замечал противоречия между этим желаемым и его же собственными наблюдениями, говорившими о беспросветной темноте и забитости крестьянства. Он сам рассказал, как в одном селе Симбирской губернии крестьяне, узнав, что он пишет книги, прозвали его «чернокнижником»{64}, как в другом селе по поводу польского восстания говорили: «Да чаво тут, ишь ты, все польский чарь-то задират нашего же»{65}; как ямщик, который его вез, удивлялся, «как это едет он, едет, а все не может обогнать солнышко»{66}.
Однако темнота крестьянства, о которую неизбежно разбивались все революционные замыслы демократического подполья, казалась делом поправимым и вовсе не требующим длительного времени.
Еще деятели эпохи падения крепостного права видели одну из своих насущнейших задач в просвещении темных народных масс ускоренными темпами. «Вслед за освобождением от крепостного права другой громадный вопрос занял Россию: освобождение народа от невежества, главной причины его страданий», — писали в 1862 году в статье «Крепостники грамотности» основатели тайного общества «Земля и воля» (тогда еще не имевшего этого названия) Н. А. Серно-Соловьевич и А. А. Слепцов{67}. С этой целью устраивались воскресные школы, народные читальни при книжных лавках и библиотеках, общества для издания и распространения среди народа популярной литературы.
Это было одной из форм легальной деятельности общества «Земля и воля». Еще весной 1862 года членами этого общества А. Д. Путятой и А. А. Слепцовым было организовано «Общество по изданию дешевых книг для народа», состоявшее преимущественно из преподавателей второго кадетского корпуса. Известна только одна книжка, подготовленная этим обществом, — «Сборник рассказов в прозе и стихах». В ней были напечатаны произведения выдающихся русских авторов — Некрасова, Достоевского, Щедрина, Никитина, — доступные для начинающего читателя. Вначале одобренный цензурой, сборник был вскоре запрещен, а затем и сожжен, так как помещенные в нем стихи и рассказы метили в одну точку — в несправедливость общественного устройства России. Составители стремились объединить задачи просвещения с задачами пропаганды.
В том же 1863 году, когда вышла эта книга, и в той же типографии О. И. Бакста, одного из прогрессивных деятелей русской демократической печати, где она была издана, вышел еще один сборник подобного же рода — «Русская книжка» И. А. Худякова. Это было началом его выхода «на прямую дорогу», первой книгой, составленной в новом для него жанре — книгой для народного чтения.
«Русская книжка» состояла из двух отделов. В одном были помещены народные сказки, загадки, пословицы, былины и песни, то есть произведения народного творчества, которым и до того посвящал свои труды Худяков. В другом — поэтические и прозаические произведения русских авторов. Затем в ней давался месяцеслов.
По своей направленности, подбору фольклорного материала, стихов и рассказов «Русская книжка» была однотипна со «Сборником рассказов в прозе и стихах». Из пословиц отметим, например, такие: «Хоть шуба овечья, да душа человечья», «Не всяк умен, кто в красне наряжен», «Не строй семь церквей, пристрой семь детей». Здесь были стихи Некрасова «Забытая деревня» и «Деревенские новости», рассказы Н. Успенского и А. Ф. Писемского из деревенской жизни, басни Крылова, такие, как «Богач и бедняк», «Гуси», «Мирская сходка», «Волк и ягненок» и др.
«Русская книжка» сразу же была замечена критикой. В «Книжном вестнике» — библиографическом журнале — составителя хвалили за народные начала. Рецензент исходил из мысли, что важнейший вопрос цивилизации — «это основать эту последнюю (путем литературы пока) на чисто народных элементах»{68}. Так мог писать не только социалист-народник, но и славянофил или близкий к славянофильству «почвенник» — представитель литературного направления, принятого журналами братьев Достоевских. Однако тот факт, что в рецензии было высказано сожаление по поводу отсутствия в сборнике песен и былин времен Степана Разина и памятников отношения народа к церкви и язычеству, в которых «выражались больше главные стороны народного характера»{69}, наводит на мысль, что эти критические замечания шли скорее от критика-демократа, чем от славянофила или «почвенника».
В «Русском слове» книжку Худякова обругали, и как раз за то, за что ее похвалили в «Книжном вестнике». Здесь рецензент высмеивал тех, которые «возлюбили нашей почвенной любовью свою низшую братию и вознамерились просвещать ее трехкопеечными изданиями»{70}.
Случайное ли это совпадение, что два однотипных сборника вышли почти одновременно и печатались в одной и той же типографии или же «Русская книжка» Худякова была уже актом его участия в деятельности революционного подполья? На этот вопрос мы не решились бы дать ни положительного, ни отрицательного ответа, так как не знаем, в это ли время или позже установились конспиративные связи Худякова с революционным подпольем. Несомненно лишь то, что по своей общественной направленности «Русская книжка» отличалась от хрестоматийных сборников этого времени, в которых главное внимание уделялось религиозным наставлениям и укреплению верноподданнических чувств, и издание этого сборника оказалось в том же идейном русле, в каком шла легальная пропагандистски просветительская деятельность русского революционного подполья.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВЫХОД НА ПРЯМУЮ ДОРОГУ
Социалистические идеи, в которых Худяков видел отражение коренных народных чаяний, оказали решающее влияние на его уход от науки в революцию. Интерес к духовным ценностям, созданным народом, отступил перед раскрывшимися его глазам народными страданиями. Основной жизненной целью стала не наука, а уничтожение несправедливых общественных отношений.
Порвав с наукой, Худяков порвал и с ее жрецами. Он больше не мог оставаться в кругу людей, которые писали о народе и в то же время были глухи к его нуждам. Основным критерием в оценке людей стали для Худякова их гражданские чувства и политические настроения, а не научные заслуги. И если еще недавно он видел своих прямых учителей в Ф. И. Буслаезе или И. И. Срезневском, был постоянным посетителем вечеров профессора М. И. Сухомлинова, то вскоре все они стали ему чужды и даже враждебны.
В «Опыте автобиографии» он вспоминает о них только с горькой, уничтожающей иронией. «Я не дурак, — говорил Худякову Буслаев в откровенном разговоре летом 1862 года. — …Мне своя голова дорога. Если одержат верх революционеры, придут ко мне: «Да помилуйте, господа, скажу я, вот так и так, я всегда держал вашу сторону». Если одержит верх правительство, опять я скажу: «Да ведь я всегда был с вами, господа!»{71}
А вот его рассказ о Срезневском.
«Они там в «Современнике» хотят революцию сделать, — вопиял Срезневский. — Я думаю, все честные люди должны собраться и сделать контрреволюцию и крестовый поход против невежества!..» Понятно, — заключал Худяков, — что такие выходки в связи с мелочностью