— Я не знал, я ничего не знал, я просто не разглядел, кто это!
Примерно в тридцати шагах от ближайшего костра, среди ячменя, усеянного мелкими белыми цветками, стояли двое, рассматривая нечто на земле. Один, которого Танни не узнал, был встревоженным молодым парнем, державшим в руке арбалет. Должно быть, новобранец. Другой был Желток, с факелом в руке, он тыкал в парня указательным пальцем.
— Что здесь? — буркнул Танни, подойдя. В нём уже вызревало дурное предчувствие. Которое оправдалось худшим, когда он увидел, на что они смотрят. — Ох, нет, нет, нет.
На голой земляной проплешине лежал Уорт, его глаза были открыты, и язык свисал наружу, арбалетный болт прошил его точно в грудь.
— Мне показалось — это северянин! — произнёс парень.
— Северяне — к северу от передовой линии, долбоёб! — рявкнул на него Желток.
— Мне показалось — у него топор!
— Лопата. — Танни выудил её из ячменя, рядом с квёлыми пальцами левой руки Уорта. — Выходит, его не стало, пока он занимался своим любимым делом.
— Пиздец тебе, мудак! — взбесился Желток, потянувшись к мечу. Парень беспомощно пискнул, выставляя перед собой арбалет.
— Брось. — Танни заступил между ними, положил обуздывающую длань на грудь Желтка, и издал долгий, болезненный вздох. — Это битва. Мы все совершаем ошибки. Я пойду к сержанту Форесту, узнаю, что надо будет сделать. — Он принял арбалет из обмякших рук парня и сунул в них лопату. — А ты, давай-ка, начинай копать. — Уорту северная земля, пожалуй, в самый раз.
После битвы
Не нужно долго ждать или далеко ходить, чтобы тебе напомнили, насколько тонка грань между героем и сволочью.
Микки Мэнтл
Конец пути
— Он там?
Трясучка лишь медленно кивнул.
— Там.
— Один? — спросил Утроба, кладя руку на прогнившую ручку двери.
— Входил один.
Что, более чем вероятно, означало — он с ведьмой. Утроба не горел желанием возобновлять с нею знакомство, особенно после того, как вчера повидал её сюрприз, но рассвет уже в пути, и ему тоже давно пора в путь. Уже лет десять, как пора. Но первым делом он должен сообщить об этом вождю. Так будет правильно. Он пшикнул сквозь щёки, скривил зашитую морду, затем повернул ручку и вошёл.
Ишри стояла посередине грязной хибары, приткнув руки-в-боки, склонив голову набок. У её длинного плаща обгорели полы и рукав, сгорела часть воротника — под ним почернели бинты. Но кожа по-прежнему была столь совершенной и гладкой, что щека едва ли не отражала пламя факелов, как чёрное зеркало.
— Ради чего биться с твоим дурачком? — насмешливо фырчала она, вытягивая длинный палец в сторону Героев. — C него тебе ничего не прибудет. А там, в кругу, я не смогу тебя защитить.
— Защитить меня? — Доу сгорбился у чёрного окна, грубое лицо полностью в тени, секира покачивается — прихвачена под самое лезвие. — Я уделывал в кругу мужиков в десять раз круче, чем Принц, мать его, Кальдер. — И он длинно проскрежетал оселком по кромке.
— Кальдер. — Хмыкнула Ишри. — Здесь действуют иные силы. Силы за пределами твоего понимания…
— Какой-там за пределами. У тебя распря с Первым из магов, вот вы и используете мою распрю с Союзом, чтобы сразиться друг с другом. Угадал? Распри, уж поверь мне, я понимаю. Вы, ведьмы и прочие, считаете, что живёте в обособленном мире, но насколько могу судить я, обеими ногами стоите в этом.
Она приподняла подбородок.
— Там, где острая сталь, там и риск.
— Естественно. Тем она нас и влечёт. — И оселок опять со скрежетом лизнул лезвие.
Ишри прищурилась и поджала губы.
— Да что с вами, сволочными розовыми, такое — с вашими сволочными драками и сволочной гордостью?
Доу лишь ухмыльнулся, блеснув зубами, когда его лицо вынырнуло из тьмы.
— О, ты, несомненно, умная женщина, и полезностей у тебя припасено на все случаи жизни. — Ещё раз прильнул точильный камень, и он поднял секиру на свет — замерцала твёрдая кромка. — Но про Север ты знаешь меньше, чем ничего. Я избавился от гордости много лет назад. Не пришлась впору. Натирала во всех местах. Дело в моём имени. — Он опробовал остроту, ведя большим пальцем, нежно, как по шейке возлюбленной, затем пожал плечами. — Я — Чёрный Доу. И отвалить прочь способен не больше, чем слетать на луну.
Ишри неприязненно затрясла головой.
— После всех моих усилий…
— Если меня убьют, буду невротъебенно оплакивать твои напрасные усилия, лады?
Она сердито уставилась на Утробу, потом на Доу, пока тот ставил к стене секиру, и злобно зашипела.
— Не стану грустить по вашей погоде. — И подхватила полу опалённого плаща, и, свирепо дёрнув, заслонила ею лицо. Хлопнула ткань, и Ишри пропала — лишь там, где она стояла, плавно опускался обрывок почерневшего бинта.
Доу поймал его двумя пальцами.
— А ведь могла бы попросту открыть дверь, но тогда, видать, пропадёт весь… накал. — Он сдул тряпичный лоскут и смотрел, как тот крутится в воздухе. — Хотел хоть раз просто так взять и исчезнуть, Утроба?
Всего-то каждый день — двадцать последних лет.
— Может, она и права, — хрюкнул он. — Ну. Насчёт круга.
— И ты туда же?
— Оттуда не взять прибытка. Бетод всегда говорил, ничто не проявит твою власть сильнее чем…
— Пощада идёт нахуй, — прорычал Доу, вынимая из ножен меч, так быстро, что пронёсся свист. Утроба сглотнул, ему пришлось пересиливать себя не отступить назад. — Я давал мальчишке всё на свете, а он выставил меня хером с полтиной. Сам знаешь, мне придётся его убить. — Доу начал натирать ветошью тусклый, серый клинок, на его скуле зашевелились мышцы. — И придётся убить его по-плохому. Придётся убить его так, чтобы сто лет никому не подумалось выставлять меня хером. Придётся преподать урок. Именно так всё устроено. — Он поднял взгляд, и оказалось — Утроба не в силах посмотреть ему в глаза. Оказалось, он смотрит вниз, на грязный пол — не промолвив ни слова. — Значит, тебя не будет рядом, чтобы держать за меня щит?
— Был уговор — я здесь, пока не кончится битва.
— Так.
— Битва кончилась.
— Битва никогда не закончится — сам знаешь, Утроба. — Доу рассматривал его — поллица на свету, другой глаз — лишь проблеск во тьме, и Утроба начал выплёвывать оправдания, хотя его ни о чём не просили.
— Есть люди получше меня. Помоложе. Люди, у кого покрепче колени, и посильнее руки, и посуровее имена. — Доу просто смотрел. — За последние дни я потерял много друзей. Слишком много. Вирран погиб. Брака не стало. — Только бы не сказать вслух, что у него не хватит духу смотреть, как Доу разделывает Кальдера в кругу. Только бы не сказать, что сомневается в силе своей верности. — Времена меняются. Люди типа Золотого и Железноглава — не очень-то меня уважают, а я их — ещё меньше. Все это, и ещё… и ещё…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});