Читать интересную книгу Как слеза в океане - Манес Шпербер

— Да, иногда этого мало, — согласился Дойно. — Я мог бы помочь тебе, вытер бы тарелки, а потом подмел бы в комнате.

— И тут как тут у тебя сразу было бы готово воспоминание, — прервала его, смеясь, Релли. — Примерно так: «Тогда я обычно помогал Релли на кухне, вытирал посуду, потом прибирался в квартире. Во всем остальном от меня не было абсолютно никакой пользы». Нет уж, так я буду по меньшей мере на одну тарелку богаче, а ты на одно воспоминание беднее, если пойдешь сейчас читать свои письма.

На пороге он обернулся. Она спиной почувствовала его взгляд и повернула к нему лицо. Они были ровесниками, родились почти день в день. Его волосы поседели, став на висках серебристо-белыми, а ее гладко причесанные на пробор сохранили свой каштановый цвет, отливая порой в рыжину. Совсем молодые волосы, подумал он, и лицо, не имеющее возраста. Интересно, задавали мужчины себе вопрос, видя ее в первый раз, хорошенькая ли она? Не обескураживала ли она их еще до того, как они дали ей повод для волнения?

— Что ты ищешь на моем лице? — спросила Релли. Это звучало насмешливо и выдавало ее беспокойство. Он не отвечал, тогда она отвернулась от него и сказала: — Ты прекрасно знаешь, что даже моя самая последняя любовь к тебе, самая упрямая из всех, и та ушла. Значит, ее ты не можешь искать на моем неумытом лице. Ты должен сам хорошо помнить тот час, когда она покинула меня.

— Да, я знаю, я помню тот час. Я вовсе не любви ищу на твоем лице.

Он хотел найти в нем свидетельства исчезнувшего, того, что когда-то был Штеттен, и Вассо, и Джура, и другие. А то, что она любила его многие долгие годы, даже когда он оставил ее, — так, значит, было в нем что-то такое, что вызывало ее любовь. В ней, больше чем в себе самом, находил он свидетельства того, что он когда-то жил. Иллюзии чувств позволяют одинокому поверить, что кто-то из его прошлого опять приближается к нему, зовет его. Этот обман ощущений позволяет ему усомниться, что кто-то был близок ему и что когда-то звал его за собой.

— После обеда я схожу с Жанно к врачу, — сказала Релли. — Если он найдет ребенка опять в полном порядке, вы вернетесь к нам. Деревня тебе не на пользу, Дойно. А теперь пойди прочитай наконец письма, они представляют для тебя интерес.

Среди прочих было письмо от незнакомца по имени Роман Скарбек: по поручению графа Роберта Преведини он сообщал, что тот в конце ноября, самое позднее в первых числах декабря прибудет из Италии во Францию, не в последнюю очередь и ради того, чтобы передать Фаберу привет от общих друзей. «Вице-адмирал просит вас отложить все ваши планы до встречи с ним». В конце письма Скарбек выражал надежду, что он тоже будет иметь удовольствие лично познакомиться с Фабером.

И доктор Менье дал о себе знать — он приедет не один.

Релли крикнула из кухни:

— Можно мне послезавтра поехать с тобой в Ниццу? Мало ли кто может с ним приехать?.. Да, это правда, — сказала она, — я написала в последние недели несколько писем. Возможно, мне надо было сначала спросить тебя об этом, но я не раскаиваюсь. Твоя ситуация со дня на день может стать критической, а ты не принимаешь никаких мер. Тебе надо уехать отсюда! Ребенка ты заберешь потом, а пока мы возьмем его к себе. Может, он для того тебе и нужен, чтобы только трусливо прятаться за него. Пришло для тебя время опять начать бояться смерти, иначе ты никогда не избавишься от страха перед жизнью. Сознайся, ты ведь боишься даже в город поехать.

— Да, я даже этого боюсь, — согласился он. — Поэтому послезавтра ты поедешь в Ниццу одна и привезешь сюда Менье.

— Ну ясно. Разве может женщина отказать в чем-либо мужчине, которого она вот уже много лет не любит?

— Конечно, не может, ни в чем не может, кроме себя самой. — Теперь он улыбнулся, словно сбросив с себя тяжкий груз. — Двадцать три года знаем мы друг друга. Четырнадцать лет тому назад я расстался с тобой, два года назад угасли последние искры твоей любви ко мне. Но никогда ты не была для меня так важна, так необходима, как сейчас. Ты и это теплое солнце и…

— И монологи старой мадам Бреции. Мы только выиграли от войны, мы беззастенчиво пользуемся плодами твоего убогого прозябания.

В комнату с шумом вбежали Жанно и Паули, вслед за ними появился Эди, ему не терпелось поговорить наконец о положении на фронтах.

Релли не приехала и со вторым автобусом, значит, она вернется поездом.

— Пошли потихоньку на вокзал, — сказал Паули, — и пока мы туда дойдем, они уже приедут.

— Ты так говоришь, как будто обязательно с твоей мамой еще кто-то приедет, — одернул его Жанно. — Гораздо лучше ожидать меньшего, тогда не так разочаровываешься, ведь правда, дядя?

— Да, это правда, — согласился Дойно, — нужно с детских лет учиться уметь различать между тем, что наверняка, что вполне вероятно, а что только возможно.

Паули шевелил губами, он тихо повторял слова, считая их по пальцам: наверняка, вполне вероятно, возможно. Потом он, довольный, поднял голову и посмотрел на Дойно. У него был такой же характерный овал лица, как и у матери. От нее он унаследовал и каштановые волосы, и округлый подбородок, и изящные ушки, и пухленький рот. Только голубые близорукие глаза напоминали Эди. Он наморщил лобик и сказал более низким, чем обычно, голосом:

— А наверняка — лучше всего, да? Наверняка — это очень, очень хорошо.

— Прима! — воскликнул Жанно. То было его любимое словечко. — Возможно или вполне вероятно, что доктор Менье приедет вместе с твоей мамой, но не наверняка. И мы это знаем. А знать — не одно и то же, что предполагать.

— Прима, — сказал Паули и тут же покраснел, он не был уверен, что правильно употребил слово. И быстро добавил: — Если бы ты был богатым, Дойно, ты бы угостил нас сейчас оранжадом или даже мятным сиропом. Вон в том кафе все есть. Но ты ведь не еврей. Морис так сказал, что я грязный еврей, и отобрал у меня шарики.

Дойно остановился и посмотрел на него.

— И ты ему так и спустил, Паули? И ничего не рассказал об этом ни Релли, ни Эди?

— Нет, да и зачем? Жанно обо всем знает. И если бы Морис сегодня был в школе…

Жанно прервал его:

— Не беспокойся, дядя, я все улажу. Морис забрал и три моих стеклянных шарика, я дал их Паули. А сейчас, пока поезд не пришел, расскажи нам немножко о том кругосветном путешествии, которое мы совершим, когда опять будет мир. Я обещал Паули.

— По поводу Мориса мы еще дома поговорим. Ну а кругосветное путешествие? До какого места мы добрались в прошлый раз?

— Мы разделались с Индией и как раз хотели поехать дальше. И тут вдруг пришла мадам Бреция и попросила помочь ей пойти поискать ее козу.

— Да, Индия… Может, следовало задержаться там чуть дольше. Там как-то, тысячу лет назад, произошла ужасная несправедливость, и ее так и не исправили до сих пор. Давайте проедем по всем деревням, в которых живут парии…

— Парии? Какое красивое слово, — прервал его Паули.

— Но оно означает жуткую несправедливость. Вот послушайте…

Релли приехала только через полчаса. Дети тотчас же увидели ее и побежали к ней. Следом за ней из вагона вышли и другие люди, — Менье среди них не было. Релли сказала:

— Менье остался ждать своего связного. Тот должен был еще вчера прибыть в Ниццу, но так и не объявился. Я привезла с собой мсье Лагранжа.

Дойно с удивлением поднял голову. Мужчина в темно-коричневом пальто, который шел следом за Релли, поставил свой чемодан и взглянул на Дойно. Теперь и он кивнул, улыбаясь. Они приблизились друг к другу. Хриплым голосом Лагранж сказал:

— Подожди, дай мне сказать первому, Фабер, я уже приготовил речь: человеку важно не быть одному, но лучше идти в одиночку по правильному пути, чем с другими вместе по ложному. Ты понял?

— Понял, Лагранж. Но кто же из нас один, если нас тут двое и мы оба вместе?

— Скажи: если мы оба будем вместе и дальше, и тогда я пожму обе твои руки.

Дети с любопытством смотрели на чужого человека. Наконец Дойно познакомил их с ним:

— Это Жан-Пьер Гарнье, мой Жанно, ему одиннадцать лет и три месяца, а это Пауль Рубин или просто Паули, пожалуй, уже можно сказать, что ему семь лет. А нашего гостя, дети, зовут Франсуа. Он столько всего знает про машины, что тем, чего он не знает, даже не стоит и интересоваться. И он всегда боролся за то, чтобы не было парий и чтобы повсюду восторжествовала справедливость. И он не только возможно и не вполне вероятно, а наверняка — наш друг.

— Прима, — сказал Жанно.

— Прима, — повторил Паули. Теперь-то он точно знал, что правильно употребил слово.

Обоих мальчиков устроили в спальне на полу — Эди и Релли отдали им свои матрацы. Раскладушки поставили в большой комнате, где после этого почти не осталось свободного места. Буржуйка, соединенная со старой печью черной трубой, выдавалась далеко вперед и делила комнату на две неравные части.