Читать интересную книгу Большая пайка - Юлий Дубов

— Это ваша подпись на договоре? — спрашивали его, — Моя, — честно признавался Горбунков.

— А на товарно-транспортной накладной?

— Тоже моя.

— Значит, товары вы поставляли?

— Выходит, что так, — с душевной болью говорил Горбунков.

— А деньги где?

Горбунков смотрел в окно, краснел и тосковал, пытаясь припомнить, что ему известно из области уголовного законодательства.

Ларри как раз и взялся, по возможности, отмазать Горбункова.

Руководствовался он, естественно, не альтруистическими соображениями. От Горбункова он хотел максимально лояльного отношения к «Инфокару». А главное — подробной информации о должниках Ассоциации. Должники эти — разнообразные АО и ТОО — после смерти Беленького скоропостижно захирели, телефоны в их офисах перестали отвечать, а банковские счета мгновенно опустели. Но то, что для следователей, бессильно матерившихся при обнаружении очередной, зарегистрированной на имя давно скончавшегося человека фирмы, являлось непреодолимой проблемой, для Ларри было достаточно открытой книгой. По своим личным каналам, через Федора Федоровича или же Ахмета он безошибочно выходил на настоящих владельцев, назначал встречи, проводил переговоры. И согласовывал условия, по которым будет гаситься задолженность. Если владельцы начинали брыкаться, Ларри разводил руками и менял тему разговора. Как правило, дня через два владельцы выходили на него сами и предлагали продолжить обсуждение.

Платон не зря называл Ларри коммерсантом от бога. Не менее трети инфокаровской задолженности было покрыто чужими деньгами. А Горбунков, плечи которого все заметнее распрямлялись по мере того, как на счет Ассоциации капали деньги, считавшиеся безвозвратно погибшими, смотрел на Ларри, как на мессию.

Кстати говоря, ни одного подлинника документов, увиденных Виктором в кабинете полковника Корецкого, у следственной бригады не оказалось. Похоже, начальник Василия Иннокентьевича решил, что с полковника хватит и увольнения. А лишние вопросы были ни к чему. Поэтому месяца через два коммерческая версия убийства сама собой отвалилась. Оставался только вариант бандитской разборки. И специалистов по экономическим преступлениям в следственной бригаде сменили другие специалисты. По организованной преступности.

Причем вовремя. В Москве случилась очередная вспышка уличной войны, в ходе которой на Митинском рынке положили двух боевиков, приехавших на разборку.

Подоспевшая милиция заинтересовалась автомобилем «вольво», на котором прибыли незадачливые ганфайтеры, и быстро установила, что документы липовые, а номер на двигателе перебит. Когда же определили настоящий номер и прозвонили его по компьютеру на предмет угона, то выяснилось, что ранее машина принадлежала некоему Герману Курдюкову.

Информация о том, что нашли машину Геры, мгновенно прошла по всем каналам связи. Просочилась она, естественно, и к высокому руководству. Сережа Красивый был срочно вызван в Москву с Кипра, где приторговывал для себя приличное бунгало.

А через несколько дней, когда мрачноватого вида бугаи, неся на могучих плечах два гроба, выходили из церкви, где проходило отпевание невинно убиенных, взлетел на воздух «Москвич», припаркованный у церковной стены. Похоронную процессию скосило, как серпом. К двум покойникам добавилось еще шестнадцать.

Плюс сколько-то раненых.

Если бы Сережа Красивый читал когда-нибудь Гоголя, то мог бы повторить вслед за Тарасом Бульбой: «Это вам, чертовы ляхи, поминки по Остапу».

Следственная бригада немедленно переключилась с коммерсантов на более перспективное направление. Хотя после устроенного у церкви побоища число возможных фигурантов практически свелось к нулю.

Для справки. Пашу Беленького и графа Пасько похоронили на Крестовском кладбище, расчистив для них место среди старых могил. На обоих участках установили обелиски со звездами, но не из фанеры, а из белого мрамора. За памятники заплатил Ларри. А урну с прахом Геры Курдюкова замуровали в стену на Новодевичьем, где уже был захоронен его героический дед, генерал Советской Армии, скончавшийся в сорок шестом.

«Инфокар» оставили в покое. Можно было спокойно торговать, качать деньги, продвигать вперед СНК Никто больше не приставал, не мешал работать. И про Василия Корецкого, возглавившего аналитический отдел службы безопасности в каком-то там Первом Народном банке, никто не вспоминал. Честно говоря, не очень-то и хотелось.

Как выяснилось, зря.

Письмо барина из Америки

"И ты будешь волков на земле плодить И учить их вилять хвостом…

Помнишь, как дальше?

Витя".

— Как дальше, помните? — спросил, между прочим, Федор Федорович, дочитав распечатку.

Платон, закрывший лицо руками, покачал головой. Федор Федорович не спеша встал, подошел к окну и произнес нараспев:

— А то, что придется за все платить, Так ведь это, пойми, — потом.

Помолчав немного, он продолжил:

— Там еще есть. Точно не помню, но что-то в этом роде. Сейчас сейчас…

И ты будешь лгать, и будешь блудить, И друзей предавать гуртом, А то, что придется за все платить, Так ведь это, пойми, — потом…

Зачем вы про это? — спросил Платон, не меняя позы. — Я его предал?

Федор Федорович ответил не сразу. Он какое-то время постоял у окна, потом вернулся к столу, наполнил рюмки и подвинул одну из них к Платону.

— Успокойтесь, Платон Михайлович, — сказал он. — Я так не думаю. Это с моей стороны было бы глупо. Я же прекрасно понимаю, чем вы занимаетесь, осознаю весь размах вашего бизнеса. О ваших планах на будущее, в том числе и политических, тоже догадываюсь. На этом уровне рассуждения общеморального характера лишены всякого смысла. Это как раз та ситуация, когда соображения морали должны однозначно уступать место соображениям целесообразнести. Причем неважно, как сия целесообразность обозначается. Когда-то была революционная целесообразность, теперь целесообразность бизнеса, но суть от этого не меняется. Раз уж у нас стали возникать литературные ассоциации, напомню вам еще кое-что. За неточность цитирования сразу прошу прощения, я ведь в этой области не очень. Это покойный Витя мог бы вам точную цитату выдать, он большой спец был. Есть такое стихотворение. Там сначала о времени-"А век поджидает на мостовой, сосредоточенный, как часовой", потом еще что-то, а дальше так — «Но если он скажет: „Солги“, — солги. А если он скажет: „Убей“, — убей». Я вас уверяю, что на этих строчках не зря целые поколения выросли. Нынче ведь на всех углах голосят — ах, непреходящая ценность человеческой жизни, ах, надо жить не по лжи, ах, забытые идеалы христианства… Что же раньше-то, эти красивые мысли никому в голову не приходили? Конечно, приходили. Но, как было сказано, время поджидало на мостовой, и дискутировать с его логикой было глупо и бессмысленно.

Оно и сейчас ждет там же. Время другое, спорить не буду, и задачи ставит другие. Но логика его, Платон Михайлович, поверьте старому чекисту, в точности та же самая. — Я не понимаю, — признался Платон. — Вы к чему все это?

— А вот к чему, — терпеливо продолжал Федор Федорович. — Может быть, мне надо было раньше с вами поговорить, да я убежден был, что вы сами все прекрасно понимаете. Собственно, я по-прежнему в этом убежден. Просто сейчас вам трудно, и вам хочется все, что вы и так знаете, от другого человека услышать. Что ж, извольте. Я революционных аналогий приводить не буду, они здесь излишни. Есть определенные законы… Например, такой: между большим бизнесом и большой политикой никакой заметной разницы не существует. Согласны со мной? Я это к тому, что в политических терминах мне удобнее объяснять. Представим себе: мы с вами желаем построить идеальную политическую систему. Можно по-всякому объяснять, что это такое, но два условия обязательны. Первое условие — ее универсальность. Два человека участвуют в этой системе, три или миллион — неважно, система должна работать без сбоев. Правильно? И второе условие — система обязана вырабатывать непротиворечивые решения, которые понятны всем и каждому. Иначе это не система, а бред. Вы можете теперь все что угодно сюда добавить, например, идеалы христианства или диктатуру пролетариата, это только затушует общую картину, но ничего, по большому счету, не изменит. Знаете, как выглядит эта идеальная политическая система?

Федор Федорович залпом выпил рюмку и, нагнувшись к Платону, сказал шепотом:

— Диктатура! Железная, беспощадная диктатура. И никак иначе. Любая другая система — либо не универсальна, а значит, непригодна, либо внутренне противоречива и с течением времени ничего, кроме насмешек над собой, породить не сможет. Если вы строите крупный бизнес, то делать это можно только и исключительно на такой основе.

— При чем здесь… — глухо спросил Платон, и Федор Федорович его понял.