href="ch3.xhtml#id82" class="a">{82}.
По существу, это уже была чистая пропаганда, имевшая своей целью разоблачить действия правительства и привлечь на сторону польских повстанцев мнение общественности и народных масс. Естественно, что следующим шагом (если не одновременным) должна была стать попытка личного сближения и с польскими революционерами. Однако все это происходило как раз в такое время, когда русское революционное движение переживало кризис.
Идейный разброд, вызванный тем, что ожидавшееся крестьянское восстание не состоялось, а царизм оказался куда сильнее, чем это представлялось совсем недавно, проявился в «расколе в нигилистах». Явно ощущалось, что вопрос о роли народа, как движущей силы революции и общественного преобразования, нуждался в уточнениях и коррективах. Изобретались и новые тактические средства борьбы с самодержавием.
Кризис движения сказался и в том, что со второй половины 1863 года «Земля и воля», как организация, действовавшая под общим знаменем, распадалась и к началу 1864 года объявила о своей самоликвидации. Распадались и хирели отдельные землевольческие кружки, автономные и до того не очень-то тесно связанные с центром.
Одни из руководителей и наиболее энергичных деятелей землевольческого движения томились в царских тюрьмах (Н. Г. Чернышевский, Н. А. Серно-Соловьевич, группа лиц, арестованных по делу Андрущенко, Мариенгофской типографии и т. д.), другие вынуждены были эмигрировать (Н. И. Утин, А. А. Серно-Соловьевич, М. К. Элпидин и т. д.), третьи отходили от движения, шли на государственную службу (А. А. Слепцов, Н. Н. Обручев и др.). «Русский заговор, — писал Худяков, — держался на ногах только до тех пор, пока длилось польское восстание. С падением его он чуть было не скончался. Некоторые либералы, уже мечтавшие назавтра быть генералами от революции, опустили голову…»{83} Революционное подполье надо было связывать заново.
Между тем бывшие землевольческие и какие-то новые кружки полулегального характера продолжали свое существование. История петербургского подполья этих лет. совершенно еще не изучена. Можно лишь в самых общих чертах указать на несколько опорных пунктов продолжавшегося освободительного движения, внешне выглядевших как вполне легальные предприятия. Это книжные магазины и библиотеки с читальнями, типографии, бесплатные школы, производительные ассоциации, строившиеся по образцу мастерской Веры Павловны, героини романа Чернышевского «Что делать?», бытовые коммуны.
Закончив следствие по делу 4 апреля, М. Н. Муравьев как раз и обращал внимание на тайных деятелей, которые «под фирмою литературных занятий были руководителями разных социалистических изданий, переводов, учебников для народа и иных книг в видах распространения социалистического учения. Они также были участниками в составлении разных обществ, питателен, артелей, бесплатных школ и иных учреждений, имевших целью под видом благотворения соединять и объединять в социалистическом и противоправительственном направлении мысли молодого поколения»{84}.
Назовем только некоторые из подобного рода предприятий.
Книжные магазины с библиотеками и читальнями при них Н. А. Серно-Соловьевича (продолжавший существовать под этой фирмой и после ареста его владельца и перешедший потом к А. А. Черкасову), В. В. Яковлева и А. С. Голицына. Типографии Е. Печаткина, О. Бакста, И. Огрызко. Бесплатные школы, организованные П. В. Михайловым, А. К. Европеус, Э. В. Европеус, А. Летним. Переплетная артель В. И. Печатанной (Глушановской). Бесконечно переплетаются имена лиц, имеющих отношение к этим предприятиям — ив подавляющем большинстве это все лица, так или иначе связанные с Худяковым.
В типографии О. Бакста еще в 1863 году печаталась «Русская книжка» Худякова. Однако отношения с Бакстом имели не только деловой характер. Из воспоминаний Худякова видно, что он частенько бывал здесь и встречал разных своих знакомых. У Бакста он познакомился и со своей будущей женой — Леониллой Лебедевой, молоденькой девушкой, которая уже была известна как «нигилистка». Она занималась в школе А. К. Европеус (жены бывшего петрашевца), где преподавали причастные к революционному движению А. М. Никольский и Г. А. Лопатин, а также была постоянной посетительницей переплетной артели В. Печаткиной, где проводились и общеобразовательные занятия с участницами ассоциации. Ими руководили землеволец И. А. Рождественский и связанный с подпольем А. А. Криль. К деятельности переплетной был причастен и Худяков. Это была одна линия его связей, однако далеко не единственная.
В 1864 — начале 1865 года уже существовали какие-то основания для опасений подвергнуться аресту. Об этом тревожилась его будущая жена. «Плохо, Иван Александрович, — говорила она, — нет, вы скрываете, вас арестуют»{85}. Обсуждая с Леониллой вопрос о браке, подобные же опасения высказывал и сам Худяков. «Не завтра же тебя арестуют, — возражала она. — Хоть бы месяц пожить хорошенько, а там хоть и умрем вместе, мне все равно». Такой разговор происходил весной 1865 года. В конце мая они поженились. Но еще до этого, взвешивая все «за» и «против» брака с Леониллой, Худяков задумывался над тем, что «Леонилла уже обратила на себя внимание полиции; стало быть, вышедши за меня замуж, она обратила бы его и на меня. Это совершенно противоречило моим планам»{86}.
Еще. осенью 1864 года в Петербург переехала первая любовь Худякова, Е. В. Гололобова, со своим гражданским мужем И. В. Ведерниковым. Худяков жил в это время на квартире Елисеева. Вместе с ним поселились и приехавшие. С помощью Худякова была создана бытовая коммуна. В нее, кроме Гололобовой и Ведерникова, вошли брат Леониллы А. Лебедев, А. и П. Никольские и несколько позже А. А. Комарова. Это были люди, уже имевшие опыт подпольной работы. Братья Никольские были связаны с польским подпольем и вместе с другими — братьями Автономом и Андреем Фортаковыми, А. А. Штукенбергом, Е. Печаткиным, И. Рождественским принимали участие в устройстве побега из-под ареста польского революционера П. Юндзилла и отправке его за границу. П. Никольский укрывал у себя и у своих друзей участника польского восстания Т. Олтажевского (Олтаржевского) и снабдил его подложным паспортом. Через П. Никольского осуществлялась связь между петербургским и московским польским подпольем по сбору средств для помощи арестованным и скрывающимся революционерам и для организации побегов{87}. «А. Никольский, — писал Худяков, — был одною из светлейших личностей, которых я только встречал в своей жизни; он отдавал на других все деньги, которые ему посылала мать, а сам существовал на семь-восемь рублей в месяц, которые он добывал перепиской или уроками»{88}.
Зато далеко не светлой личностью оказалась А. А. Комарова, позже не только отошедшая от движения, но и пытавшаяся его оклеветать в своих воспоминаниях, выпущенных в форме повести «Одна из многих» в 1883 году. Но за двадцать лет до этого — в 1863 г. — она искренне примкнула к землевольческому кружку Н. А. Сусловой (впоследствии первой женщины-врача в России), находилась также в самой тесной связи с польским подпольем, занималась распространением прокламаций, собиралась ехать в Польшу, чтобы сражаться на стороне восставших. В коммуну она попала через Леониллу, с которой познакомилась в переплетной артели. Живя в коммуне, Комарова вела пропаганду среди извозчиков и рабочих, ходила по квартирам «простонародья», читала там отрывки из романа Чернышевского «Что делать?» и убеждала, что все должны жить в коммунах.
В своей повести-воспоминаниях Комарова писала: «Впоследствии я узнала, что всем