– А ты прочти ее нам.
После небольшого колебания Виктор, взявшись за спинку стула, стал читать, изредка останавливаясь и опуская то, что считал ненужным. Перед разведчиками предстал образ юноши первых пореволюционных лет. В шестнадцать лет Алексей – секретарь райкома комсомола – с карабином гоняется за бандитами на Кубани. Герой! А в начале нэпа чуть не свихнулся. Началось с измены любимой, а потом скитания по стране в поисках счастья. Остановился в Макеевке, увлекла его все же одна девушка. Не меньше полюбил и шахту, на которой стал работать.
– Да, прямой и откровенный брат у тебя был, – задумчиво сказал Степан Орешко. – Как на исповеди выложил все в своей поэме. Рассказал бы ты и о себе, товарищ парторг. А то о нас все знаешь, а о себе молчишь…
Правоторов с благодарностью посмотрел на сержанта.
– Ну что ж… Секретов у меня нет… Родители мои куряне. Есть там деревня Правоторовка, одни Правоторовы в ней живут. Но родители мои давно, еще в начале тридцатых годов, переехали в Макеевку к старшему сыну, к Алексею. Там и я рос, там среднюю школу закончил. На фронте нас воевало четыре брата, теперь осталось трое: я, Николай и Василий. Срочную службу я проходил всего несколько месяцев. Курьез у меня с нею вышел. По окончании средней школы в тридцать девятом году меня в военкомат писарем взяли и, несмотря на мои просьбы, не отпускали. Тогда я, недолго думая, с письмом к самому Наркому обороны. Так, мол, и так, задерживают, не дают священный долг выполнить. Подействовало. Пришла из Москвы телеграмма, и военком вынужден был направить меня в часть.
А месяца через три командир вызвал меня: оформляйся на демобилизацию. «Как так? Почему?» Тот покачал головой: «Надо было думать раньше. Родителям вашим по восьмому десятку идет?» – «Да». – «А на кого же вы их бросили?» Я покраснел. Действительно, в то время я один был с ними, остальные братья – и Алексей тоже – жили со своими семьями в других городах. Так что боевую подготовку пришлось проходить не на учебном поле, а прямо на войне…
Вошел командир взвода Сорокин. Как всегда, в кожаном трофейном пальто, в фуражке из сукна защитного цвета. Все встали. Лейтенант спросил, почему так рано поднялись. Лысенко доложил причину.
Сорокин протянул руку Правоторову:
– Прими, Виктор Николаевич, и мое душевное соболезнование. Твой брат отдал жизнь на Курской дуге за то, чтобы мы пришли в Германию. И мы еще отомстим и за него, и за всех других.
Лейтенант сделался мрачным. Брата своего Анатолия вспомнил. Он на Балтфлоте воевал и в сорок третьем был тяжело ранен, остался без ноги.
Неустроев весь день ломал голову: зачем его вызывает генерал Переверткин. Комбата к командиру корпуса – редко такое бывает.
В штабе корпуса увидел весь командный состав до комбатов включительно. Здесь встретил и Василия Давыдова.
Наговориться вволю друзьям не пришлось – офицеров пригласили к командиру корпуса. Празднично одетый генерал показался еще более статным и молодцеватым. На нем все блестело: пуговицы, многочисленные награды, погоны. Да и сам он, казалось, весь сиял. Все дружно встали при его появлении – можно было бы и не подавать команду «Товарищи офицеры!». С улыбкой генерал оглядел собравшихся, торжественно объявил:
– Дождались! – и стал читать приказ командующего 1-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза Жукова: – «Боевые друзья! Верховное командование от имени Родины и всего советского народа приказало нашему фронту разбить противника на ближних подступах к Берлину, захватить столицу фашистской Германии – Берлин и водрузить над нею Знамя Победы. Кровью завоевали мы право штурмовать Берлин и первыми войти в него. Я призываю вас выполнить эту задачу с присущей вам воинской доблестью, честью и славой».
Неустроев, толкнув Давыдова, взволнованно шепнул:
– Чувствуешь, Вася, сколько души вложено в приказ?
– Еще бы, Степа! – Горячо пожав руку друга, Давыдов добавил: – Прямо стихи!
Приказ о штурме Берлина в частях встретили с ликованием. «На Берлин!», «На Берлин!» – слышалось отовсюду.
5
Кюстринский плацдарм впитывал все новые и новые части и соединения. Уже две ночи по понтонному мосту переправлялась 3-я ударная армия. Войска шли непрерывным потоком, растекались по густой сети траншей, как вода по каналам. К этому времени 8-я гвардейская армия овладела Кюстринской крепостью. Плацдарм расширился до сорока пяти километров.
Две армии разместились на небольшом участке фронта – левее 3-й ударной находилась 5-я ударная. А сколько появилось артиллерийских, танковых, саперных и других специальных частей! Кажется, яблоку негде упасть. Между тем с первого взгляда трудно обнаружить сосредоточение войск. Вон покружила «рама» и исчезла. Должно быть, снимки делала. Черта с два что-нибудь узнаешь! Днем по траншеям могут ходить только командиры. И то лишь по неотложным делам. Боевая техника тщательно замаскирована. Личный состав в укрытиях, сделанных в траншеях и ходах сообщения. Тут и землянки, и «лисьи норы».
На плацдарме тихо. Видно, немцы смирились с мыслью, что им уже не отбросить русских на восточный берег Одера. Почти два месяца фашисты штурмовали позиции 5-й и 8-й армий, обрушивали огонь артиллерии и минометов, бросали танки и пехоту, эскадрильи бомбардировщиков. Но ликвидировать плацдарм так и не смогли.
Затишье на плацдарме – не отдых. Начальники трудились не меньше, чем во время самого жаркого боя. Командиры оценивали местность, позиции противника, тщательно изучали данные о нем, добываемые с помощью авиационной и наземной разведки.
Напряженно проходили дни у политработников. Поарм собрал начподивов.
– В нашей сто пятидесятой стрелковой дивизии наступления ждут как самого большого праздника, – сказал подполковник Артюхов. – Повсюду идет разговор о Берлине. Это ведь конец войне. Венец победы!
Обсуждение практических вопросов подошло к концу, а совещание не закрывалось.
Начподивы терялись в догадках. Чем вызвана задержка, чего ожидали руководители? Но вот вернулся начальник поарма полковник Лисицын, за ним – майор Голиков, начальник армейского Дома офицеров, и солдаты внесли древки, зачехленные в верхней части. Не иначе – знамена. Стало понятным, что главное, для чего их вызвали, начнется только сейчас.
Одно знамя расчехлили. Член Военного совета генерал Литвинов развернул его и поднял над столом. Взгляды всех устремились на прикрепленное к древку полотнище из красного сатина. В верхнем левом углу его белой краской нарисованы серп и молот, а в нижнем – номер 5. Вершину древка украшал латунный колпачок.
– Что ж, неплохо, – произнес генерал и, обращаясь к начподивам, сказал: – Военный совет армии, товарищи, учредил девять знамен, по числу дивизий. Надо полагать, вы уже догадались, для какой цели. Да, одному из них может выпасть честь стать Знаменем Победы. Я говорю неопределенно, потому что многое будет оставаться неизвестным до самого последнего часа. Вы знаете, что водрузить Знамя Победы – заветная мечта всех армий нашего Первого Белорусского фронта, который предпримет наступление на главном направлении. Кому, какой армии, корпусу, дивизии, полку выпадет это счастье, сказать сейчас трудно. Знамен по фронту учреждается много, а объект один – рейхстаг…
Вернувшись в дивизию, Артюхов проинформировал замполитов о совещании в поарме. Потом отправился на семинар парторгов в 674-й полк. Люди собрались дружно. Начподив с улыбкой оглядел заполнивших землянку. Все подтянуты, побриты, со свежими подворотничками.
Майор Субботин подытожил партработу, проведенную в прошлых боях. Обменяться опытом пожелали многие. Первым поднялся лейтенант Каримджан Исаков, недавно вожак комсомольцев первого батальона, сменивший погибшего парторга. Смоляные волосы нависали на широкие, резко изогнутые брови. На груди – солдатский орден «Славы». По национальности – узбек, а по-русски говорит чисто, без акцента.
– Я расскажу о красных флажках, без которых у нас в батальоне не мыслится атака, наступление. Как правило, впереди с флажком идет коммунист. Достиг назначенного рубежа – укрепляет флажок на видном месте. За деревню Цебень шел у нас нелегкий бой. Клещами вцепились в нее гитлеровцы, открыли яростный огонь. Приходилось ложиться, прибегать к спасительной помощи лопатки. Коммунист Цмоя, выдвинувшись дальше всех, был, как мы узнали позже, ранен. Но, несмотря на это, достиг крайнего дома и закрепил на заборе красный флажок. Никакой огонь больше не мог сдержать роту. Взвод Греченкова рванулся вперед, увлек за собой всех, немцы были выбиты из деревни.
«Скромный парень», – подумал Артюхов, вспомнив, что, когда у этой деревни выбыл расчет 57-миллиметровой пушки, Каримджан кинулся к орудию и прямой наводкой начал бить по врагу. Боевое крещение принял год назад в День Красной Армии под Старой Руссой помощником командира взвода, был ранен. И в Прибалтике не раз увлекал бойцов в атаку.