вполне логичной расплатой за преступную халатность, — просто объяснил он. — Расследование, однако, затянулось. Мне пришлось многократно написать объяснительные записки, с акцентом на различные особенности поведения моей подопечной. Для целителей — насколько она была устойчивой в стрессовых ситуациях. Для карателей — не было ли у нее проявлений скрытого стремления к саморазрушению. Для наших… извините, для хранителей — не ощущалось ли в ее поведении воздействие темных сил. Во время расследования я находился в изоляции…
— В здании с кучей закрытых комнат? — решил я блеснуть своими собственными воспоминаниями.
— Насчет закрытых не знаю — я не пытался выйти, — ответил он. — Только когда меня вызывали на заседания комиссии и на беседы в различные отделы. В конце концов, комиссия пришла к выводу, что мои действия строго соответствовали предписанным правилам, и мне предложили вернуться к работе.
— А Вы не пытались проанализировать случившееся, — с любопытством поинтересовался я, — на предмет того, где и как можно было поступить иначе?
— Разумеется, — признался он, — но любые иные действия шли бы вразрез с нашими инструкциями. Об этом, разумеется, и речи быть не могло — я был не вправе прикрывать критикой тысячелетиями отработанных правил свое неумение проникнуть в психологию вверенного мне человека.
Вот чудак-ангел! Не довелось ему на земле пожить. Рядом со мной. Давно бы уже понял, что правила тысячелетиями отрабатываются только для того, чтобы меняться — согласно постоянно развивающейся земной действительности. Меняться, правда, теми, у кого духу на это хватает. Или нахальства. Нет — стремления идти в ногу с неизменно прогрессирующим под благотворным небесным влиянием человечеством. Вот я и говорю — жаль, что ему не посчастливилось под моим началом поработать.
— От дальнейшей деятельности в роли хранителя я отказался сразу, — продолжал тем временем он. — Такой риск я просто не мог себе позволить. Наименьшая переквалификация требовалась для работы заместителем. Мне хватило одного дня на земле, чтобы понять, что любой человеческий поступок может оказаться шагом к тому концу, который встретила моя подопечная. Это сразу сузило мои поиски дальнейшего занятия, закрыв мне дорогу как к целителям, так и к карателям. Да и к внештатникам, впрочем, тоже — их вмешательство также может влияние на судьбу человека оказать. Так я и оказался у снабжателей — на максимально возможной промежуточной должности: я получаю оформленные документы от тех, кто принимает сигналы с земли, и передаю их тем, кто принимает по ним решение.
— А Вы когда-нибудь слышали поговорку «Клин клином вышибают»? — не удержался я.
— Нет, — равнодушно ответил он, не выказав ни малейшего желания узнать, к чему я веду.
А вот отсутствие любопытства всегда меня задевало… Уй, нет — Господи, сделай так, чтобы до Татьяны не дошло! Ты же не допустил однажды до ее сведения, как я врал во время первого вызова на контрольную комиссию о причинах своего ей явления — соблюди, пожалуйста, сложившуюся традицию!
— Очень полезная, между прочим, мысль, — понадеялся я на сознательность главы родного ведомства. — Имеется в виду, что когда в жизни происходит что-то неприятное… или тяжелое, нужно обязательно повторить эксперимент. Чтобы научиться правильно реагировать.
— Вы знаете, — помолчав немного, отозвался он, — земля… вышибла из меня слишком многое, и мне бы хотелось сохранить… все, что осталось.
Ну, и ладно. Его право, в конце концов. Вот если бы он остался хранителем, да оказался на земле, да попал мне в руки — тогда другое дело… А так — ему виднее, что ему здесь хранить.
— Да это так — к слову вспомнилось, — решил я больше не испытывать его терпение. — Не сочтите, что я как-то давить на Вас пытаюсь — и так Вам огромное спасибо. Мне теперь с Мариной говорить намного проще будет. Еще раз извините, что столько Вашего времени отнял.
Спать я в ту ночь так и не пошел. Во-первых, за окном уже совсем рассвело — не хватало еще, чтобы Татьяна раньше меня проснулась и пошла завтрак готовить. А во-вторых, все равно бы не заснул — мыслей в голове роилось видимо-невидимо. Сподобился, наконец, из первых рук узнать, что может любого из нас ждать… Нет, не любого — только того, кто, как лошадь зашоренная, по глубокой борозде тащится, не задумываясь, куда она ведет.
Одним словом, когда Татьяна встала, я — как и положено заботливому хранителю — уже трудился вовсю на кухне над завтраком. Во время которого и выяснилось, что она ночью меня застукала. Я еще удивляюсь, как она меня прямо тогда за плечи трясти не принялась, чтобы я ей немедленно доложил о причинах столь необычного поведения! Точно бы инфаркт получил — не говоря уже о том, что перед бывшим коллегой полным неврастеником выглядел бы, сбежавшим посреди разговора от душераздирающих подробностей его истории.
Но на то, чтобы загнать меня в угол постепенно (втихомолку посмеиваясь над моими судорожными попытками представить дело так, словно меня ночью жажда замучила — вышел водички хлебнуть), ее неожиданного терпения не хватило — сразу вывалила на меня все результаты своей ночной слежки. И слава Богу — я тут же решил максимально придерживаться правды и свалил все на йогу. В самом деле, день такой нервный выдался — вполне логично было попытаться отвлечься от мирских пертурбаций. Вроде, поверила.
Честное слово, мой дар убеждения иногда даже меня самого удивляет!
И в последующие две недели, стоило ей — по привычке — начать гадать на пустом месте, что может происходить у Марины в голове, мне достаточно было напомнить ей ее же слова о важности доверия и терпения — она пристыжено замолкала. И даже Тошу потихоньку от меня не теребила. По-моему. Он бы мне проболтался. Наверное. Хотя он уже так увлекся поручением Марины, что, похоже, ничего вокруг не замечал.
Я пару раз спросил у него (вскользь, разумеется), что он там для нее насобирал. Он только головой покачал — никогда, мол, не предполагал, что можно так долго столько народа обманывать. Безнаказанно — судя по его тону, это было ключевое слово. И добавил, что теперь полностью согласен с Мариной — такое никому спускать нельзя! — и будет очень рад, если ей удастся этих мошенников к стенке прижать.
Я только плечами пожал — как я уже не один раз говорил, человеческие преступники никогда меня не интересовали. Для них органы правосудия существуют — как земного, так и небесного. А моя задача — о Татьяниной безопасности заботиться.
В свете же ее ухода с работы эта задача заблистала вдруг яркими, радующими глаз красками. Вы можете себе представить разницу в