Читать интересную книгу Искры - Михаил Соколов

— Казарма!

— Я хочу внести некоторую ясность… Разрешите? — поднялся со своего места Чургин.

— Пожалуйста, — кивнул головой Поляков.

2

Лука Матвеич только что пообедал и сидел у стола за стаканом чаю, просматривая газету. Он приехал часа два тому назад, еще нигде не был и то рассказывал жене заграничные новости, то расспрашивал о местных новостях. Но Мария Михайловна не торопилась с рассказами, желая дать ему хоть немного отдохнуть с дороги.

Лука Матвеич покачал головой, выглянул на нее из-за газеты и сказал:

— Что-то ты больно спокойно повествуешь мне, старая, о делах. Ну, да я все равно сейчас пойду и все узнаю.

Полежи немного, а тогда и пойдешь.

Лука Матвеич отпил несколько глотков чаю и встал. Он был одет по-заграничному: в полосатые брюки и черный пиджак, моложавое лицо его было выбрито и горело легким румянцем, а бородка была так подстрижена, что его можно было с успехом принять за агента какой-нибудь крупной фирмы.

Мария Михайловна посматривала на него и покачивала головой. Наконец она проговорила шутливо:

— Смотрю я на тебя, Лука, и диву даюсь: пятый десяток идет тебе, а можно дать лет тридцать пять. Ты молодеешь, что ли?

— Тридцать пять! — усмехнулся Лука Матвеич и молодцевато прошелся по комнате. — Щедрая какая. Да если бы мне было тридцать пять, я бы летал.

Он сделал несколько шагов по комнате, подошел к комоду и, взяв фотокарточку, на которой был снят с женой лет двадцать тому назад, посмотрел на нее и поставил на место. Потом медленно стал ходить по комнате и продолжал:

— Нет, жена, старею я, а не молодею. А жаль. Хоть бы лет десять сбросить, все-таки было бы легче. Я вон удирал от одного шпика, в Тифлисе дело было, и едва не попался — ноги подкосились и упал. Хорошо, что упал в какую-то канаву, а шпик пробежал мимо и в темноте не заметил меня. Владимир Ильич пошутил как-то: «А на внутренний заем почему, говорит, ничего на голове не оставил? Такой моложавый ведь, а по голове все шпики сразу узнают, кто такой». А я ему отвечаю: «По вас равняюсь, Владимир Ильич». Эх, слышала бы ты, как он рассмеялся! До слез. Смеется и говорит: «Сдаюсь!.. Сдаюсь!.. Не знал, что у вас там, в Донецком бассейне, такие… Сократы!»

Мария Михайловна укоризненно покачала головой:

— Ленину такие слова!.. Надо бы прикусить язык и промолчать.

— Да ведь он же первый пошутил! — возразил Лука Матвеич ребячески наивным тоном.

Мария Михайловна встала из-за стола, спросила:

— Чай пить будешь? А то убирать начну.

Лука Матвеич подошел к столу, стоя выпил из стакана остаток чаю и заторопился одеваться.

— Заболтались мы с тобой. Два часа я дома и до сих пор ничего не знаю. Безобразие какое-то, честное слово! — недовольно проговорил он, снимая штиблеты.

— Поляков захватил половину комитетов и пошел против решений съезда открыто, — неожиданно сказала Мария Михайловна, собирая со стола посуду.

Лука Матвеич поднял на нее глаза, держа в руках штиблету, несколько мгновений смотрел молча. Потом бросил штиблету, сорвал с ноги другую и заворчал:

— Так и знал: раз молчишь, значит что-то случилось… Маша, ну как же можно не говорить о таких вещах? Ты же хорошо знаешь, что означают для партии эти действия Полякова и вообще меньшинства… Ах, какая ты упрямая!.. Где мои сапоги?

— Да ты хоть полчасика отдохни с дороги, неугомонный человек! — больше по привычке стала уговаривать Мария Михайловна, но сапоги все же подала и достала из платяного шкафа старый костюм.

— Не устал я, да и отдохнул достаточно… Трубку дай мне, надоели все эти папиросы и сигареты, по необходимости куришь…

Спустя немного времени Лука Матвеич ушел, а Мария Михайловна закрыла за ним дверь и несколько секунд постояла посреди комнаты, о чем-то думая. Наконец проговорила вслух:

— Да, я, кажется, зря молчала. На этот раз Лука имел основание рассердиться.

На явочной квартире Лука Матвеич узнал все. Не теряя времени, он первым попавшимся поездом уехал на место совещания и едва поспел к его концу.

В большой комнате на даче было довольно шумно. В синем табачном дыму, как утес, маячил огромный Чургин и могучим своим голосом заканчивал речь.

— …Это кто же вам поручил, — уничтожающим взглядом колол он Полякова, Ряшина, Кулагина, — протестовать против решений съезда партии? Требовать от съезда противопартийных уступок вам, меньшевикам? Наконец просто врать без меры и приличия, в угоду вашему мещанскому высокомерию, вашему оппортунистическому походу против партии и ее рабочих низовых организаций, я спрашиваю?

— Мы — члены партии и имеем право высказать свое мнение по любому вопросу, — подал голос Поляков, но Чургин тут же срезал его:

— Но вы, милостивые государи, для того и состоите в партии, чтобы прежде всего выполнять ее решения, чтобы уважать ее вышестоящие центры и проводить ту линию, которую они рекомендуют, а не свою собственную. Иначе — нет партии, нет организации. Иначе — вам надо будет искать другую партию, другие партийные центры, с которыми вы могли бы поступать так, как вам хочется… Я считаю действия сторонников меньшинства, — нахмурив брови, сурово продолжал Чургин, — недостойными социалистов, социал-демократов в особенности. Предлагаю выразить недоверие губернскому комитету и лично Полякову за то, что он встал на противопартийный путь утаивания от местных организаций решений съезда и повел линию на устранение из комитетов неугодных меньшинству искровцев. Далее, я считаю заявление докладчика о незаконности выборов на съезде центральных органов партии бесстыдной ложью, а развязные требования пересмотреть решения съезда в угоду фракционному меньшинству — раскольническими действиями, выгодными врагам социал-демократии и революции…

Поляков раздраженно крикнул:

— Товарищ Чургин, я призываю вас к порядку! — Но на Чургина это не оказало никакого воздействия, и он, обернувшись к Полякову, сказал:

— Товарищ Поляков, мы, искровцы, именно для того и собрались здесь, чтобы призвать к порядку прежде всего вас и губернский комитет. Вопрос, товарищи, стоит так: быть или не быть нашей партии, и тут не место для любезностей…

— Именно так и стоит, — раздался из прихожей мягкий, негромкий голос, а в следующую секунду Лука Матвеич вошел в комнату, кивком головы здороваясь с присутствующими.

— Очень ты кстати, — облегченно вздохнул Чургин и шагнул навстречу Луке Матвеичу.

В зале поднялся шум; Леон, Александров, Ткаченко и другие встали и направились к Луке Матвеичу, послышались голоса:

— Ну, теперь меки начнут давать заднего ходу.

— А это всегда у них было главным ходом.

Поляков переглянулся с Кулагиным. Неожиданный приезд Луки Матвеича спутал им все карты, и теперь нечего было и думать об утверждении резолюции. Оба понимали, что Цыбуля, конечно, является представителем большинства и, пользуясь положением руководителя губернского комитета и авторитетом у искровцев южного промышленного района, не допустит дискуссии о решениях съезда.

Ряшин опять задумался. «Есть ли смысл обострять недоверие к себе со стороны искровцев? Не лучше ли оставаться в тени, по крайней мере до поры, когда уедет Лука Матвеич и можно будет постепенно кооптировать в комитеты своих людей?»

И Ряшин не выступил. Не выступил и Кулагин. Лука Матвеич бегло ответил на вопросы друзей, выкурил трубку, оправил косоворотку, подпоясанную ремешком, и стал докладывать о положении дел в партии.

Леон вышел на улицу проверить посты. Вернулся он, когда Лука Матвеич уже рассказывал о том, как проходил съезд.

— Таким образом, вы видите, товарищи, что споры о первом параграфе устава не есть споры о формулировке параграфа. Это разное понимание самых основ, на которых должна строиться революционная марксистская партия, разное понимание принципов ее организации и ее деятельности. Чургин правильно сказал, на съезде вопрос стоял так: быть ли Российской социал-демократической рабочей партии действительно боевой революционной марксистской партией или быть ей собранием неустойчивых, нереволюционных, мелкобуржуазных элементов. Что говорят мартовцы? В переводе на простой язык они говорят так: понравились сегодня наши идеи человеку, согласен он материально помогать нам — значит его можно считать членом партии. Но чтобы этот человек пришел, скажем, но это нелегальное собрание и рисковал своим благополучием или по нашему заданию разбросал листовки, этого-де мы от него требовать не можем. Это, мол, пахнет военной дисциплиной, и человек может отшатнуться от нас. То есть мартовцы предлагают, чтобы члены партии были не зависимы от комитетов, от революционной дисциплины, от обязанности выполнять решения партии. Спрашивается: на что будет способна партия, состоящая из таких людей?