Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

То, что генсек, используя слова свергнутого советской армией в 1968 году Дубчека, в ноябре 1989 года, как раз в те дни, когда герой „пражской весны” вновь появился перед ликующими чехами, утверждал, что на сей раз будет построен „социализм с человеческим лицом” — ничего не меняло. Какими чертами будет наделено лицо такого социализма, и самому Горбачеву было неясно. Тем более, что социализм доказал свою полную неспособность к существованию нигде, кроме как в теоретических изысканиях. Выйдя из лаборатории и проверенный на практике, он потерпел крушение на всех континентах, среди народов разных рас и разных культур. Единственно в чем он действовал безотказно, так это в том, что неизменно порождал диктаторов, воздвигавших между собой и собственным народом частокол из секретной полиции. Так было и с первым из них, создавшим ЧК, так было и с Чаушеску, прорывшим под Бухарестом туннельный лабиринт, в котором он надеялся отсидеться на случай народного восстания. Снабженный запасами на полгода бункер должен был обеспечить сохранность диктатора, его жены и ближайшего окружения, в то время как оснащенная новейшей техникой и готовая к применению как химического, так и бактериологического оружия фанатично преданная ему гвардия секретной полиции должна была держать оборону внешнего пояса. Там же находился пульт электронного управления, позволявший нажатием кнопки детонировать заранее расположенные в разных концах Бухареста запасы взрывчатки. О том, какие бункеры подготовил румынский последователь Сталина и Гитлера, стало известно. Американский спутник давно заснял пролегающую под Москвой подземную сеть. Существуют ли и там такие бункеры? Приведет ли и там развитие событий к такому же драматичному финалу?

Удивительно, как диктаторы упорно отказываются учиться на примере друг друга. Каждому кажется, что происшедшее с тем, с кем он недавно обнимался и целовался как с лучшим другом, его не коснется, что он окажется хитрее, что у него хватит сил и воли, чтобы не отступить и удержаться у власти. Так думал и Чаушеску, но при первых же криках демонстрантов „Убийца! Уходи!”, растерялся и испугался. „Он был подвержен панике, заставлявшей его дрожать от страха”, — комментировал происшедшее бывший глава румынской разведки генерал Пачепа, бежавший на Запад. Опять подтвердилось, что безжалостные по отношению к беззащитным жертвам диктаторы оказываются трусливыми паникерами, заботящимися прежде всего о собственной шкуре, когда опасность оказывается рядом. Паникой был охвачен при приближении немцев Ленин, бежал из Москвы, узнав об объявлении войны, Сталин, ринулся на аэродром Чаушеску. Научит ли их урок чему-нибудь других? Поймут ли они, наконец, что никакие бункеры не спасают, если народ доходит до отчаяния, если смерть под танками оказывается лучше, чем жизнь в рабстве и нищете? Обеспечив себе власть, коммунисты нигде не сумели создать народу достойной человека жизни. Увидав такую обильную и налаженную жизнь, оживший, как гласил советский анекдот, в Нью-Йорке и принявший его за Москву Ленин, оглядевшись по сторонам, сказал, что вот именно таким он себе и представлял коммунизм.

А жизнь в Советском Союзе все еще оставалась во власти „группы заслуженных мертвецов во главе с Лениным...” И при Горбачеве правила „некрократия”, „...включавшая в себя не только культ покойного вождя, но и непосредственное участие Ленина, а также Маркса, Сталина, Троцкого и прочих, в принятии конкретных решений, в том числе и законов”. В этом кошмаре, где мавзолей называют „приемной умершего вождя”, порой трудно понять, кто жив, а кто умер. Подтверждение этому можно найти в интервью Е. Лигачева еженедельнику „Аргументы и факты”. На вопрос о том, кто для вас самый уважаемый человек в стране, он отвечает: „Ленин”, буквально повторив строчки из песни „Ленин живее всех живых”. „Мертвые могут жить тогда,- справедливо замечает московский автор,— когда время для живых остановилось”.

В Кремле не только упорно не хотели признать первого вождя умершим, вопреки здравому смыслу, отказывались использовать отлично работающую западную модель и упрямо продолжали цепляться за неработающую омертвелую ленинскую. И не только за созданную первым вождем систему, но и за его лежащий в мавзолее труп,

Когда в одной из телевизионных передач летом 1989 года было высказано мнение, что следует удовлетворить пожелание Ленина и похоронить его рядом с его матерью, в „Правде” появился ответ хранителя его тела, заявившего, что те, кто предлагает это, на самом деле стремятся „похоронить ленинизм”. Глава телевидения был снят. Нынешнее руководство, как и предыдущее, показывало, что намерено и впредь сохранить культ хождения в мавзолей. В поддержании поклонения трупу первого вождя оно видело единственное доказательство своей легитимности. Зарыть Ленина в землю означало бы зарыть вместе с ним и свое право на власть.

ПОБЕДЯТ ЛИ СТАЛИНА?

Из-под груды увядших листьев постепенно возникают фуражка с кокардой, погон с маршальской звездой, усы и, наконец, полностью предстает знакомое лицо.

— Я твердый сторонник Сталина, — говорит учительница Кира Корниенкова, стряхивая листья с бюста своего героя. — При нем тоже была гласность. Арестовывали открыто, ссылали — открыто, расстреливали — тоже открыто.

Эти слова произносятся по ходу документального фильма Тофика Шахвердиева и Анатолия Стрелянного. Множество прочитанных авторами при подготовке фильма писем в газеты убедило их, что примерно половина написавших защищает бывшего вождя. О том, что приверженцы Сталина — люди активные, говорил и Старков, чей превысивший тридцатимиллионный тираж еженедельник постоянно публикует материалы против существующей и через 35 лет после смерти диктатора, созданной им системы, без слома которой не может быть и речи о том, чтобы вывести страну из тупика.

По мнению редактора „Аргументов и фактов”, тоскующие по сталинским временам — главным образом пенсионеры, у которых много времени. Вот они и пишут письма в газеты. Но это не значит, что среди занятых и не имеющих времени для писания писем в газеты противники сталинизма в большинстве.

Проблема Сталина, пожалуй, не столько и не только политическая, сколько психологическая. Сталин никогда не добился бы успеха, если бы не опирался на коренящиеся в человеческом характере черты. Созданная им система — это отражение живущего в человеке стремления властвовать, навязывать свое мнение другим, поставить себя выше других. Семена этого разбросаны в людях на всех континентах. Сталин подобно шаману дикого племени, хорошо знающему своих соплеменников, своими речами-заклинаниями, упрощенными, не оставлявшими места для размышлений лозунгами, кидаемыми в толпу, как спички в костер, выбивал наружу удерживаемую верой в Бога, моралью,-совестью всю накопившуюся в душевных глубинах темную муть.

Потому-то и аплодировали, до боли отбивая ладони, диктатору и вопили, срывая в натужном крике глотки, „ура”, что подсознательно видели в нем воплощение того, чему завидовали, чего хотелось бы достичь самим, но чего самим достичь не удалось, на что у самих не хватило бы ни силы, ни воли, чтобы вот так, перешагнув через все, железной рукой, не считаясь ни с кем и ни с чем, давить всех, кто не угоден, кто только сказал слово поперек, кто стал на пути, кого давно не терпелось разорвать на части, изничтожить, стереть в порошок. Об этом мечтали все, в таком количестве расплодившиеся маленькие, копировавшие его своими полувоенными френчами и загнанными в сапоги галифе месткомовского и жековского масштаба Сталины, только и ждавшие случая, как бы дорваться до нагана, а пока отводившие душу в анонимках, на собраниях распиная себе подобных, подстегивая свою неуемную зависть к тому, кто не такой, как они, кто в чем-то преуспел, кто просто оказался инициативнее, умнее, припоминали, а если их не было, придумывали обиды, за которые давно хотелось свести счеты и которые теперь „великий и мудрый отец народов” не только позволил свести, но еще и придал этой охоте на людей ореол служения великому делу, Многие из них сами были раздавлены этим „великим делом”. Они были жертвами вдвойне. Уверовавшими в идею и пострадавшими от этой идеи, ставшими жертвами ее.

Он был их плотью от плоти. Он вбирал в себя их желания, их помыслы, то, в чем они боялись порой признаться даже себе, и осуществлял. Немыслимое — осуществлял. Как после всего было не поверить в его всемогущество и как было не уверовать в собственную непогрешимость, если осенена она была деяниями Всемогущего?

Эти, дожившие до времени Горбачева, маленькие Сталины — теперь, когда началась кампания против их идола, восприняли ее как кампанию против себя, как отрицание всего того, чему они служили, молились всю свою жизнь, как отрицание самой их жизни. И трудно сказать, что важнее — разрушение ли созданной Сталиным политической системы или же выкорчевывание сталинского наследия из сознания людей? „Сталинизм — это было нечто, глубоко сидящее внутри нас”, — размышляет спустя десятилетия один из сокурсников Горбачева по юридическому факультету Московского университета.