Какая разница между вдовством и холостой жизнью? Взгляните на это с исторической точки зрения. Когда я выходила замуж в конце девятнадцатого века, женщины представляли собой граждан второго сорта и все считали, что так и должно быть. В большинстве штатов женщины не имели права голоса, не имели права подписывать контракты, владеть недвижимостью, заседать в суде присяжных и заниматься прочей гражданской деятельностью без согласия мужчины: отца, мужа или старшего сына. Большинство профессий, ремесел и занятий для женщин было заказано. Женщина-адвокат, женщина-врач, женщина-инженер представляли собой такое же диво, как танцующий медведь.
«Диво не в том, что медведь танцует вальс хорошо, а в том, что он вообще его танцует». Эти слова, кажется, принадлежат доктору Сэмюэлу Джонсону[142], который считал женщин существами даже третьего порядка, ставя их ниже шотландцев и американцев, которых крайне презирал.
В двадцатом веке положение женщин стало медленно поправляться. К восемьдесят второму году почти все законы, устанавливающие неравноправие, были отменены.
Но оставались обычаи — укоренившиеся, не менее твердые, чем законы, и не подлежащие отмене. Вот вам пример.
Летом сорокового года, когда мы жили на Вудлоун Авеню в Чикаго, две недели во время национального демократического съезда нас особенно осаждали гости. Попечитель Фонда, Руфус Бриггс, однажды сказал мне во время завтрака:
— Я оставил свои рубашки на балконе, где спал. Они мне понадобятся через сутки, и скажите, чтобы слегка накрахмалили воротнички — больше ничего крахмалить не надо.
— Скажите сами, — отрезала я, находясь не в слишком благодушном настроении. До поздней ночи я устраивала постели для новоприбывших, включая и самого Бриггса (он был из тех оптимистических идиотов, которые ехали в Чикаго, не задумываясь над тем, что сейчас все номера в гостиницах вплоть до Гэри, штат Индиана, заказаны за много месяцев заранее). А потом поднялась спозаранку и пошла на кухню, чтобы приготовить и подать завтрак дюжине гостей.
Бриггс уставился на меня, не веря своим ушам.
— Вы разве не экономка?
— Пусть я экономка, но я не прислуга.
Бриггс поморгал и воззвал к Брайану:
— Мистер Смит?
— Вы ошиблись, мистер Бриггс, — спокойно сказал Брайан, — эта леди — моя жена. Ночью вы видели ее в полутьме, и приходилось шептаться, потому что все спали, — вот вы и не узнали ее утром. Но миссис Смит, я уверен, с радостью отошлет в стирку белье дорогого гостя.
— Нет, не отошлю, — ответила я.
Тут уж опешил Брайни.
— Морин?
— Не стану я отдавать в стирку его белье и завтрак ему больше готовить не стану. С утра он только и проговорил, что яйца не так приготовлены — даже спасибо не сказал, когда перед ним поставили завтрак. Так что впредь пусть идет завтракать в другое место. Кажется, на Шестьдесят третьей есть какое-то заведение. И объявляю всем, — добавила я, обводя взглядом стол, — у нас тут прислуги нет. И мне так же хочется вовремя попасть в Зал Съездов, как и вам. Вчера я опоздала, поскольку стелила постели и мыла посуду. Лишь один человек здесь убрал за собой постель — спасибо, Мэрл! Сегодня я их убирать не намерена — если кто-то свою постель не застелит, в таком виде она и останется. А теперь мне нужны добровольцы, чтобы убрать со стола и вымыть посуду — если же таких не найдется, завтра я вам завтрак готовить не буду.
Через час мы с Брайаном отправились на съезд. По пути на станцию надземки муж сказал:
— Мо, наконец-то представился случай поговорить с тобой наедине. По правде сказать, мне не понравилось, что ты не поддержала меня в присутствии другого попечителя.
— Это когда же? — спросила я, прекрасно зная, о чем речь.
— Я сказал мистеру Бриггсу, что ты охотно отдашь его белье в стирку, а ты наперекор мне отказалась. И тем унизила меня, дорогая.
— Это ты унизил меня, Брайни, пытаясь переубедить, когда я уже сказала ему, чтобы он сам сдал свое белье, Я просто стояла на своем.
— Но он действительно ошибся, дорогая: он думал, что ты прислуга. Я только пытался загладить его ошибку, сказав, что ты с радостью окажешь эту услугу гостю.
— А почему ты не сказал, что с радостью сделаешь это сам?
— Как? — неподдельно удивился Брайан.
— Знаешь, почему? Потому что вы оба считаете, что сдача белья в прачечную — женская работа. И это так, когда речь идет о твоем белье, а женщина — я. Но Руфусу Бриггсу я не жена и служить ему, чурбану этакому, не намерена.
— Морин, иногда я тебя просто не понимаю.
— Верно — иногда не понимаешь.
— Взять эту уборку постелей или мытье посуды. Ведь дома мы никогда не требуем от гостей, чтобы они убирали за собой постели или мыли посуду.
— Дома, Брайни, мне всегда помогают двое-трое взрослых девочек и никогда не бывает дюжины гостей одновременно. Кроме того, наши гостьи обычно предлагают мне помощь, и я принимаю ее, когда нужно. Не то что это сборище, которое на меня свалилось сейчас. Они мне не друзья, не родственники, в большинстве своем мне не знакомы, а ведут себя так, словно у нас тут пансион. Но при этом хотя бы говорят «спасибо» и «пожалуйста», а мистер Бриггс и того не делает. Брайни, в глубине души вы с мистером Бриггсом относитесь к женщинам одинаково: мы для вас только прислуга.
— Не думаю. По-моему, это нечестно с твоей стороны.
— Да? Тогда я снова спрошу тебя: если ты хотел проявить к гостю любезность, почему не предложил сам отдать его белье в стирку? Мог бы не хуже меня взять телефонный справочник, открыть его на желтых страницах и договориться, чтобы отдать белье в стирку, не обязательно быть женщиной, ничего трудного в этом нет. Почему ты находишь возможным предлагать мои услуги, когда я уже высказала свое нежелание?
— Мне хотелось сделать любезность.
— Кому? Своей жене? Или компаньону, который был с ней груб?
— Ладно, не будем больше говорить об этом.
В этом случае нет ничего необычного — необычно в нем лишь то, что я отказалась исполнять традиционную роль женщины, которой положено прислуживать мужчине. Отмена законов не уничтожает подобные жизненные правила, которые усваиваются с раннего детства.
Неписаные законы не отменишь, как писаные, — ведь они чаще всего существуют на подсознательном уровне. Кто, например, готовит кофе? Вы находитесь на каком-то деловом или приближенном к деловому собрании, где присутствуют лица разного пола: на заседании правления, в любительском кружке, на родительском собрании в школе. Для создания свободной атмосферы не помешала бы чашечка кофе, и есть возможность его приготовить.
Итак, кто же готовит кофе? Это может быть и мужчина. Но не спешите заключать пари: десять против одного, что проиграете.
Давайте перенесемся на тридцать лет в будущее от случая с Руфусом Бриггсом, слегка подкрахмаленным олухом, — из сорокового года в семидесятый. К семидесятому году большинство легальных ограничений равенства полов исчезло. Случай, о котором я хочу рассказать, произошел на заседании правления «Небесного Фрахта», предприятия Д. Д. Гарримана. Я была одним из директоров, не впервые присутствовала на заседаниях, знала всех директоров в лицо, и они меня знали — или имели возможность узнать.
Должна сознаться, что выглядела я моложе, чем на прошлом заседании. Я подправила свою отвисшую грудь, в той же клинике Беверли Хиллс мне сделали подтяжку лица, убрав морщины, а затем я отправилась на оздоровительное ранчо в Аризону, где обрела наилучшую форму и сбавила пятнадцать фунтов. Заехала еще в Вегас и накупила там себе шикарных, очень женственных новых нарядов — не в пример тем брючным костюмам, которые шили себе тогда деловые женщины высшего уровня. И питала самодовольную уверенность, что не выгляжу ни на свои восемьдесят восемь, ни на официальные пятьдесят восемь. Мне казалось, что я выгляжу как шикарная сорокалетняя женщина.
Я ждала в фойе за дверью конференц-зала, решив не входить, пока не позовут, — эти заседания такая скучища. Но неприятности всегда случаются именно тогда, когда от них стараешься увильнуть.
Как только над дверью конференц-зала замигала лампочка, с улицы влетел мистер Финеас Морган, возглавлявший большую оппозиционную группу. Он устремился в зал, на ходу снимая пальто, и швырнул это пальто мне, пробегая мимо.
— Возьмите!
Я отпрянула в сторону, и пальто упало на пол.
— Эй, Морган! — окликнула я. Он оглянулся. — Ваше пальто.
Он удивился, поразился, возмутился и разозлился — вся эта гамма чувств отразилась у него на лице разом.
— Ах ты, дрянь такая! Да я тебя уволю!
— Попробуйте.
Я прошла мимо него в зал, нашла карточку со своим именем и села. Через пару секунд он уселся напротив меня, отчего его лицо приобрело новое выражение.