«Ну, слава богу, теперь всё кончено. (Речь шла о конце боёв.) Между прочим, это никакой роли на отъезд Сани не сыграло».
Это означало, что Санино исчезновение не имело никакого отношения к службе, к боям, к войне. Единственное, что может быть, — это…
Я кинулась к письмам, которые привезла с фронта.
Аккуратно подобранные в самодельном картонном конверте «Письма жены». А вот и пачка писем от Коки.
Первое же прочитанное мною письмо досказало то, что было недосказано Ильёй…
Теперь оставалось только ждать, какое и откуда придёт следующее известие…
ГЛАВА III
Московская прописка
Морозным февральским днём 1945 года к перрону Белорусского вокзала подошёл пассажирский поезд со стороны далёкого уже фронта.
В толпе, хлынувшей на московскую землю, среди бесчисленных шинелей, защитных курток, армейских полушубков никто не обратил внимания на трёх человек, старавшихся не потерять друг друга.
Двое из них были одеты обычно, на третьем была щеголеватая шинель, но без погон и скрипучих ремней, и офицерская шапка, но без звёздочки.
Ещё года не прошло с того дня, как Александр Солженицын был здесь проездом в отпуск, виделся с друзьями школьных и студенческих лет — Лидой и Кириллом. Тогда ему казалось, что он «легче воздуха», он «земли под собой не чувствовал».
Москва… Город, который он собирался покорить, который был воплощением его послевоенных мечтаний… И вот как привелось с нею встретиться.
Вокзальная площадь. Конвоиры растерялись: они попали в столицу впервые, не знали дороги. Арестованный объясняет. Внешне он спокоен и уверен, хотя на самом деле ему было так, будто его голову «суют в петлю»; казалось, что задыхается.
Метрополитен. Манящий мгновенной смертью туннель… Зачем? — Он докажет свою невиновность! Он ещё выйдет на свободу! Лучше осмотреться кругом. Разве не бывает удивительных встреч? Но нет. Всё чужие, чужие лица.
Всё произошло неожиданно и нелепо.
9 февраля старший сержант Соломин зашёл к своему командиру с куском голубого плюша.
«Я сказал ему, — вспоминал много лет спустя солидный инженер Соломин,у меня ведь всё равно никого нет. Давайте пошлем Наташе, блузка выйдет…»
В этот момент вошли в комнату двое. Один говорит: «Солженицын Александр Исаевич? Вы нам нужны».
Они вышли.
Какая-то сила толкнула меня выйти следом. Он уже сидел в чёрной «эмке». Посмотрел на меня, или мне показалось, таким долгим взглядом…
Его увезли. Больше я его не видел. Двадцать с лишним лет…
Сам не знаю почему, побежал я к его машине. Там стоял ящик из-под немецких снарядов. Раскрыл. Книжки… Он собирал наши книги 20-х годов. Под ними — немецкие какие-то. Перевернул обложку на одной, смотрю — портрет Гитлера.
Представляешь? Конечно, для него это был просто любопытный трофей, но законы военного времени… Забрал ящик к себе, а потом всё сжег. Оставил только твои письма. Привёз тебе их после. Помнишь?..
Через час примерно снова приехали те двое. Потребовали вещи Солженицына. Отдал им чемодан его и шинель. «Больше ничего нет?» спросили. — «Нет».
Когда приезжали за вещами Солженицына, сам он уже находился в камере, ещё не в силах поверить, что всё происшедшее в кабинете командира бригады генерала Травкина — явь.
Генерал попросил у капитана револьвер. Солженицын с готовностью расстегнул кобуру и положил его на стол. Но генерал не стал проверять, в порядке ли личное оружие командира батареи.
То, что произошло следом, было невероятно! Жёсткий голос произнес:
— Вы арестованы.
— Этого не может быть! — крикнул Солженицын. — За что?..
— Вы арестованы!
— Погодите! — Травкин властным жестом остановил контрразведчиков и, глядя на своего бывшего подчинённого, сказал просто, как будто ничего не происходит:
— Солженицын, у вас есть брат на Первом Украинском фронте?
Большего он сказать не мог. Но этого было достаточно. Брат — это Виткевич. Он и Кока… Неужели из-за этого? Их переписка… Разве что «Резолюция»?! Но ведь о ней никто не знает…
Его ведут к двери.
— Остановитесь! — доносится голос генерала.
— Солженицын, желаю вам… счастья…
В машину. П-о-е-х-а-л-и!..
Уже не с Востока на Запад, а с Запада на Восток…
Навстречу поезду мчались платформы с танками и пушками. Поток людей, оружия, продовольствия, снарядов неудержимо лился туда, к последним рубежам войны, штурмовать которые будут без артиллерийского капитана, два года шедшего со своей армией от сердца России — с Орловщины до самого «рейха», и вот так глупо оступившегося…
Солженицына конвоируют офицер и солдат.
Попутчики в поезде ни о чём не догадываются. Едут вместе трое военных. Один без погон. Да мало ли почему! С конвоирами заключено «джентльменское соглашение»: с ним не будут обращаться как с арестованным, а он не будет делать глупостей.
Однажды, когда уже переехали бывшую границу, Александр разговорился с девушкой. Болтал какую-то чепуху. Конвоиры не мешают. А он просит девушку не пугаться, не меняться в лице. Девушке это плохо удаётся. Офицер, что-то заподозрив, пересаживается поближе. Но Александр успел сказать главное. — Он арестован. Надо сообщить жене, что он жив, что его видели. Ростов, Средний, 27, Решетовской.
У девушки такое хорошее лицо. Такие добрые глаза. Только теперь ещё и испуганные. Напишет?.. Побоится?.. Может, не запомнила? не расслышала?.. Со страху не поняла, в чем дело?..
А может, и написала, да письмо не дошло. Время военное. Всякое бывало.
Последние метры свободы… И тяжёлые двери, впустив его, захлопываются.
Первая ночь на Лубянке описана в «Круге». С Солженицыным произошло всё то же, что произошло с его литературным персонажем Иннокентием Володиным. Обыск, изъятие личных вещей, множество мелких процедур, камера-бокс с ослепительно ярким электрическим светом.
Вероятно, и Солженицына в какой-то миг «потянуло узнать, который час». Он поднял руку к карману гимнастёрки и сделал открытие…
«ВРЕМЕНИ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО».
* * *
Кончилось следствие.
В общей камере на Лубянке — не то что в боксах. Здесь есть окна, хотя и забранные в деревянные ящики. Но клочок неба всё же виден. Всё чаще по вечерам этот клочок неба расцвечивается алыми, золотистыми, изумрудными стрелами, звёздами, фонтанами сияющих брызг. В камеру глухо доносится гул пушек. Это — салюты! Ещё шаг на запад! Что значит для великой армии какой-то артиллерийский капитан! И без него дойдут до Берлина!
И, наконец, день, который чем-то неуловимо отличается ото всех предыдущих. Несколько сбит режим: время завтрака, обеда… С опозданием приносят обед. И тут же сразу — ужин. Догадка переходит в уверенность вечером, когда долго-долго не стихают залпы салюта, и неба не видно от бесчисленных быстрых огней. Это пришла… ПОБЕДА!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});