Гонзаго не было. В начале вечеринки его вызвали в Пале-Рояль. Кроме его кресла за столом пустовало еще три места. Одно – доньи Круц, (как только принц покинул гостиную, она тоже удалилась). За несколько минут она успела очаровать всех присутствовавших на ужине мужчин и женщин, что, заметим, весьма нелегко. Было непонятно: Гонзаго ли заставил ее придти, или, наоборот, она заставила его ее пригласить. Как бы то ни было, донья Круц была ослепительно хороша, и ею было покорено все мужское общество. За исключением Ориоля, оставшегося верным поклонником мадемуазель Нивель. Второе незанятое место пустовало с самого начала. Никто не знал, для кого оно предназначалось. И, наконец, третий, незанятый стул, был закреплен за Эзопом II, или Ионой, которого Шаверни только что победил в своеобразном состязании, – кто больше выпьет шампанского. Мы оказались в гостиной в тот момент, когда Шаверни, упоенный победой и изрядно захмелевший, сваливал пальто, плащи и женские накидки на незадачливого горбатого соперника, в сильном опьянении прикорнувшего в ворохе верхней одежды. Горбун уже был в несколько слоев укрыт этими тряпками и наверное рисковал задохнуться. Впрочем, на Эзопа II никто не обращал внимания. И о делом. Не успел начаться ужин, а он уже пьян. К тому же не сдержал обещания: вместо того, чтобы шутить и веселиться угрюмо молчал, был чем-то встревожен, и в конце концов напился, как говорится, до положения риз. Что же случалось с этим ходячим пюпитром? Прежде, чем забыться в хмельном угаре он мучился одним вопросом. Почему на вечеринку была приглашена донья Круц? Ведь, Гонзаго ничего не делает непродуманно. До сих пор он вел себя по отношению к прекрасной гитане, как заботливый наставник, в духе строгой морали испанских грандов, и вдруг она приглашена на празднество, где развлекаются около дюжины отъявленных шалопаев. Шаверни спросил принца, не это ли его невеста. Гонзаго отрицательно покачал головой. Когда же маленький маркиз пожелал увидеть свою будущую жену, то в ответ прозвучало странное при таких обстоятельствах:
– Терпение, кузен!
Горбун не мог себе объяснить, зачем Гонзаго так обращается с девушкой, которую намеревался представить в свете как мадемуазель де Невер. Что-то здесь было не понятно. Впрочем, Гонзаго всегда говорил лишь то, что желал сказать и ничего больше. За ужином много пили. Женщины были веселы за исключением Нивель, на которую от вина нападала меланхолия. Сидализа Дебуа напевали какую-то фривольную песенку. Флери взахлеб скандировала:
– Хочу скрипачей! Хочу скрипачей!
Кругляшок Ориоль пытался завладеть вниманием сотрапезников рассказами о своих любовных похождениях, в которые никто не верил. Все выпивали, смеялись, кричали, пели. Яства и вина были отменными. Большинство уже успели позабыть об угрозе, нависшей над этим Бальтазаровым пиршеством.
Только Пейроль оставался по своему обыкновению мрачным и тревожным. Истинное ли, показное ли, всеобщее веселье его не касалось.
– Неужели никто не удосужится попросить Ориоля говорить потише? – с капризной печалью произнесла Нивель. Из десяти дам нестрогого поведения, по крайней мере, пять развлекаются таким манером.
– Эй, Ориоль, да не орите же вы так, будто вас режут! – кто-то попытался исполнить просьбу мадемуазель Нивель.
– Разве я говорю громче, чем Шаверни, – возразил откупщик. – Нивель просто ревнует. Что ж, пусть пеняет на себя. Я больше не стану рассказывать ей о моих шалостях.
– Пустозвон несчастный! – проворчала Нивель и принялась полоскать горло шампанским.
– Сколько он тебе дал? – осведомилась Сидализа у Флери.
– Три штуки, моя милая.
– Голубых?
– Две голубых и одну белую.
– Когда ты с ним увидишься опять?
– Никогда. Зачем он мне нужен? У него больше ничего нет.
– А вам известно, – подключилась Дебуа, – что малыш Майн надеется, будто его кто-то полюбит просто так, ради него самого, так сказать, бесплатно?
– Какой ужас! – в один голос изумилась женская часть общества. Перед лицом неслыханного кощунства они могли повторить сакраментальную сразу барона Барбаншуа: «Куда мы идем? Куда идем?»
Шаверни, наконец, возвратился на свой стул.
– Если этот бахвал Эзоп II проснется, – заявил он, – я его утоплю… в шампанском.
Маркиз обвел посоловевшими глазами гостиную.
– Что-то не вижу очаровательную богиню нашего Олимпа! – воскликнул он. – Куда она подевалась? Хочу, чтобы она была здесь! Мне нужно всем кое-что объяснить, и она должна это слышать!
– Только, ради Бога, не нужно ничего объяснять, – воскликнула Сидализа.
– Это необходимо, – упорствовал Шаверни, раскачиваясь на стуле. – Здесь крайне деликатный вопрос. Пятьдесят тысяч экю, – это же настоящее Перу. Если бы я не был влюблен…
– Влюблен? В кого же? – перебил Навай. – Ты ведь еще не знаешь своей невесты.
– А вот и неправда! Сейчас я вам объясню деликатность моего положения…
– Не надо! Не надо!
– Надо! Надо! Говори, Шаверни! – раздались противоречие восклицания.
– Потрясающая блондинка! – Ориоль пытался поведать очередную любовную историю клевавшему носом Шуази. – Бегала за мной по пятам, как собачонка. Невозможно было от нее отделаться. При этом мне приходилось еще заботиться, чтобы нас ненароком не застигла моя вожделенная Нивель. Как, однако, Нивель меня «достает» своей неуемной ревностью! Не женщина, а тигрица какая-то!
– Хорошо! – воскликнул Шаверни. – Если вы мне не даете говорить, то скажите, по крайней мере, где донья Круц? Донья Круц! Хочу видеть донью Круц.
На сей раз, маленького маркиза поддержали все:
– Донья Круц! Донья Круц!
– Шаверни прав!
– Подать сюда донью Круц!
– Лучше бы вы называли ее мадемуазель де Невер, – наставительно заметил до того молчавший Пейроль. В ответ раздался хохот.
– Мадемуазель де Невер! Правильно!
– Мадемуазель де Невер!
Поднялся шум. Многие повскакивали с мест.
– Деликатность моего положения… – в который раз начал Шаверни.
Его опять никто не слушал. Мужчины бросились к дверям, через которые не так давно исчезла донья Круц.
– Ориоль! – властно позвала Нивель. – Подите немедленно сюда!
Пухленького откупщика долго уговаривать не понадобилось. Он с радостью повиновался требованию своей пассии. Ему лишь хотелось, чтобы все видели, как развиваются их отношения.
– Сядьте рядышком и расскажите какую-нибудь сказочку, мне что-то стал скучно.
Нивель указала на стул и, широко зевнув, приготовилась слушать.
– Однажды много лет назад… – начал Ориоль.
– Ну что, играла сегодня? – поинтересовалась Сидализа у Дебуа.
– Ох, лучше не спрашивай! Если бы не лакей Лафлер, мне пришлось бы продать мои бриллианты.