Тристан
Вот он…
Селья
Не надо, пожалей! Меня убьют, едва завидя, Что я несу его.
Лусиндо
Ей-ей, Тут взяться не с чего обиде! Ведь это знак любви моей. Скажи ей: большего нет счастья Для любящего, чем дарить.
Селья
Я устранюсь от соучастья. Вы, упиваясь пылкой страстью, Должны ей это объяснить.
Лусиндо
Устанешь двести раз, покуда С тобой столкуешься. Тогда Возьми хоть несколько эскудо.
Селья
Пусть я неблагодарной буду, Но ни за что и никогда Из ваших рук их не приму я.
Лусиндо
Да кто узнает? Спрячь в карман.
Лакей
Здесь стены есть. Молву пустую Они подхватят.
Лусиндо
Где, Тристан, Ты встретишь женщину такую?
Тристан
Скорей удастся мне слегка Раскрасить струи ветерка И свет, что в воздухе мерцает, Чем встретить ту, что отвергает Дождь, льющийся из кошелька. Тогда и крючкотвор судейский, Цирюльник, врач и адвокат От денег в суете житейской С презреньем взоры отвратят, Коль сделал так кафтан лакейский, За грош привыкший спину гнуть, Иль та дуэнья, что к кровати Хозяйки охраняет путь.
Лусиндо
(Селье)
Так поцелуй ее и кстати Напомнить ей не позабудь, Чтоб вечером, в свиданья пору, Ждала того, кто, сам не свой, По ней тоскует день-деньской.
Селья
Пойду порадую сеньору.
Лусиндо
Ступай, дружок. До встречи скорой! Куда ты смотришь?
Селья
На кровать — Ищу на ней следы от вмятин. Хозяйке хочется узнать, Не должно ли ей ревновать.
Лусиндо
Как можно?
Селья
Грех ведь так приятен! Все огляжу я в свой черед. Белье, подушки в дырах… Что ж вы Молчали? Госпожа пришлет Вам с бисерной отделкой, с прошвой.
Лусиндо
Так любит?
Селья
Плачет, слезы льет. И я скажу вам напрямик — Дня не прожить без вас бедняжке.
Лусиндо
Навеки я ее должник. Прощай!
Селья
Прощайте!
Селья и лакей уходят.
Тристан
Вы в рубашке Родились?
Лусиндо
Да, и к ней привык.
ДВОР ПРИ ДОМЕ ФЕНИСЫ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Альбано, Камило.
Камило
Вы креститесь? Трясет вас дрожь?
Альбано
Своей несдержанностью, знаю, Я всех немало удивляю.
Камило
Сеньора это? Нет, вы все ж Ошиблись.
Альбано
Значит, я рассудок Утратил.
Камило
Не велик урон.
Альбано
Не мал, хоть большей удручен Потерей. Брось, мне не до шуток!
Камило
Безумье! Юношу принять За девушку!..
Альбано
Да, случай странный. Но что готовит нам нежданно Судьба, никто не может знать. В том городе прекрасном, на который Влюбленными глазами смотрит солнце, Над ним в знак предпочтенья проливая Все золото своих лучей, чтоб он Сверкал, как бы увенчанный короной, В том городе — Испании воротах, Откуда две флотилии, отплыв, Весь шар земной для нас завоевали,— В родной Севилье улицу одну Зовут Бассейн султанши мавританской. Там и жила Динарда. Ты бы понял, Ее увидев, сколь она прекрасна, Как с первого же взгляда понял я, Что лишь Динарда послужить могла Прообразом для Зевса[23] в час великий, Когда царицу красоты — Елену Он создавал. Сеньорой восхищенный, Я для своих паломнических странствий Избрал Бассейн султанши мавританской. Что ни придумывал я, на какие Уловки ни пускался, чтобы ей Записку переслать! Больше года Я ждал, покуда сунула и мне Дуэньи осторожная рука Ответное письмо. Я изменил бы Присущей мне правдивости и честь Сеньоры запятнал, когда б что-либо Сказал еще. Лишь в письмах открывал я Свою любовь. Она читала их, И это поощрением служило Для чувств моих. Но нет такого счастья, К которому бы вдруг не прикоснулась Лучом мертвящим черная звезда. У герцога Медины (он еще И герцогом Сидонией зовется)[24] Есть во дворце севильском галерея, Где забавляются игрою в мяч. Стеною только отделен наш дом От герцогского, и еще недавно Я, как сосед, в нем частым гостем был, Воланом сам кидая мяч иль праздно Следя за ловкою игрой других. Теперь приметь, что в галерее этой На той стене, что прямо против входа, Развешено, да этак, чтоб оно Всем, кто войдет, в глаза бросалось сразу, Оружье родовое де Гусманов,[25] А над гербом фамильным, над клинками Запечатлел художник на века Великого Алонсо де Гусмана[26] В тот миг, когда он со стены Тарифа Бросает маврам свой кинжал, тем самым На волю нечистивцев предавая В заложники им отданного сына. (Вот воплощенье доблести испанской!) А под доспехами другую сцену Изобразила кисть: Алонсо Добрый В пустыне африканской поражает Огромную змею — подобье той, Что Геркулес сразил.[27] Копье уже, Пройдя сквозь пасть, пронзило чешую И кровью ядовитою омылось, А гадина пытается хвостом Обвить в предсмертных корчах щит героя. Однажды у стены с картиной этой Стояла кучка юношей досужих. Игра закончилась, но дождь не выпускал На улицу их, и, болтая праздно, Они с мячом резвились. Вдруг какой-то Бездельник, угодив им в пасть змеи, Смеясь воскликнул: «В Африке когда-то Ожесточенно спорили о том, Кем это чудище убито было. Так знайте: я броском мяча прикончил Змею, и вы геройства моего Свидетели!» Все это было шуткой. Но так как тесной дружбой род наш связан С фамилией Медина, я ответил: «Когда за славой подвига чужого Погнался наглый мавр, велел Гусман Разъять у гадины издохшей пасть, И в ней, как все увидели тогда, Лишь половина языка чернела, Другую показал Алонсо. Так И чести и награды мавр лишился. Сеньор! Вас ждет такая же беда». Он мне недолжным образом ответил, Тут, вспыхнув, за руку его схватил я: «Слова уже излишни. Поглядите: Там наверху стоящий дон Алонсо Занес кинжал, чтоб в грудь вонзить тому, Кто честь его осмелился затронуть!» Но так уже судьба распорядилась, Чтоб оказался в этот вечер в зале Ближайший друг несносного задиры — Брат той богини дивной, чьим глазам Я поклонялся, осажденный ими, Подобно Трое.[28] Подойдя ко мне, С усмешкой он сказал: «Когда б с картины Змея сейчас сползла бы, извергая Из гнусной пасти яд, то, может быть, Сеньор, что хвастал здесь, удрал бы, струсив, А друг мой гадину бы искрошил, Прославив этим свой клинок не меньше, Чем ваш Гусман». Тут я забыл, конечно, Любовь и все, чем в жизни дорожил: «Посмотрим, — я воскликнул, — кто из нас Отступит здесь и кто в сраженье вступит! Я заменю змею вам, хоть зовусь Не герцогом Гусманом, а Мендоса!» И от оружья для игры, волана, Избавился я, в грудь его швырнув Обидчику, и мигом обнажил Оружие для поединка. Тут Все так пошло, как будто сам Гусман, Сойдя с картины, ринулся в сраженье: Клинки скрестились, расступились люди, Сверканье молний, вскрики, а когда Толпа опомнилась, то увидала Трех на полу стонавших, а над ними Меня, торжествовавшего победу. Родня моя, испуганная тем, Что вспыхнувший раздор, подобно мору, Грозит распространиться по Севилье, Решила дать поветрию улечься. И вот меня снабжают сотней писем К наместнику, к влиятельным особам, Сажают на корабль и отправляют В Сицилию,[29] в прелестный этот край, Где время, взяв в пособники разлуку, Меня забыть Динарду заставляет, Дурманит голову любовью к девке, Затаскивает в дом ее сегодня, Лицом к лицу там сталкивает вдруг С испанцем, столь похожим на Динарду, Что, если это не она сама, То копия с нее иль просто тень. Вот что судьба подчас подстроить может.