Читать интересную книгу Они брали рейхстаг - Максим Сбойчаков

А на улицы вступили танки.

– Идти вслед за ними! – отдал команду Неустроев.

Бойцы знали, как взаимодействовать с танками. С криком «ура» бросились вперед. Гитлеровцы пробовали защищаться, но, зажатые со всех сторон, вынуждены были сдаться в плен. Постепенно наступила тишина, а с берега уже несся хохот – там солдаты вылавливали из воды немцев, спрыгнувших с разбитых кораблей. Одних доставляли в лодках, другие доплывали сами. Мокрые и перепуганные, выбравшись на берег, они трусливо поднимали руки.

Дождь прошел, небо посветлело.

Неустроев, Берест и Гусев взволнованно глядели, как солнечные блики играют на гребнях набегающих нескончаемой чередой волн, слушали их мерный, глухой рокот, похожий на невнятный говор… До моря дошли, до края земли…

Вот оно, седое Балтийское море… Древние славяне называли его Варяжским морем… На его берегах построен Петербург – окно в Европу…

Офицеры стали прикидывать, где завтра придется вести бои. Трудно сказать. Дивизию могут повернуть на восток для участия в разгроме отсеченной вражеской группировки «Висла». А могут двинуть и по берегу Штеттинского залива на запад. Хотя маловероятно! Залив, на берегу которого расположен Каммин, форсировать трудно и вряд ли целесообразно. Могут, конечно, поступить иначе – отвести войска из Каммина и форсировать Одер где-нибудь у Альтдамма, чтобы выйти к Штеттину. Правда, река уж очень широка в устье.

Вскоре в батальон приехал командир дивизии генерал-майор Василий Митрофанович Шатилов. Он попросил передать благодарность личному составу за успешно проведенные бои и приказал готовить людей к большому маршу.

Неустроеву хотелось узнать хотя бы общее направление движения, но он воздержался от вопросов: раз комдив не говорит, значит, пока нельзя. Берест все же не выдержал – политработнику в таких случаях всегда легче, чем строевому командиру.

– Товарищ генерал, а куда нацеливать людей? Все интересуются…

– Нацеливайте на Берлин. Думаю, не ошибетесь. Все дороги ведут сейчас в фашистскую столицу.

4

Командование фронта торопило войска. 3-я ударная армия перебазировалась в течение двух недель, заняв участок на восточном берегу Одера от Шведта до Нидер-Вутцов.

Как всегда, первым долгом – знакомство с обстановкой. Каково положение на западном берегу, в районе Кюстрина, где еще в феврале нашими войсками создан плацдарм? Командующий 3-й ударной армией генерал В. И. Кузнецов ознакомился с данными разведки и понял, почему командование, так торопившее переброску частей с Балтики, нацеливало теперь войска фронта на серьезную боевую учебу.

А воины рвались на Берлин, и только на Берлин. Куда бы ни приехал командарм, всюду встречали вопросом: «Скоро ли?» Командир 79-го корпуса генерал Перевертки и откровенно признался: «Атакуют люди: чего медлим? Сюда форсированным маршем шли, а здесь остановились и стоим – время-то идет. Сам я в душе тоже за активные действия».

На берлинском направлении Гитлер сосредоточил крупные силы: сорок восемь пехотных, десять моторизованных и четыре танковые дивизии, тридцать семь отдельных пехотных полков, девяносто восемь отдельных батальонов.

Большие надежды вызвала у Гитлера смерть Рузвельта. В Семилетней войне спасение Пруссии пришло со смертью русской императрицы. Разве история не может повториться? Отчего бы Америке без Рузвельта не вступить в союз с Германией? А за Америкой последует и Англия…

Уже около двух недель войска 3-й ударной не участвуют в боях. 150-я стрелковая дивизия, прошедшая за четверо суток более двухсот километров, разместилась в благоустроенных казармах немецких летчиков. Первые дни бойцы радовались. Давно не спали под крышей, а тут: койки с чистым бельем, умывальники, душевые, ванны. И место живописное – домики расположены в лесу, около них цветочные клумбы. После ночевок в траншеях, а то и на сырой земле это казалось раем.

И все же с каждым днем все громче и настойчивее требование – «Скорей на Берлин!». С одной стороны, чувствуется желание поскорее закончить войну. С другой – плохо: появилось пренебрежение к учебе. Занятия велись но необычному расписанию: днем солдаты спали, а ночью занимались. На аэродромном поле, в лесу, учились веста бой в городе, а на озере Мантель отрабатывали форсирование водных преград.

Ночи напролет, наперекор войне, звучали соловьиные трели. Они скрашивали нудные часы занятий, напоминали о родной стороне, о любимых. И как-то быстрее проходила ночь, лучше ладилось дело.

Однажды Гусев подошел к приунывшим бойцам:

– Что это вы, а? Ну-ка, поможем соловьям.

И негромко запел:

В роще малина,Все стало видно,Соловушки все поют.

– Глядите, ведь и впрямь рассвет, – показал он на светлеющее на востоке небо. – Скоро отбой! Ну что ж, до отбоя давайте подытожим, чему научились за ночь… Так что же нужно делать перед посадкой в лодку?

– Сначала проверить, все ли захватил с собой, особенно запас патронов и гранат, – ответил один солдат.

Другой дополнил:

– Шинель скатать, ботинки расшнуровать…

Гусев вспомнил Днепр и отсутствующим взглядом посмотрел на солдата. Тот смутился, решив, что сказал не то, и замолчал.

– Нет, нет, все правильно, – спохватившись, ободрил его Гусев. – Просто я вспомнил, как из-за этой мелочи в сорок первом году многие утонули в Днепре. Наполнились ботинки водой и потянули бойцов ко дну, особенно тех, кто плохо плавал… А еще что требуется?

– Когда в лодку сядешь, не оглядываться. Отвечать на огонь врага. У берега быстро покинуть лодку и – в атаку, – уже уверенно чеканил тот же солдат.

Гусев запел было песню о тех соловьях, которые не должны тревожить солдатский сон, но Сьянов прервал:

– Не нужно петь эту песню, товарищ старший лейтенант.

Не поняв шутки, Гусев удивленно спросил:

– Это почему же, Илья Яковлевич?

– Да потому… А вдруг они послушаются вас и впрямь смолкнут?

– А-а, вот оно что, – рассмеялся начальник штаба. – Понимаю: забота парторга о боевой подготовке.

– Надо эту песню переделать, – улыбнулся Сьянов. – Ну, например, «соловьи, соловьи, подбодрите солдат, тех, что ночью не спят и к Берлину спешат».

Виктор Правоторов проснулся от солнечного луча, ударившего прямо в лицо. Перевернулся на спину и, прикрывшись простыней, опять задремал. Но уснуть не успел. Кто-то шел по казарме, а вскоре рядом, у самой койки, услышал чье-то сдерживаемое дыхание. Открыл глаза – письмоносец наклонился над стоящей у его изголовья тумбочкой.

– Извините, товарищ старший сержант, – заметив, что Виктор проснулся, прошептал он. – Вам письмо.

Как по тревоге вскочил, увидев почерк брата Николая. Торопливо развернул и сразу же изменился в лице. Потом долго держал листок перед собой, а печальный взгляд скользил мимо строк куда-то в угол казармы. Машинально оделся, подошел к окну, глядел в него, но ничего не видел – ни щедрого апрельского солнца, ни оживавшей природы.

Сосед по койке, старший сержант Лысенко, проснувшись, удивился, что парторг уже одет и курит прямо в казарме, хотя других осуждал за это. Увидев на его кровати раскрытый треугольник, догадался: наконец-то! Ведь Виктор так долго не получал писем! Когда Красная Армия освободила Макеевку, он сразу же написал отцу с матерью. Но ответа не получил. Послал второе – и снова молчание. Переживал молча, таил от других догадки о том, что старики пали от рук оккупантов. Шутка ли – четыре сына на фронте. Разведчики замечали тревогу парторга и как могли успокаивали: с письмами-де сейчас всякое случается. Почтовую машину или поезд могли разбомбить, да и старики, возможно, эвакуировались и но сразу смогли вернуться. Но почему Виктор такой печальный? Лысенко встал, наскоро оделся, подошел к другу. Положив руку на плечо, спросил:

– Что случилось, Виктор?

Правоторов вздрогнул от неожиданности, не сразу ответил:

– Старший брат Алексей погиб…

Лысенко сжал зубы, так что под скулами заходили желваки, и подал команду:

– Подъем!

– Зачем ты это, Ваня? – сказал Виктор, взглянув на часы, – до подъема еще полчаса.

Лысенко не ответил. А когда все собрались, объявил, какое горе постигло парторга.

Давно уже во взводе по предложению Правоторова стали устраивать что-то вроде своеобразной панихиды по павшим на войне родственникам разведчиков. Теперь своим горем пришлось делиться самому парторгу.

– Мой брат, друзья, оказывается, погиб еще на Курской дуге, – начал Виктор, – и чуть ли не у околицы родной деревни. Это был настоящий большевик, которому я во всем подражал. На войну он ушел добровольцем с должности ответственного секретаря «Таганрогской правды». До конца дней своих был рядовым солдатом. – Помолчав, продолжал: – Молодость у него была бурная. Он отразил ее в поэме.

– А ты прочти ее нам.

После небольшого колебания Виктор, взявшись за спинку стула, стал читать, изредка останавливаясь и опуская то, что считал ненужным. Перед разведчиками предстал образ юноши первых пореволюционных лет. В шестнадцать лет Алексей – секретарь райкома комсомола – с карабином гоняется за бандитами на Кубани. Герой! А в начале нэпа чуть не свихнулся. Началось с измены любимой, а потом скитания по стране в поисках счастья. Остановился в Макеевке, увлекла его все же одна девушка. Не меньше полюбил и шахту, на которой стал работать.