menger, пока наши подрядчики не завершили строительство славного дома для нас в фешенебельном пригороде Олмос-Парк. Этот зеленый район между городом и аэропортом во многом напоминал Беверли-Хиллз.
На следующий год настала моя очередь испытать легкий приступ тоски по родному дому. Мне снова захотелось побывать в Европе, и мы отправились туда на лайнере Independence. Мы довольно долго пробыли на Ривьере. Я показала Маргарет нашу старую виллу и, конечно, все места, где бывала сама, которые мне особенно нравились. Юг Франции уже полностью преобразился, оправившись от последствий войны, и там снова все было так же, как в довоенное время — яркая, блещущая красками жизнь.
В октябре мы поехали в Мюнхен на знаменитый фестиваль пива Октоберфест. Нас поразило, как меня всюду принимали. Вокруг нас всегда были толпы людей, нас постоянно интервьюировали и фотографировали. На границе ни один из таможенников не решился проявить неуважение к Поле Негри, проверив ее багаж. Я была очень рада, что люди не забыли меня, хотя я уже больше не снималась в кинофильмах. Еще больше радости доставлял мне совершенно детский восторг Маргарет, когда вокруг нас начиналась вся эта кутерьма. Как-то раз она даже воскликнула: «Конечно, я знала, что ты настоящая, большая кинозвезда, но до этой поездки я и не представляла себе, как люди способны тебя обожать!»
Ее день рождения пришелся как раз накануне нашего отъезда из Мюнхена, и я устроила большой прием в ее честь в ресторане Hump Mair. Одной из новинок в этом храме еды была возможность выбрать самому себе форель и выловить ее из очень большого числа рыб, весьма бойко плавающих в большом аквариуме. У нас был заказан большой длинный стол, который занимал половину элегантного главного зала этого известного ресторана. Я решила, что лучше нам расположиться здесь, а не в отдельном кабинете, потому что тут играл оркестр, а Маргарет любила танцевать.
Список гостей был весьма представительным, были многие видные бизнесмены, консул США с супругой, а также мои старые друзья из кино и прессы. Еще я пригласила некоторых знаменитых в то время актеров, которые нравились Маргарет, в частности Курда Юргенса[382] и Марию Шелл[383].
Когда мы вернулись в гостиницу, Маргарет долго благодарила меня за такой замечательный вечер. Позже она все же осторожно задала такой вопрос:
— А как тебе вообще в Германии, ты ведь здесь столько лет не была?..
— Мне очень нравится, здесь столько воспоминаний. Но все равно я ощущаю себя туристкой.
— А во Франции? — не унималась она. — Ты же так скучала по Европе. Может, ты хочешь переехать сюда?
— Скажу правду, не отказалась бы, — призналась я, — если можно было бы снова пожить здесь какое-то время. Но не постоянно.
Тут лицо у Маргарет до того прояснилось, что я не могла не рассмеяться.
— Я ведь девушка простая, ну прямо что твой Янки Дудл[384].
Она тоже засмеялась и весело воскликнула:
— Янки! Ох, не вздумай говорить это слово в Техасе!..[385]
Когда мы вернулись в Нью-Йорк, раздался телефонный звонок: это позвонила любимая племянница Маргарет по имени Пет. Они всегда прекрасно понимали и невероятно обожали друг друга. Мы, разумеется, решили, что Пет просто решила поздравить нас с возвращением в Америку. Однако она сообщила нам трагическую новость — только что умерла мать Маргарет.
Мы тут же отправились в Сан-Антонио, и теперь настала моя очередь вытаскивать Маргарет из глубочайшей депрессии, которая отнимала у нее всякое желание жить. Однажды, когда я увидела, как она сидит, безучастно уставившись в пространство, я ей сказала:
— Дорогая моя, я прекрасно понимаю, что́ ты чувствуешь сейчас. Ведь сама испытывала такое. Однако мать уже не вернешь.
Она пожала плечами и проронила:
— Ничего не могу с этим поделать. Меня больше ничто не интересует…
— А твоя музыка? Давно ли ты бралась за свою «Техасскую рапсодию»?
Маргарет отмахнулась от этой идеи:
— А-а, подумаешь…
— Нет уж, — принялась настаивать я, — вовсе не подумаешь! Если бы ты завершила рапсодию, какой бы это был замечательный памятник для нашей графини!
Она медленно повернулась в мою сторону:
— Ты думаешь, я справлюсь?
— Конечно. Талант твой никуда не делся. Тебе есть над чем работать. Ради нее. Ну, и ради себя тоже.
Постепенно, очень медленно Маргарет взялась за работу, находя отраду в своей музыке. К тому же у меня появился новый союзник, способный вернуть счастье в дом. Одна милая знакомая из Галвестона подарила нам очаровательного щенка белого пуделя. Эта восхитительная, игривая Зизи, как мы назвали собаку, вскоре стала центром нашей жизни. Она могла часами проводить время на одном месте, глядя на сидящую за роялем Маргарет, и ее аристократическая мордочка лишь была наклонена в одну сторону, как будто она внимательно слушала все, что та играла, а затем была готова высказать свое суждение по поводу услышанного. Маргарет при ее виде всякий раз не могла не расхохотаться, а потом хватала ее и, обнимая, говорила: «Ты моя радость, и ты же мой самый строгий критик!» Теперь Маргарет со всей прежней энергией принялась заканчивать свое сочинение и подготавливать оркестровку рапсодии. Она очень гордилась этим законченным произведением, однако оказалось, чего мы обе не подозревали, что такая работа вызвала огромное напряжение сердца и у нее случился второй инфаркт. На этот раз Маргарет ни в какую не захотела ложиться в больницу — она их ненавидела, сказав врачам, что настаивает на домашнем режиме и что ее никто не сможет уговорить изменить свое решение. Схватив меня за руку и стиснув ее что было сил, она умоляющим голосом бормотала: «Пожалуйста, сердце мое… держись. Еще так много нужно сделать».
У нас постоянно, и днем и ночью, дежурили медсестры. Я все время была рядом с нею, следя за тем, чтобы Маргарет пребывала в полном покое, однако выздоравливала она все же долго и с большим трудом приходила в себя. Мое присутствие давало ей уверенность, что все будет хорошо. Она как будто была убеждена, что с нею не может случиться ничего плохого, пока я рядом.
Наконец она выздоровела, и вскоре после этого ее «Техасская рапсодия» была впервые исполнена. Мировая премьера состоялась в Сан-Антонио,