Баскаков едва заметно вздрогнул и поспешно отвернулся, чтобы Сканер не увидел выражение его лица. Его слова прозвучали как-то странно, и почему-то в памяти вдруг возник безжалостный маятник кабинетных часов, оседланный насмешливым Эротом-Амуром, а потом вынырнуло бледное, оплывшее лицо дочери на подушке, и сердце у него сжалось. Он любил Соню, несмотря на все ее недостатки и избалованность (уж тут маманя постаралась!), несмотря на то, что уже понял — дочь не отличается особым умом, и в будущем вряд ли из нее получится что-то стоящее — разве что чудо произойдет. Иногда Баскаков ловил себя на мысли о том, что лучше бы Соня никогда не вырастала, чтобы ей всегда было пять лет — тогда это был чудесный ребенок, куколка. Кроме того, тогда это был еще послушный ребенок. Что с ней стало теперь?..
— Держи! — отрывисто сказал он и бросил Сканеру на колени фотографии. — Эти двое будут на переговорах. Пронаблюдаешь и до окончания передашь мне отчет. А вот этот, — Баскаков передал ему еще одну фотографию, — будет на юбилейной выставке. Ты все понял?
Сканер кивнул, пряча фотографии в карман пиджака, и снова уставился в окно, ища глазами видимую только для него золотоволосую женщину в синем шелковом белье. Она любила синее, да, любила…
Баскаков хмуро покосился на него. Сканер иногда вел себя более чем странно — редко, но это все же происходило. Врач, правда, утверждал, что Сканер вполне здоров, но ему вредны чрезмерные психические нагрузки. Что ж, это приходится учитывать, если Баскакову хочется, чтобы Сканер служил подольше. Составить, так сказать, инструкцию по эксплуатации. Виктор Валентинович хмыкнул, а потом снова ушел в свои тревожные мысли, которые не отпускали его весь день — вплоть до выставки Назарова. Только там он, «толкнув» поздравительную речь, вручив полупьяному скульптору дорогие именные часы и выпив за юбиляра, слегка расслабился. Предстояло еще несколько поздравлений, после которых гости кучками рассредоточатся по залу, будут пить, разглядывать скульптуры и обмениваться замечаниями, большей частью глупыми, долженствовавшими показать, что они разбираются в искусстве. Все как всегда. За многие годы ритуал мало изменился.
Сзади послышался праздничный шелест разворачиваемой обертки. Баскаков повернул голову — рядом стоял его начальник охраны и, причавкивая, уплетал очередной шоколадный батончик. В последнее время Сергеев прилично раздобрел, его фигура утратила спортивную плотность, став пухлой и рыхлой. Пиджак на спине был туго натянут, а спереди распахнут, незастегнутый, и над поясом брюк под белой рубашкой легко угадывался совсем уж неспортивный животик. Баскаков уже не раз замечал появившуюся не так давно у Сергеева привычку постоянно что-то жевать, как только появлялась такая возможность, и уже не раз делал подчиненному замечания, предупреждал, что уволит, а Сергеев клялся и божился, что больше ни-ни… В любом случае это не было для Баскакова новостью, но после странноватых домашних событий он словно взглянул на Сергеева другими глазами. Тот, мягко говоря, утратил способность проворно двигаться, его реакция притупилась… а грубо говоря, он уже ни на что не годился. Жаль, раньше он хорошо справлялся со своей работой — конечно, не так хорошо, как Слещицкий и Схимник, но тоже неплохо. Баскаков держал на примете несколько людей, похоже, придется одного из них использовать. Но дело было даже не в этом. Дело было в том, что с определенного момента все вокруг него словно начало рассыпаться на куски. Или ему только кажется. Паранойя? Может, уже ему, а не Сканеру, следует показаться психиатру? Соня, Инна, Сергеев… да и, кстати, двое охранников, которых Сергеев недавно вышвырнул за неожиданно идиотское поведение — до этого оба без нареканий проработали почти три года. Непредсказуемое стечение обстоятельств? Собственное переутомление?..
Ему не нравилось, что Инна так задержалась. Еще до начала открытия выставки она позвонила и сказала, что заседание началось позже, чем рассчитывали, после чего ее пригласили «на крохотный фуршетик» — неудобно было отказаться. Баскаков сунул было руку в карман, думая позвонить жене и поторопить ее, но передумал.
Вперед выдвинулся следующий поздравитель, на этот раз от Городского Совета — пожилой, дорого одетый мужчина со слипшимися от геля волосами. Прочистив горло, он величественно повел рукой в сторону Назарова.
— Достижения Антона Васильевича позволяют поставить их в начало угла достижений… — начал поздравитель, тем самым тут же позволив поставить себя в ряды бывших военных. Баскаков чуть отвернулся, чтобы перекосившая его лицо змеиная усмешка не особенно бросалась в глаза. Справа и позади него какая-то женщина, не сдержавшись, хихикнула — звонко и довольно приятно. Виктор Валентинович лениво повернул голову, кинув на смешливую рассеянный взгляд и отвернулся. И тут же повернулся снова, глядя уже более внимательно на профиль женщины, смотревшей на выступающего с улыбкой. Хорошенькая. Нет, «хорошенькая» — не то слово. «Красивая» будет более правильно. Своеобразная, в чем-то даже экзотическая красота — наверняка примешалась капля азиатской крови — совсем чуть-чуть. На его вкус, пожалуй, чуть худощава, но стройная, и длинное облегающее платье вызывающего ярко-красного цвета не скрывает хорошего сложения. Короткие черные волосы лежат крупными завитками. Хороший южный загар. Через согнутую руку переброшен светлый плащ, в пальцах держит ручку и раскрытый блокнот. Журналисточка? На вид — лет восемнадцать-девятнадцать, не старше, но что-то заставляет дать больше — может то, как держится, может, чересчур осознанный цинизм на губах? Что-то в ней смущало Баскакова, и почти сразу он понял, что. Лицо. Где-то он ее раньше видел. Давно. Может быть, даже, когда она еще была ребенком — черты лица некоторых людей почти не меняются, несмотря на возраст — такие легко узнаются на детских фотографиях. Да, возможно. В любом случае, он ее точно где-то видел.
— Поздравительные речи — не специальность Валерия Федоровича, — негромко заметил Баскаков, чуть наклонившись к ее уху. Женщина повернулась и внимательно посмотрела на него. Глаза у нее были красивые — карие, теплые, странно притягивающие взгляд, почти гипнотические и в чем-то даже слегка пугающие — может быть, потому что хорошо скрывали истинную сущность своей хозяйки. Глаза ведьмы.
— По-моему, речи — вообще не его специальность, Виктор Валентинович.
Баскаков вздернул бровь.
— Мы знакомы? — он едва сдержался, чтобы не сказать «все-таки». Женщина качнула головой.
— Лично нет. Но кто вы, по-моему, знают все.
— Вы журналистка? — спросил Баскаков с легким подозрением — представителей прессы женского рода он не жаловал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});