Всё было просто. Она устала.
Устала… Как после премьеры, кончившейся овациями крупного зала, так и от страха, что камнем висел на сердце с самой первой встречи с Беком. А когда увидела взрыв авто, то… с таким же взрывом и переживания её оказались уничтожены.
И Князевой стало проще дышать. Даже тем воздухом, в котором была размешана пыль от гари.
Часы будильника, привычно стоящие на тумбочке с Аниной стороны кровати, показывали восемь пятьдесят четыре, когда она проснулась с самочувствием заново родившегося ребенка. Вторую половину кровати застеливало покрывало; Пчёла был на работе уже как полчаса.
Кстати, о Пчёлкине…
Девушка поднялась, заправила быстро кровать. Выпила утренние витамины и походкой вора, чуть ли не на цыпочках, поспешила к бельевому шкафу. Между постельных наволочек, постиранных пододеяльников и простынок, Аня ещё до расстрела Дома Советов спрятала презент, который планировала вручить мужчине своему завтрашним утром на двадцать четвёртый день рождения.
По привычке, которая иногда была полезна, а иногда совсем ни к месту, Князева потянулась на верхнюю полку, что с её ростом высоким было не такой уж непосильной задачей, и нащупала небольшую, но заполненную до краёв коробку. Та была из чёрного матового картона; лента, какой девушка подарок перевязала, ярко-желтая, и сочетание такое напоминало окрас пчёл.
Витя должен был одобрить, как минимум, оформление.
Но Анна и над содержанием постаралась.
Внутри лежал одеколон, какой Пчёлкин не менял с девяностого года. Князевой запах горьковатой мяты нравился, да, и флакон у Вити подходил к концу, и потому над первой составляющей своего подарка она почти не раздумывала.
Рядом с флаконом «Guerlain» лежал свернутый в круг ремень из качественной кожи, с крупной позолоченной пряжкой. Она запомнила как-то, как Витя сказал, что толстые ремни ему нравились, и сделала очередную пометку в голове. Ближе к двадцатым числам сентября Князева отправилась в ЦУМ, где и нашла отличную точку с мужской одеждой и аксессуарами по типу галстуков, запонок и, пожалуйста, ремней.
И, напоследок, часы от «Rado».
Тома, с которой Аня случайно пересеклась в торговом центре, когда услышала, что Князева дарить собралась, громко ахнула. Подруга красивые карие глазки распахнула так, что ресницы коснулись округлых бровей, и воскликнула:
— Анечка, ты что! Часы дарить — к расставанию!
— Кто сказал? — спросила Князева и брови вскинула в самом скептичном жесте, какой только был в её арсенале. Виду подавать не хотела, но от такой простой фразы у неё в горле су́ше стало. Будто щебёнкой в гортань сыпанули.
— Примета такая. Мол, «время наше вышло».
Филатова чуть ли не силой девушку вывела из часовой лавки. Князева на Тамару смотрела в попытке понять, отчего она так вся подобралась и перепугалась — можно подумать, Валеру, оценивающего женские часики, у прилавка увидела. Ответа Аня не нашла, но решила, что покладисто прикинется перепуганной овечкой, с супругой Фила зайдёт в какое-нибудь кафе, а потом, посадив Тому в такси, всё-таки вернётся за теми часами, которые рассматривала до прихода Тамары.
Потому, что Аня не имела привычки верить в приметы — ни хорошие, ни плохие. Это удел фаталистов, а Князева себя такой не сочла бы ни за что.
И девушка всё-таки отсчитала консультантке хорошую сумму, купила часы с ремешком из чёрной кожи, с золотым корпусом. Жаба не душила. Зарплата правой руки театрального режиссера в полулегальном театре позволяла делать такие подарки.
Да, если бы и не позволяла… Какая разница? Если ей Витю хотелось порадовать?
Аня погладила коробку по матовой поверхности, не стала развязывать бант, с которым и без того намучилась ужасно. Этого хватило, чтоб успокоить волнения, какие накануне Витиного дня рождения, как и накануне других праздников, подкрадывались к горлу каменной брекчией.
Скоро…
Она выдохнула, а на новом вздохе стала тянуться к полке бельевого шкафа, обратно пряча презент. Потом поправила чуть накренившиеся стопки постельного белья, закрыла створки и направилась завтракать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хотелось манной каши с джемом, пары сваренных яиц и горячего бутерброда с чашкой любимого чая.
Сказано — сделано. Девушка приготовила на себя еду, а по вымытой посуде у самой раковины поняла, что Пчёлкин завтракал яичницей с колбасой и ушел тихо, Аню не разбудив.
Утро, хоть и встретилось в пустой квартире, но показалось Князевой относительно терпимым. Стоило радио включить, по которому крутили первый концерт «Миража», и под «Нового героя» вымыть тарелки, так уровень настроения поднялся ещё выше, уверенно закрепившись на отметке выше «хорошо».
Времени Аня не тратила и принялась за легкую уборку, с которой справилась относительно быстро. Уже через час пыль с полок была стёрта, как и какая-либо грязь с ковра в прихожей, а проветривавшаяся гостиная могла свежестью и чистотой угодить даже самому капризному аллергику.
Князева, не переставая подпевать радио впологоса, оглядела в двенадцатом часу квартиру свою и в удовольствии решила, что приготовит на ужин сырный суп — чуть ли не коронное её блюдо, какое безумно нравилось, наверно, уже покойной пани Берзиньш. После готовки решила сходить в душ, привести в порядок костюм, в каком завтра планировала отмечать Витин день рождения…
Почти Князева, решающая бытовые хлопоты, открыла дверцу холодильника, чтоб продукты достать, — «какие там были пропорции для зажарки?..» — как вдруг трубка, исправно стоящая на подзарядке, запиликала звонком так, что заглушила на миг радио.
У Ани в неожиданности ухнуло сердце, но, когда девушка дошла-таки до телефонной базы, ничего под рёбрами в боли не кололо, не трепыхалось.
— Слушаю.
— Добрый день, фрау Князева.
Тогда она присела на стул возле Витиного кабинета, в какой-то лихорадке язвительно подмечая, что поторопилась, так высоко самоконтроль оценив. Аня угукнула что-то, но, быстро поняв, что подобный тон разговора с Кристианом Вагнером ей, вероятно, был недопустим.
Растёрла горло, будто думала саму гортань сжать-разжать, и сказала, почти искренне радуясь, что гендиректор лица её в тот миг не видел:
— Герр Вагнер. Здравствуйте.
— Я вас не разбудил, Анна?
— Нет, что вы, — вежливо проговорила Князева, намеренно растягивая гласные — помнила, как ныне покойная Виктория Дмитриевна обмолвилась однажды, что гендиректор терпеть не мог излишне быстрого темпа слов.
На том конце провода что-то щелкнуло. Ни то зажигалка подпалила кончик сигареты, ни то горло бутылки коньяка ударилось о грань стакана.
— Отлично. Мне кажется, что я должен с вами обсудить премьеру вчерашней пьесы.
У Анны одновременно и сердце упало, и лицо сошлось в недобром оскале, вынуждающем Князеву ощетиниться. И снова девушка обрадовалась, что вчера Кристиан прямо-таки с барского плеча даровал выходной, что сейчас они находились на разных концах Москвы и не видели друг друга.
Иначе бы Ане точно пришлось за физиономию свою объясняться — как минимум, перед самой собой.
— Да, герр Вагнер? — почти пропела девушка, поражаясь, как голос остался покладистым. При такой-то гримасе!.. Кристиан в трубке глубоко вздохнул, — значит, курил — а Ане вдруг подумалось, что говорить сейчас будут, вероятно, понапрасну.
Да что можно было обсуждать? Зал ведь остался доволен… Князева вытянула перед собой босые ноги; хотя, даже если б никто из присутвующих не прокричал злосчастное «бис», труппа «Софитов» всё-равно прекрасно выступила.
А она — прекрасно их к такому выступлению подготовила.
Подобные мысли не казались ничуть циничными. Плохо это или хорошо? — Аня могла лишь предполагать.
— Думаю, мне нет смысла говорить, что я доволен?
Аню от вопроса, какой сам Вагнер, по видимости, считал риторическим, что-то в спину толкнуло. Если б не нога, пяткой уткнувшаяся в пол, то Князева, вероятно, улетела со стула.
Пульс особенно сильно отдал в подвздошную вену, будто сердце в район кишечника рухнуло.