«Мысли, что ли, читает, старый волк?»
Седой нукер широко осклабился, показав желтые осколки зубов, по которым в одной из битв угодил край булгарского щита.
– Не бойся. Я не стал мангусом и не умею читать мысли. Просто ты молод и пока не научился их скрывать – у тебя все на лице написано.
Шонхор скрипнул пока что целыми зубами.
– А ты не боишься урусских духов? – бросил он с вызовом.
– Нет, – покачал головой седой. – Я не боюсь духов. Люди гораздо опаснее.
– Куда же тогда делся воин из второй сотни? И кто вчера убил десятника сменной гвардии?
Лицо седого нукера стало серьезным.
– Об этом надо спросить людей, – ответил он. – Хорошо еще, что они не догадались сделать засеки и перегородить дорогу срубленными деревьями. Тогда бы в этом лесу осталось гораздо больше ордынских воинов.
Шонхор поежился. Ощущение, что ему неотрывно кто-то смотрит в спину, не проходило.
– А не догадались потому, – продолжал седоусый нукер, – что по этим местам еще не проходила Орда. В следующий раз могут догадаться…
Лес стал редеть. Шонхор с облегчением вздохнул и отпустил обереги. Что бы там ни говорил старый волк, молодой нукер остался при своем мнении. Он знал: случись какому-нибудь неведомому врагу вступить в Степь – и точно так же будут убивать воинов того врага степные духи. Не любит земля, когда ее топчут копыта чужих коней…
Словно вода из горла узкого кувшина, вылилось из леса ордынское войско и медленно стало растекаться по полю, строясь в ряды. Мимо Шонхора вихрем пронеслись два всадника на мощных широкогрудых конях, каждый из которых стоил целого улуса, а то и нескольких сразу. Следом за ними, бряцая чешуйчатыми доспехами, проскакали кешиктены. Шонхор едва успел почтительно поклониться – хорошо, что успел. Нерасторопным за подобное иной раз снимали с плеч голову, запоздавшую с поклоном хану.
Но всадникам было не до Шонхора. Вереница броненосных воинов дневной стражи уже окружала двойным кольцом холм, на котором на фоне восходящего солнца резко выделялись силуэты двух всадников…
Порыв холодного ветра ожег щеки, но Субэдэ с наслаждением подставил ему лицо. Знакомый запах нарождающихся трав наполнил легкие. После сырых лесных испарений, противных духу кочевника, ледяной степной ветер казался блаженством.
– Джехангир хотел взглянуть на город, – сказал Субэдэ. – Он перед ним.
Урусский город-крепость с высоты холма казался игрушечным.
Бату-хан криво усмехнулся. От него не укрылось то, что Непобедимый назвал его джехангиром – походным ханом. Так вот что так раздражало Бату все это время! «Джехангир». Но никак не «Величайший», как называла его вся остальная Орда. И хотя это соответствовало истине, Бату-хан мысленно сделал еще одну зарубку на воображаемой, но тем не менее весьма болезненной занозе, по которой шла глубоко врезанная надпись: «Субэдэ».
– Не самая неприступная крепость из тех, что мне доводилось видеть, – сказал хан.
Много лет назад, когда Потрясатель Вселенной еще был никому не известным нойоном, на состязании лучников Субэдэ расколол своей стрелой стрелу будущего хана, попавшую в центр мишени, и приз – молодого барашка – им пришлось разделить пополам. С той поры утекло много воды. И хотя Потрясатель Вселенной уже давно охотится в небесных угодьях Тэнгре, глаза Субэдэ-богатура не утратили былой зоркости.
Полководец отметил и низину, скрадывающую расстояние; и свежеоструганные колья, утыкавшие край крепостного рва; и свежую землю, недавно вынутую из него, высыпанную на вал, дабы придать ему крутости, и при этом хорошо утрамбованную. И даже заряженные самострелы, готовые вытолкнуть из деревянных желобов смертоносные болты, больше похожие на копья, углядел Субэдэ.
– Эта крепость была бы гораздо менее неприступной, если б три дня назад ваш племянник не упустил двоих урусов, которые сообщили горожанам о нашем подходе, – медленно проговорил он.
Лицо хана стало каменным.
– Если ты помнишь, Субэдэ-богатур, – процедил он сквозь зубы, – я специально назначил его всего лишь начальником сотни в твоем тумене, для того чтобы он набрался опыта в битвах и чтобы ты обучил его воинскому искусству. Сейчас он исправляет свою ошибку за стенами этой крепости. Надеюсь, что он умрет быстро. Но это уже твоя ошибка, Непобедимый. У хорошего наставника ученики не умирают.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хан резко рванул поводья и всадил золотые генуэзские шпоры в бока коня. Породистый скакун взвизгнул от боли, всхрапнул и тяжело понес грузного всадника вглубь войска. Ряды конных воинов почтительно расступались перед ним.
– К сожалению, я не колдун, джехангир, и не умею превращать в воинов глупых и упрямых ишаков, – пробормотал Субэдэ себе под нос…
Тумен личной гвардии Непобедимого Субэдэ строился у подножия холма. Полководец с болью смотрел на обветренных, широкоплечих степняков, бок о бок с ним прошедших полмира. Отлаженный годами военный механизм, закаленный в горниле множества битв, послушный его воле, как послушна ей рука, сжимающая рукоять дамасской сабли…
Никогда еще не случалось такого, чтобы отборная гвардия по приказу хана первой бросалась на вражеские копья. Но когда в немилость попадает хозяин – в немилость попадает и его войско. Субэдэ понимал: его тумен ветеранов – бельмо в глазу джехангира, которого хоть и зовут Величайшим – но только лишь на время похода. Там, в недавно выстроенном посреди Великой Степи городе-сказке Каракоруме ждет добычи истинный Хан. И как знать, кого назовет он джехангиром следующего похода – Бату, который лишь перед последним сражением соизволил вылезти из своей юрты, чтобы все видели и запомнили, кто вел войска в поход, или же безродного военачальника, который со времен Чингисхана покорил десятки народов, взял сотни городов и крепостей и которого боготворит Орда, потому что знает, кому на самом деле она обязана воинской удачей? И не лучше ли заранее пощипать отборный тумен непобедимого полководца – так, на всякий случай, мало ли что? Приданные полтумена презренных кипчакских лучников, битых вместе с урусами на Калке, примученные и подобострастные, – тьфу! Мелкая шавка, приданная волку для отвода глаз остальной стаи, – мол, не просто на убой посылаем серого, который слишком часто и дерзко стал скалить зубы, а с подкреплением…
Субэдэ знал, что далеко не так безобидна деревянная урусская крепость, какой видится она с холма. Штурм ее возможен лишь с одной стороны, по узкому перешейку, пересеченному глубоким рвом, перегороженному крепостным валом, который увенчан мощной стеной, сложенной из стволов вековых деревьев. Подойти с другой стороны – нечего и пытаться. Сделать подкоп? Хотелось бы посмотреть на того, кто сумеет сделать его под рекой. То ли сама природа пришла на помощь урусам, то ли урусы постарались и поработали над природой, изменив течение рек в свою пользу.
Но отсутствие серьезного боевого опыта защитников крепости все же сказывалось. Строя оборону, они думали лишь о крепости – и забыли об окрестностях. Широкое поле перед перешейком следовало не под хлеба отнимать у леса, а спилив деревья, не корчевать, оставить как есть вековые пни, да еще валунов неподъемных накатить, чтоб коннице негде было развернуться. Мирное поле, предназначенное для рождения жизни, а не для смерти.
От широкого торгового тракта ответвлялась прямая дорога к крепостным воротам, дополнительно защищенным поднятым деревянным мостом. Да только долго ли устоит та защита против камнеметов, которые сейчас измочалят бревна моста? И против тарана, который довершит остальное? Конечно, не одна степняцкая голова скатится с плеч, пока падут те ворота. Но на то она и война. Жаль только, что это будут головы воинов его тумена. Но ничего, он сделает все, чтобы их оказалось как можно меньше. А после битвы взамен убитых найдет и обучит новых. Работа полководца сходна с работой кузнеца-воина. Сначала выковать меч из сырого железа, а после – испытать его в битве. И суметь отковать клинок вновь, даже если он сломается при ударе об чей-то слишком крепкий череп. И, учтя предыдущие ошибки, сделать так, чтобы новый меч получился намного лучше прежнего.