Брайан развелся со мной в середине сорок шестого года, и я вернулась в Канзас-Сити. Он не таил на меня зла, и Мэриэн тоже, не держала зла и я. Ведь Брайни совсем неплохой человек — просто он дрался за Мэриэн так же стойко, как когда-то за меня… а я не уступала, поняв, что теперь сама себе голова и мой любимый муж мне больше не муж.
Что толку таить обиды. Когда космический корабль стартует, все его счета считаются оплаченными.
17
ВСЕ СНАЧАЛА
Моя дочь Сьюзен венчалась с Генри Шульцем в субботу 2 августа 1952 года, в епископальной церкви Святого Марка, Канзас-Сити, Пасео, угол Шестьдесят третьей. Брайан присутствовал и вел дочь к алтарю. Мэриэн осталась в Далласе с детьми — и надо сказать, у нее был веский предлог не ехать: вот-вот должен был родиться очередной ребенок, она вполне могла бы не отпускать и Брайана. Но она попросила его поехать, чтобы не разочаровывать Сьюзен.
Сьюзен, по-моему, было все равно, но мне — нет.
На свадьбе присутствовало около половины моих детей, большинство с мужьями и женами, около сорока внуков, тоже с мужьями и женами, целый выводок правнуков и одна праправнучка. Неплохо для женщины, чей официальный возраст — сорок семь лет. И для женщины, которой по-настоящему семьдесят лет и четыре недели, тоже неплохо.
Невозможно, говорите? Отчего же. Моя Нэнси родила свою Роберту на Рождество восемнадцатого года. Роберта вышла замуж в шестнадцать лет (за Зэкари Барстоу) и 2 ноября 1935 года родила Энн. Энн Барстоу вышла за Юджина Харди и родила первого ребенка, Нэнси Джейн, 22 июня 1952 года.
Согласно архивам, Нэнси Джейн Харди (Фут) родила Джастина Фута Первого в последний день двадцатого века — 31 декабря 2000 года. Я вышла замуж за его (и моего) отдаленного потомка, Джастина Фута Сорок Пятого, когда вошла в семью Лазаруса Лонга в 4316 году по григорианскому календарю, почти двадцать четыре столетия спустя, на сто первом году своего личного времени.
Шульцы были представлены на свадьбе почти столь же внушительно, как и Джонсоны, хотя многим из них пришлось лететь самолетом из Калифорнии и Пенсильвании. Но они не могли представить пяти поколений своего рода. А мы, к моей радости, могли, и я не стала спорить, когда наш фотограф, Кеннет Барстоу, предложил заснять все эти пять поколений. Он усадил меня в центре с праправнучкой на коленях, а мои дочь, внучка и правнучка парили над нами, словно ангелы над Мадонной с младенцем.
Кончилось это тем, что нас отругали. Кен все снимал и снимал, пока Нэнси Джейн не надоело, и она не начала плакать. Тут подошел Джастин Везерел и попросил:
— Можно посмотреть твою камеру, Кен?
— Конечно, дядя Джастин. (Какой он ему дядя — седьмая вода на киселе. Семьи Говарда достигли той стадии, когда все друг другу родня — и с неизбежными отрицательными последствиями этих родственных браков пришлось бороться в будущем.)
— Сейчас я тебе ее отдам. Дамы, особенно ты, Морин, — мне надо сказать несколько слов строго между нами, членами Фонда. Посмотрите вокруг — здесь все свои? Посторонних нет?
— Джастин, доступ на прием — только по пригласительным билетам, — сказала я. — В церкви мог быть кто угодно, но здесь только приглашенные, и я приглашала только членов нашей семьи, а Иоганна Шульц — своей.
— Я прошел без приглашения.
— Джастин, тебя же все знают.
— Вот-вот. Кто еще вошел без приглашения? Старина Джо Блоу, которого тоже все знают? Это не он там, за столом, разливает пунш?
— Здесь, разумеется, присутствует некоторое количество посторонних. Музыканты, обслуга и так далее.
— Вот именно — и так далее, — Джастин понизил голос, чтобы услышали только мы четверо и Кен. — Вы все знаете, какие усилия мы прикладываем, чтобы скрыть свой возраст. Вот тебе, Морин, сколько лет?
— Э-э… сорок семь.
— Нэнси? Тебе сколько лет, дорогая?
— Пятьдесят два, — брякнула Нэнси и осеклась. — Тьфу ты, пропасть, папа Везерел, я не слежу за своим возрастом.
— Сколько тебе лет, Нэнси? — настаивал Джастин.
— Сейчас. Мама родила меня в пятнадцать лет, значит — сколько тебе там, мама?
— Сорок семь.
— Ну да, значит, мне тридцать два.
Джастин посмотрел на мою внучку Роберту и правнучку Энн и сказал:
— У вас я ваш возраст не спрашиваю — как бы вы ни ответили, ясно, что вас просто не может быть в природе, судя по официальному возрасту Морин и Нэнси. От имени попечителей скажу — нам очень приятно, что вы все так старательно выполняете волю Айры Говарда Но, опять-таки от имени попечителей, подчеркну, что нам никак нельзя привлекать к себе внимание. Нельзя позволить кому-то заметить, что мы не такие, как все, — он вздохнул и продолжал; — А посему вынужден сказать, что огорчен, видя вас пятерых вместе в одной комнате, и надеюсь, что этого больше не повторится. Я содрогаюсь при мысли о том, что вас сфотографировали вместе. Если эта фотография попадет в раздел светской хроники воскресной «Джорнэл Пост», прощай все усилия наших семей оставаться в тени. Кен, тебе не кажется, что пленку лучше засветить?
Я видела, что затюканный Кен уже готов уступить высшему чиновному лицу Фонда. Но меня не затюкаешь.
— Хватит, Джастин, перестань! Ты попечитель, все это знают. Но Господом Богом тебя никто не назначал. Эти карточки сделаны для меня и для моих детей. Только засвети их или заставь Кена это сделать, и я тресну тебя этой камерой по башке.
— Морин, Морин…
— Я знаю, что я Морин. В газеты снимок, разумеется, попасть не должен. Но пусть Кен сделает пять копий со своего лучшего кадра, по одной на каждую из нас. И одну копию может сделать себе, для своего архива.
На этом мы и порешили, а Джастин попросил еще одну — для архивов Фонда.
Тогда я считала, что Джастин — перестраховщик. И была не права. Благодаря ему и его настойчиво проводимой в жизнь политике, позже названной «маскарадом», восемьдесят процентов наших собратьев к началу царствования Пророков числились людьми моложе сорока лет, и только трем процентам было официально за пятьдесят. Когда начала свою деятельность тайная полиция Пророков, менять фамилии и среду обитания стало и трудно, и опасно, но благодаря предвидению Джастина этого, как правило, и не требовалось.
Судя по архивам, Брайан умер в 1998 году в возрасте ста девятнадцати лет — для двадцатого века это сенсация. Но в официальном его возрасте, восемьдесят два года, ничего сенсационного не было. Стратегия Джастина дала возможность всем говардовцам вступить в 2012 году в Эру Пророков с заниженным возрастом и прожить свою жизнь, не дав обнаружить, что живут они подозрительно долго.
Мне, слава Богу, не пришлось с этим столкнуться. Нет, не Богу, а Хильде Мей, Зебу, Дити, Джейку и милой, хорошей машине «Веселая Обманщица». Хотела бы я сейчас снова увидеть всех пятерых — маму Морин опять нужно спасать.
Может быть, Пиксель их найдет. По-моему, он меня понял.
Несколько приезжих гостей провели у меня уик-энд, но к утру вторника пятого августа я осталась одна — по настоящему одна, впервые за все свои семьдесят лет. Двое моих младших — Дональд шестнадцати и Пресцилла четырнадцати лет — еще не вступили в брак, но они уже были не мои. При разводе они предпочли остаться с теми, кого считали своими братьями и сестрами, и теперь уже юридически приходились им братом и сестрой — Мэриэн усыновила моих детей.
Сьюзен была самая младшая из тех четверых, что жили в войну в Канзас-Сити с Бетти Лу и Нельсоном, и вышла замуж последней. Элис Вирджиния вышла замуж за Ральфа Сперлинга сразу после войны, Дорис Джин — за Фредерика Бриггса на следующий год, а Патрик Генри, мой сын от Джастина, женился на Шарлотте Шмидт в пятьдесят первом году.
Бетти Лу и Нельсон вскоре после моего возвращения переехали в Тампу, взяв с собой трех детишек, которые еще оставались при них. Там, во Флориде жили и родители Бетти Лу и тетя Кароль, мать Нельсона — Бетти Лу хотела присмотреть за ними в старости. (Сколько же тете Кароль было в сорок шестом году? Она была вдовой старшего брата моего отца, значит, в сорок шестом — батюшки светы! — ей уже наверняка стукнуло сто. Но при последнем нашем свидании незадолго перед нападением японцев в сорок первом она выглядела так же, как всегда. Наверное, красила волосы?)
В субботу я была triste[140] не только потому, что мой последышек улетал из гнезда, а еще — и в основном — потому, что в тот день отцу исполнилось бы сто лет: он родился 2 августа 1852 года.
Никто больше как будто об этом не вспомнил, а я никому не говорила — день свадьбы принадлежит молодым, и никто ни словом, ни делом, ни воспоминанием не должен омрачать их праздник. И я молчала.
Но сама не забывала об этом ни на миг. Прошло двенадцать лет и три месяца, как отец ушел на войну, и я скучала по нему все эти четыре тысячи четыреста сорок один день — особенно в те годы, когда Брайан переменил мою жизнь.