Читать интересную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

Пугая Маргариту, над нею вспыхнули щипцы, и в несколько се кунд ее волосы легли покорно.

Наташа припала к ногам и, пока Маргарита тянула из чашечки гу стой, как сироп, кофе, надела ей на обе ноги туфли, сшитые тут же кем-то из лепестков бледной розы. Туфли эти как-то сами собою за стегнулись золотыми пряжками.

Коровьев нервничал, сквозь зубы подгонял Геллу и Наташу: «По ра… Дальше, дальше». Подали черные по локоть перчатки, поспори ли (кот орал: «Розовые! Или я не отвечаю ни за что!»), черные от бросили и надели темно-фиолетовые. Еще мгновение, и на лбу у Маргариты на тонкой нити засверкали бриллиантовые капли.

Тогда Коровьев вынул из кармана фрака тяжелое в овальной раме в алмазах изображение черного пуделя и собственноручно повесил его на шею Маргарите.

– Ничего, ничего не поделаешь… надо, надо, надо… – бормотал Коровьев и во мгновение ока и сам оказался в такой же цепи.

Задержка вышла на минутку примерно, и все из-за борова Нико лая Ивановича. Ворвался в ванную комнату какой-то поваренок-му лат, а за ним сделал попытку прорваться и Николай Иванович. При этом прорезала цветочный запах весьма ощутительная струя спирта и лука. Николай Иванович почему-то оказался в одном бе лье. Но его ликвидировали быстро, разъяснив дело. Он требовал пропуска на бал (отчего и совлек с себя одежду в намерении полу чить фрак). Коровьев мигнул кому-то, мелькнули какие-то черноко жие лица, что-то возмущенно кричала Наташа, словом, борова уб рали.

В последний раз глянула на себя в зеркало нагая Маргарита, в то время как Гелла и Наташа, высоко подняв канделябры, освещали ее.

– Готово! – воскликнул Коровьев удовлетворенно, но кот все же потребовал еще одного последнего осмотра и обежал вокруг Марга риты, глядя на нее в бинокль. В это время Коровьев, склонившись к уху, шептал последние наставления:

– Трудно будет, трудно… Но не унывать! И, главное, полюбить. Среди гостей будут различные, но никакого никому преимущества… Ни-ни-ни! Если кто-нибудь не понравится, не только, конечно, нель зя подумать об этом… Заметит, заметит в то же мгновенье! Но необ ходимо изгнать эту мысль и заменить ее другою – что вот этот-то и нравится больше всех… Сторицей будет вознаграждена хозяйка ба ла! Никого не пропустить… Никого! Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть поворот головы! Невнимание не про щает никто! Это главное… Да, еще, – Коровьев шепнул, – языки, – дунул Маргарите в лоб. – Ну, пора!

И из ванной Коровьев, Маргарита и Бегемот выбежали в темноту.

– Я! Я! – шептал кот. – Я дам сигнал.

– Давай! – послышался в темноте голос Коровьева.

– Бал! – пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрик нула и закрыла на секунду глаза. Коровьев подхватил ее под руку.

На Маргариту упал поток света и вместе с ним звука, а вместе – и запаха. Испытывая кружение головы, уносимая под руку Коровьевым, Маргарита увидела себя в тропическом лесу. Красногрудые зеленохвостые попугаи цеплялись за лианы и оглушительно трещали:

«Аншанте!..»* Банная духота сменилась тотчас прохладой необъят ного бального зала, окаймленного колоннами из какого-то желтова того искрящегося самоцвета. Зал был пуст совершенно, и лишь у ко лонн стояли неподвижно в серебряных тюрбанах голые негры. Лица их от волнения стали грязно-бурыми, когда в зале показалась Марга рита со свитой, в которую тут включился и Азазелло.

Тут Коровьев выпустил руку Маргариты, шепнул: «Прямо на тюльпаны…» Невысокая стена белых тюльпанов выросла перед Маргаритой, а за нею она увидела бесчисленные огни в колпачках и перед ними белые груди и черные плечи фрачников. Оглушитель ный рев труб придавил Маргариту, а вырвавшийся из-под этого рева змеиный взмыв скрипок потек по ее телу. Оркестр человек в полто раста играл полонез. Человек во фраке, стоявший выше всего орке стра, увидев Маргариту, побледнел и заулыбался и вдруг рывком под нял весь оркестр. Ни на мгновенье не прерывая музыки, оркестр стоя окатывал Маргариту, как волнами.

Человек над оркестром отвернулся от него и поклонился низко, широко разбросав руки, и Маргарита, улыбаясь, потрясла рукой.

– Нет, мало, мало, – зашептал Коровьев, – что вы, он не будет спать всю ночь! Крикните ему что-нибудь приятное! Например: «Приветствую вас, король вальсов!»

Маргарита крикнула и подивилась, что голос ее, полный, как ко локола, был услышан сквозь вой оркестра.

Человек от счастья вздрогнул, руку прижал к крахмальной груди.

– Мало, мало, – шептал Коровьев, – глядите на первые скрипки и кивните так, чтобы каждый думал, что вы его узнали отдельно… Так, так… Вьетан за первым пультом! Рядом с ним Шпор, Массар, ОльБулль! Крейцер, Виотти! Вот, хорошо! Дальше! Дальше! Спешите!

– Кто дирижер? – на лету спросила Маргарита.

– Иоганн Штраус! – ответил кот. – И пусть меня повесят сегодня вечером, если где-нибудь еще есть такой оркестр. А приглашал я!

В следующем зале не было видно колонн. Их закрывала стена из роз, красных, как венозная кровь, розовых, молочно-белых, [кото рая] возникла на левой руке, а на правой – стена японских махровых камелий.

Между стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипа ло пузырями в трех бассейнах, из которых первый был прозрачный фиолетовый, второй – рубиново-красный, третий – хрустальный. * Я в восхищении (фр.).

В этом зале метались негры в алых повязках, с серебряными чер паками, наливая из бассейнов опаловые чаши.

Хрустальные столики были завалены зернами жареного миндаля.

В розовой стене был пролом, и там на эстраде метался во фраке с ласточкиным хвостом человек. Перед ним гремел, квакал, трещал джаз. Музыканты в красных куртках остервенело вскочили при по явлении Маргариты и ударили сумасшедшую дробь ногами. Дири жер их согнулся вдвое, так что руками коснулся эстрады, затем вы прямился и, наливаясь кровью, пронзительно прокричал:

– Аллилуйя!

После чего музыканты ударили сильнее, а дирижер хлопнул себя по коленам раз, потом накрест – два, потом сорвал тарелку у крайне го музыканта, ударил ею по колонне.

В спину тек страшной, мощной рекой под ударами бесчисленных смычков полонез, а этот джаз уже врезался в него сбоку, и в ушах бур лила какофония.

– Кивок и дальше! – крикнул Коровьев.

Откуда-то грянули развязные гармоники и «светит месяцем», залихватским, страшным, залили джаз.

Улетая, Маргарита, оглянувшись, видела только, что виртуозджазбандист, борясь с полонезом и «светит месяцем», бьет по голо вам тарелкой джазбандистов и те, приседая в комическом ужасе, дуют в свои дудки.

Вылетели наконец на площадку и остановились. Маргарита уви дела себя над лестницей, крытой красным ковром. Внизу она видела, как бы держа перед глазами бинокль обратным способом, швейцар скую темного дуба с двумя каминами – маленьким, в котором был огонь, и громадным, в темную холодную пасть которого мог легко въехать пятитонный грузовик. Раззолоченная прислуга строем чело век в тридцать стояла лицом к холодному отверстию, не спуская с не го глаз. Лестница пылала белым заревом, потому что на стене по сче ту ступенек висели налитые электрическим светом виноградные гроздья.

Маргарита чувствовала, что ее глушит новая какая-то музыка, но уже не пропавший где-то в тылу «светит месяц», а другая – мед ная, мощная.

Маргариту устанавливали на место. Под рукой левой у нее оказа лась срезанная аметистовая колонка.

– Руку можно положить будет, если очень станет трудно, – шеп тал Коровьев.

Кто-то чернокожий нырнул под ноги, подкинул мягкую скамееч ку, и на нее Маргарита, повинуясь чьим-то рукам, поставила правую ногу, немного согнув ее в колене.

Кто-то поправил сзади волосы на затылке. Маргарита, став, огля делась. Азазелло и Коровьев стояли возле нее в парадных позах, в од ной линии с ними выстроились два молодых человека, смутно чемто напоминающих Абадонну и тоже с затененными глазами. Сзади били и шипели струи; покосившись, Маргарита увидела, что и там шампанский буфет. Из бледно-розовой стены шампанское лилось по трем трубкам в ледяной бассейн. Шеренга негров уже стояла с под носами, уставленными плоскими, широкими, покрытыми инеем ча шами. Двое держали на подносах горки миндаля.

Музыка обрушивалась сверху и сбоку из зала, освещенного интим но; там горели лампы настольные, прикрытые цветным шелком. Трубы доносились с хор.

Осмотревшись, Маргарита почувствовала теплое и мохнатое у ле вой ноги. Это был Бегемот. Он волновался и в нетерпении потирал лапы.

– Ой, ой, – восторженно говорил Бегемот, – ой, сейчас, сейчас. Как ударит и пойдет!

– Да уж, ударит, – бормотал Коровьев, так же как и все, глядя вниз, – я предпочел бы рубить дрова… По-моему, это легче.

– Я предпочел бы, – с жаром отвечал кот, – служить кондукто ром в трамвае, а уж хуже этого нет работы на свете!

Волнение кота заразило и Маргариту, и она шепнула Коровьеву:

– Но ведь никого нет, а музыка гремит…

Коровьев усмехнулся и тихо ответил: