– Дозволь мне, воевода.
Воевода кивнул.
– Что ж, покажи басурману, детинушка, где раки зимуют.
– Покажу, Федор Савельевич, не сумлевайтесь, – сказал Митяй, поудобнее перехватывая ослоп…
Лязгая толстыми цепями, опустился на противоположный край рва подъемный мост. Помахивая огромным дубьем, словно тростинкой, по мосту вразвалочку прошел Митяй. Остановился, поправил шлем, качнул головой туда-сюда, разминая шею, мощно повел плечами – и вдруг неуловимым движением описал вокруг головы свистящий круг. Кованое железо ослопа смазалось в линию, словно не трехпудовым дубьем, а легкой сабелькой махнули.
– Ну чо, ты, что ль, в поединщики рвешься? – прогудел Митяй. – Давай, коли не боязно.
Ордынский посланец оскалил желтые зубы и коротко, без замаха, даже не привстав на стременах, метнул тяжелое копье.
Белой молнией просвистела хвостатая смерть – но Митяй лениво махнул дубиной, и обломки копья полетели в ров.
– Это все, что ты можешь? – хмыкнул Митяй – и еле увернулся от удара кривой сабли. Черненая чешуйчатая масса оказалась неожиданно проворной. Метнув копье, сотник тут же послал коня вслед – и конь оказался немногим медленнее копья.
Но клинок разрубил лишь воздух.
Пролетев мимо пешца, всадник зашипел от досады и, рванув поводья, бросил коня в таранный удар – смять, раздавить легкодоспешного врага многопудовой массой, окованной в тяжелый доспех, а после довершить дело отработанным ударом, способным развалить человека наискось от плеча до бедра.
Митяй снова отпрыгнул в сторону и еле устоял на ногах. Над ухом вновь просвистела сабля – но на этот раз гораздо ближе. Ее кончик просек кольчугу на плече и, чиркнув по нагрудной пластине, пропорол в ней глубокую борозду. Плечо ожгло, рубаха под доспехом тут же пропиталась горячим.
– Вот ирод! – разозлился Митяй. – Почти новый бахтерец спортил.
И, не думая особо, сплеча швырнул дубье во врага на манер городошной биты.
Хрясть!!!
Деревянная рукоять ослопа долбанула по бармице, прикрывающей ухо. Всадник покачнулся – и свалился с коня. Но с детства привычное к таким падениям тело все сделало само – сотник как кошка приземлился на четыре точки, тряхнул головой, сковырнул со шлема помятую личину, отбросил, подхватил с земли саблю и пошел на Митяя, шипя, как разъяренный манул[114].
Ослоп остался валяться позади ордынца.
– Во попал! – пробурчал Митяй, отступая от врага.
Весело заржал бронированный скакун, приветствуя скорую победу хозяина. Да и хозяин ощерился в предвкушении – простое и приятное дело рубить безоружного врага. Тем более на глазах его сородичей и, конечно, всей Орды, которая единым многоглазым существом сейчас неотрывно уставилась на бой двоих сильнейших богатуров. Да только глуп урусский богатур, хоть и силен как медведь. И, надо признать, проворен. Да только что его сила и проворство против сабли, на кожаной рукояти которой сегодня вечером появится еще один крошечный череп, выцарапанный острым жалом наконечника стрелы. Скоро, ой скоро совсем не останется места на той рукояти!..
За спиной был ров. И дальше отступать было некуда.
«Щас как барана зарежет, – мелькнуло в голове у Митяя. – Позорно эдак-то помирать. Что люди скажут? Ну, басурман!..»
И больше от обиды, нежели от ярости, Митяй вдруг прыгнул вперед, грудью сминая вражий замах, и, как бывало в ярмарочном кулачном бою, с размаху и без изысков засветил ордынскому сотнику кулаком по тому же месту, куда дубиной попал.
Рука заныла, словно в стену ударил. Но, не обращая внимания на боль, Митяй другим кулаком добавил от всей души в широкоскулую рожу, вминая в череп плоский нос и стертые хурутом зубы.
Сотник упал, сновно снесенный с ног крепостным тараном. Хлынувшая из сломанного носа кровь вмиг залила низ лица, превратив его в жуткую жидкую маску. Ордынец страшно завыл и, схватившись за нос, медленно завалился на бок.
Митяй носком сапога отбросил кривую саблю подальше в сторону – хорошее оружие, но не след грабить врага после первой победы. После победителям все до кучи достанется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он сходил за своим ослопом, после чего подошел к ордынцу, который все еще корчился на земле. Кровь тонкими струйками стекала у него между пальцев. Хоть и враг, а смотреть жутковато.
– Шел бы ты, степной человек, своей дорогой, откель пришел, – сочувственно произнес Митяй, закидывая ослоп на плечо. Никогда доселе не приходилось ему бить кого-то со всей силы.
«Эвон ведь как нехорошо вышло-то, – покаянно подумал Митяй. – Порвал живого человека, будто зверь лесной».
Со стен раздавались радостные крики.
– Эй, парень! Хорош на ордынца таращиться, – прокричал с проезжей башни Кузьма. – Давай в крепость, а то что-то Орда зашевелилась. Ворота закрывать надобно и мост подымать.
Митяй бросил на побежденного последний взгляд.
– Ты это… к своим ползи, – буркнул он и, повернувшись спиной, пошел к воротам…
Сотник оторвал от лица окровавленные руки. Мир плавал перед глазами. Но плавал он не от удара. Из глаз сотника лились слезы ярости, смешиваясь с кровью. Он не чувствовал боли – боль несмываемого позора была намного страшнее. Сломанное лицо может зажить – сломанное имя теперь навсегда останется уродливым прозвищем в глазах соплеменников.
Не-ет!..
Сотник Черных Шулмусов собрал волю в кулак и приподнялся на локте.
Широкая спина врага удалялась, и это удесятерило силы. Сотник выплюнул выбитые зубы, стер рукавом кровь с глаз. Его рука метнулась к голенищу сапога, словно сам собой перевернулся в руке и лег узким лезвием в ладонь напоенный ядом нож. Сотник лично перед каждой битвой выдерживал в лошадином навозе снабженный специальной бороздкой клинок ножа вместе с наконечниками стрел, густо намазав их перед этим смесью из лошадиной крови, яда степной гадюки и гниющей человеческой плоти. Что бы там ни говорили некоторые об уловках, недостойных воина, – плевать! Враг не должен жить – на то он и враг!
Сверкающей птицей смерти нож выпорхнул из ладони. Пришла запоздалая мысль – не царапнул ли, случайно, лезвием свою руку? Но что значит собственная смерть, пусть даже медленная и мучительная, по сравнению со смертью опозорившего тебя врага?..
– Митькаааа!!!!!
Голос Кузьмы, раздавшийся с башни, был страшен. Митяй задрал голову.
«Чего это он?»
И даже не сразу понял, что это его клюнуло сзади в незащищенную шею. Он поднял руку, словно сгоняя кусучего слепня, – и вдруг сплошная черная муть плеснула в глаза…
Митяй рухнул на колени, потом медленно опустился на бревна моста – будто устал да и прилег отдохнуть там же, где стоял…
Жуткий многоголосый вопль раздался со стены города. Но как сладки бессильные вопли разъяренного врага!
Сотник захохотал и вскочил на ноги – откуда силы взялись? Железный конь подбежал и послушно подставил спину. Сотник взлетел в седло, на скаку, наклонившись, подхватил с земли саблю. Унявшаяся было кровь хлынула снова из носи и рта, мир закачался перед глазами – пусть! Колени уверенно правили конем, а мир – пускай себе качается. Главное – имя очищено, враг мертв, а остальное – не в счет!
Скакун рванул было к колышущемуся строю ордынских всадников, но сотник осадил его и, развернув, издевательски махнул саблей в сторону города, словно горло кому перерезал. Что могут сделать медлительные урусы против воина, закованного в непробиваемую броню? Болты их неповоротливых самострелов медленны и видны в полете, а стрелы, пущенные из луков, он смело примет на грудь – от кованого в Толедо нагрудника стрелы с тяжелыми боевыми наконечниками отлетают, даже будучи пущенными с тридцати шагов…
По-прежнему невозмутимый Ли кивнул Никите.
– Ну, лови! – прошептал Никита, легко поворачивая на станине самострел, над которым они с Ли трудились полночи. Последний из чжурчженей поднес факел к хвостику, торчащему из необычно толстой стрелы.
– Можно, – коротко произнес он…
Со стены слетела сверкающая комета. От удивления сотник Черных Шулмусов замер на мгновение и даже рот приоткрыл.