объекта. Вам, что, кто-то другой понадобился?
— Честно говоря, да, — обрадовался я тому, что разговор так быстро свернул в нужном мне направлении.
— Так потрудитесь хотя бы, — ворчливо, как я и ожидал, заметил он, — сблизиться с ним территориально, чтобы мне не пришлось в сотнях запросов копаться.
— Да я и пытаюсь, — усмехнулся я. — На самом деле, мне нужно поговорить с одним из Ваших сотрудников.
— И что дает Вам основания, — тяжело задышал он, — полагать, что он с радостью бросит все дела для того, чтобы удовлетворить Ваш очередной каприз?
— А это вовсе не каприз, — обиделся я, — и основания у меня довольно серьезные. Мне нужен тот Ваш сотрудник, который в прошлом был моим коллегой.
Молчание длилось так долго, что я даже подумал, что меня просто и бесцеремонно вышвырнули из зоны слышимости. А, нет — похоже, он меня в режим ожидания перевел, чтобы проконсультироваться, сразу ли поступать с любопытной Варварой согласно поговорке или сначала у нее документы, удостоверяющие личность, попросить.
— Кто Вас уполномочил? — снова послышался, наконец, его голос — на сей раз четкий и настороженный.
— Официально — никто, — решил я придерживаться правды, чтобы не тратить время на проверку с заведомо неблагоприятными результатами. — Но я сейчас нахожусь в постоянном контакте с его бывшей подопечной, которая — по каким-то непонятным причинам — вспомнила свою прошлую жизнь, ее окончание и его в ней участие. И эти воспоминания оказывают чрезвычайно негативное воздействие на ее нынешнее поведение.
— Извините, но тогда ею должны целители заниматься, — решительно отрезал мой собеседник.
— Пробовали, — возразил ему я, — она отказалась, а насильно воздействовать никто не решится — слишком ясно она все помнит.
— Тогда я тем более не понимаю, чем он может Вам помочь, — упорствовал он. — Он уже давно от тех дел отошел, и в этой… личности, как я понимаю, уже произошли определенные изменения…
— Так я же об этом и говорю! — перебил его я, плюнув на вежливость. — Корни этих изменений однозначно в ее прошлую жизнь уходят, а она помнит ее исключительно с человеческой точки зрения! Что искажает ее понимание роли хранителя — с чем мне, уж поверьте, каждый день бороться приходится. И меня не простое любопытство гложет — мне нужно полную картину получить, чтобы как-то нивелировать ее неприятие нас, которым она, между прочим, с моей подопечной делится!
Он опять немного помолчал.
— Я не думаю, что он согласится говорить с Вами, — произнес он, наконец.
— А Вы сначала спросите! — разозлился я. — И передайте ему, что сейчас появилась возможность… не исправить, но хотя бы сгладить последствия той трагедии. Хотя бы объяснить ей мотивы его поступков, чтобы она свое неприязненное — по незнанию — отношение к нему на всех остальных его бывших коллег не распространяла. А там уж — как он решит…
И опять мне пришлось долго ждать. С весьма слабой надеждой, по правде говоря. Насколько мне было известно, никто и никогда не задавал потерпевшим поражение хранителям прямых вопросов. Кроме, контрольной комиссии, конечно. Ну, и ладно — в конце концов, нужно оправдывать репутацию склонного к нестандартным действиям оригинала. А если эти на меня нажалуются — отобьюсь. В первый раз, что ли? Скажу, что мои действия были одобрены руководителем отдела внешней защиты (О, выучил, наконец!). Косвенно. Разыскал же мне его Стас для чего-то!
Вдруг до меня донесся совершенно другой голос — ровный, монотонный, с легкой хрипотцой.
— Я Вас слушаю, — безжизненно произнес он.
Я шумно перевел дыхание. Вот и славненько — теперь все от меня зависит. Не отвертится — я в жизни не поверю, что ему на репутацию пусть даже бывших коллег плевать!
— Здравствуйте, — ответил я, собираясь с мыслями. — Постараюсь отнять у Вас как можно меньше времени. Вы не могли бы охарактеризовать Вашу бывшую подопечную?
— Зачем? — спросил он без малейшей тени удивления. — Ее больше не существует.
— Еще и как существует! — хмыкнул я. — И мне жить спокойно не дает!
— О моей подопечной такого сказать было нельзя, — никак не отреагировал он на мою попытку оживить разговор. — Именно поэтому я и говорю, что тот человек, который доставляет неудобства Вам, не имеет никакого отношения к тому, которого знал я.
— Позвольте с Вами не согласиться, — возразил я. — И привести в доказательство следующие факты: Ваша… ее, кстати, сейчас Мариной зовут… так вот, Марина — подруга моей подопечной, которая одновременно является моей женой — я в видимости работаю. Меня Марина раскусила практически в момент нашего знакомства, но заговорила об этом вслух относительно недавно. После чего, как Вы догадываетесь, к ней направляли и хранителей, и целителей, и даже карателей — она любые попытки воздействия воспринимает в штыки.
— Это — ее личное дело, — бесстрастно заметил он.
— Нет уж, извините! — начал уже раздражаться я. — Ее агрессивность не на пустом месте взялась! Как мы с Вами оба прекрасно знаем, при возрождении глубинная сущность человека остается неизменной. Вот я и должен в ее сущности разобраться, раз уж нам с ней никуда друг от друга не деться. Я не успел Вам еще один факт изложить — она сейчас сотрудничает с карателями по искоренению зла, к которому у нее обнаружились яркие способности, а я у них — нечто вроде посредника. И как прикажете мне с ней общаться, если она во всех хранителях — Вашими, не исключено, стараниями! — ничего, кроме смирительной рубашки не видит?
— Я понял Ваш намек, — все также бесчувственно отозвался он, — но потому я и не вижу смысла в этом разговоре, что мне никогда не приходилось особо активно на нее влиять.
— Никогда? — недоверчиво спросил я, пытаясь представить себе мирную и податливую Марину.
— Никогда, — спокойно повторил он. — Она была очень спокойным и уравновешенным человеком, живущим в окружении любящих и желающих ей только добра людей. Она никогда не рвалась в лидеры и потому не нажила себе ни единого врага. И когда у нее случались редкие вспышки раздражения, мне достаточно было напомнить ей о близких — и она сама подавляла в себе недовольство, а мне оставалось лишь порадоваться ее умению отвечать добром на добро.
Я вдруг вспомнил Татьяниных родителей, искренне желающих ей одного только счастья и благополучия, и ее молчаливое кипение в ответ на их настойчивость.
— Но вспышки все же были? — задумчиво переспросил я. — В ответ на что-то конкретное?
— Разумеется, были, — терпеливо ответил он, — люди никогда не бывают довольны абсолютно всем. Но они были настолько кратковременными, что моего вмешательства практически не требовалось. Именно поэтому конец… — впервые запнулся он, — показался мне настолько