— А насколько на эту ситуацию влияет грузино-абхазская война?
— Уверен на сто процентов: сейчас тут решается судьба Северного Кавказа как части Российской Федерации. Абхазия тоже когда-то была ее частью, между тем Россия до сих пор старалась остаться в стороне при решении абхазского вопроса. Лично я всегда считал: Северный Кавказ — ее неотъемлемая часть, но с особым статусом и правом требовать к себе соответствующего уважения. Поэтому такое непонятное отношение Москвы к своей южной окраине, участи малого народа заставляет нас задуматься — а как в случае чего поступят с нами? Кстати, это тоже стимулирует развитие Конфедерации как структуры, необходимой для самосохранения. Но почему Россия должна ставить нас в такое положение, когда приходится думать о самосохранении? Если так будет и впредь, в наших республиках обязательно встанет вопрос о дальнейшем пребывании в составе Федерации.
— Не в обиду вам будет сказано, это непонимание во многом обусловлено страхом перед кавказцами, в возникновении которого повинны ваши земляки, устроившие в Москве криминальный беспредел.
— С этим трудно спорить. Только почему так получилось? Сейчас Кабарда перенаселена и большинство ее жителей — безработные. Причина же в том, что когда-то один идиот написал диссертацию: у подножия Эльбруса надо построить гидрометаллургический завод! Его строят, требуются рабочие, а кругом одни пастухи и чабаны — значит, давайте вербовать в России. Хорошие специалисты нужны и там, соответственно, едут не лучшие представители. Чтобы построить им жилье, отбирают у крестьянина пастбище и штампуют на нем пятиэтажные бараки. Парень, оставшийся без скота и земли, приезжает в город и поселяется в общаге — гадюшнике, где он быстро становится наркоманом и преступником. И вот из этого слоя выходят люди, которые со школы практически ничем не занимаются, — такие подонки есть в любом народе. В Нальчике ему трудно жить — здесь его знают, он отправляется в Москву и разворачивает там преступную деятельность. Кстати, с приезжими рабочими часто получается то же самое, потому что заводы стоят из-за отсутствия сырья. Извините, но Москва чего добивалась, то и получила!
— Где же выход из положения?
— Надо предоставить всем субъектам Федерации самостоятельность, дать им возможность восстанавливать традиционные национальные промыслы. Кавказ — это здравница: у нас альпийские луга, плодородные земли — все наши республики сугубо аграрные. Но до этого никому нет дела — власти заинтересованы в сохранении подобной ситуации: ведь тогда в любой момент можно ввести войска! Возьмем ингушей — они на Москву молились, отделились от Чечни, чтобы остаться в России. Несколько лет ездили, просили решить вопрос о Пригородном районе и их исконных землях. Вместо того туда присылают главой администрации генерала, подливающего в этот огонь бензин. А тяга к войне и оружию у кавказцев в крови, этого не отнимешь. Ингуши нападают на осетин, и в регион моментально стягиваются войска. Такого погашения очага напряженности я врагу не пожелаю. Между кабардинцами и балкарцами тоже есть территориальные споры, назревает взрыв, но Россия не вмешивается — а вдруг Кабарда тоже захочет отделиться? Чтобы это остановить, нужно перессорить людей, потом бросить туда армию и взять все под контроль!
— Тогда получается, что вмешательство России только портит дело.
— Смотря как вмешиваться. Раз Москва несколько веков выступала в роли Старшего брата, она и должна заниматься ликвидацией последствий этой политики — по крайней мере, пока все не урегулируется и не встанет на свои места. На сегодняшний день говорить об отделении Балкарии от Кабарды бессмысленно, надо — чисто дипломатическими методами — дать балкарцам понять: как жили, так пока и живите.
— Вряд ли балкарцев удовлетворит этот вариант…
— Но не Кабарда же хочет отсоединиться, вопрос поднят балкарцами — и не чабанами, пасущими лошадей в горах, а кучкой интеллигенции, которой в Нальчике не хватило министерских портфелей. Ныне не та ситуация, пожар абхазского конфликта может в любую минуту перекинуться на эту сторону границы. Вот когда народы будут психологически и экономически готовы самостоятельно решать свои проблемы — ради Бога.
А потом с того берега ударили минометы. И в аду уже было не до разговоров.
* * *
После крупных боев на пару дней объявлялось перемирие для обмена трупами погибших. На Кавказе быть похороненным не родственниками — против всех обычаев. Но бывало, что осиротевшие родители говорили:
— Не надо перемирия, ведь они за это время смогут получше укрепиться, чтобы потом убить больше наших ребят. Наш сын и так лежит в своей земле. Это мы должны придти к нему…
* * *
Ночь. Мы сидим на лавочке в беседке «Черноморца».
Мне не спится, а Катька ждет, когда с позиции приедет Он. Темнота такая, что не то что ее лица — собственной руки не видно. Только огонек сигареты и сбивчивый, негромкий голос:
— Ты не подумай, что я голодная, что за этим приехала: у меня дома семья, сын, муж, и я его люблю, на самом деле люблю. Попала сюда случайно, с делегацией народной дипломатии, и вот застряла… Потому что у меня тут с этим парнем — не блядство. Это — Разговор с Богом.
Если б не война, мы никогда не то, что вместе — в одной компании бы не оказались. Он на шесть лет моложе, веселый, холостой, состоятельный — сам говорит, что в мирное время через день в ресторан ходил. И приехала бы я — старая баба с жалкой своей сотней тысяч. Да он и взгляд бы не задержал, а нашел бы восемнадцатилетнюю, с двухметровыми ногами и в платье от Диора. И я бы по-другому его оценила — гладкий, самоуверенный — типичный курортный контингент. А теперь война нас всех очистила и всех выровняла.
Вот он вечером приезжает, и я его хотя бы хлебом с маслом могу накормить, а иногда даже коньяка купить бутылку. Он каждый день под обстрелом — видела, их машина вся пулями и осколками продырявлена, — а назавтра ему опять на передний край и каждая ночь может стать последней. И я в такую ночь — как Последняя Женщина на Земле. Мы говорим друг другу такие слова, которые никогда и никому, наверное, не сказали бы. А потом он спрашивает: «Мы после войны встретимся?» Я отвечаю: «Конечно, обязательно встретимся!» Радостно переспросит: «Правда? Ты правда этого хочешь?» — «Ну конечно!»
На самом деле мы никогда больше не увидимся. Никогда в жизни сюда даже отдыхать не приеду. Только тогда я это навсегда сохраню, и никто это у меня не отнимет. Потому что знаю: он вскользь посмотрит — и не узнает. А узнает — так еще хуже…
* * *
— Когда ехал в Москву лечиться, со мной в купе бабушка русская села. Ты бы видела, как она по бумажке собирала, чтобы за белье расплатиться. А потом мы разговорились, она заплакала, в сумке покопалась и достает деньги: «Сыночек, у вас война, возьми, в дороге пригодится!» Конечно, я их не взял, но представляешь, что для этой бедной бабушки тысяча рублей! Я тоже заплакал…
* * *
При первом знакомстве с абхазским языком сразу бросается в глаза забавное изобилие слов на букву «А» — амагазин, афильм, асувенир.
На эту тему даже есть анекдот: «Русский спрашивает абхаза:
— Почему у вас все слова начинаются с буквы „А“?
— Афиг его знает!»
Вообще же на такие вопросы, особенно заданные с насмешкой, абхазы здорово злятся. Объясняют: это обычные в каждом языке заимствованные слова, графика в абхазском языке на основе кириллицы, пресловутая буква «А» — сродни английскому неопределенному артиклю «а», обозначает у существительных именительный падеж единственного числа, только вот пишется слитно. А обижаются потому, что, во-первых, достали. Во-вторых, это для них больной вопрос, связанный с пережитой выкорчевкой всего абхазского. Именно поэтому при бывшей власти, построив, к примеру, торговую точку, на вывеске ляпали «амагазин», хотя есть хорошее абхазское слово — «адукьан».
История абхазского языка трагична, как и история народа:
— У нас в отряде воюют два парня-добровольца из Турции, потомки наших изгнанников-махаджиров: Хаджарат и Багры. Так Хаджарат влюбился в нашу медсестру, захотел жениться. Но надо же с ней объясниться, а в его семье за годы изгнания забыли абхазский язык, он говорит только по-турецки, только Багры абхазский знает, он при нем переводчик. А сама девочка, хоть и абхазка, местная, родного языка не знает. И вот представляешь себе этот свадебный прикол: сначала Хаджарат слова своей любви по-турецки говорит Багры. Багры идет искать другую нашу медсестру, говорит ей о влюбленном джигите по-абхазски. Та находит красавицу и уже по-русски объясняет ей, что к чему. Видно, так доходчиво объяснила, что та согласилась. И ее согласие тоже прошло по цепочке в обратном порядке. Теперь Хаджарат ради нее учит русский, а она — ради него — турецкий. Но ты не представляешь, как мне больно, что они и не собираются учить абхазский — если не ради друг друга, то хотя бы ради своих будущих детей…