гроб, небо осветилось молниями, а раскаты грома сопроводили твое сошествие в землю, очень театрально. Дождь усилился, и некоторые снова открыли зонты, пока могильщики опускали гроб на веревках. Никто не произносил прощальных речей, и мы не могли бросить горсть земли или пожелать упокоения. Когда тебя опустили, то сразу начали закапывать. Кто-то кинул цветок в поглотившую тебя яму – твою последнюю остановку на пути в никуда. Остальные последовали его примеру. Напряжение спало – у подруги твоей бывшей, все это время находившейся рядом, даже случился приступ нервного, истерического смеха, отчего присутствующие тоже заулыбались. Под нарастающий стук капель мы в спешке пожелали тебе доброго пути; надеюсь, мы еще увидимся.
Чувствуя опустошение, Элена медленно закрывает красную тетрадь, идет в ванную, включает кран и, вопреки обыкновению, залезает в душ до того, как нагреется вода. Холодные струи стекают по ее плечам, шее, спине, груди, даруя уставшей коже мимолетное облегчение; капли на теле напоминают слезы, словно она плачет каждой по́рой. Элена берет шампунь и, намыливая голову, с закрытыми глазами думает о Хосе Марии. Со дня аварии она не ходила к отчиму, он в искусственной коме. Ополаскивая волосы, она чувствует, что вместе с грязью смывает и туман, который не давал ясно мыслить со дня смерти Игнасио.
8
Среда, 4 сентября 1985 г.
12:38
Элена Гальван провела больше часа в кресле рядом с Хосе Марией. Сама того не осознавая, она переняла ритм дыхания отчима. Ее гипнотизирует едва заметно поднимающаяся и опадающая грудь. Элена разглядывает покрытое пятнами, опухшее, в синяках и ссадинах лицо, усеянное бородавками и родинками, которые появились за двадцать лет брака с ее матерью. Она гладит его руку и чувствует запах тела, смешанный с больничным дезинфицирующим средством.
– Что произошло? – спрашивает она вполголоса, чтобы не разбудить тетю Консуэло, дремлющую в другом кресле.
Хосе Мария не отвечает.
Консуэло мотается туда-сюда между больницей и гостиницей с того дня, как ее зятя госпитализировали. Она должна заботиться о Соледад, своей сестре-близняшке, а теперь еще и о Хосе Марии. Кроме того, тетя взяла на себя дела гостиницы, которыми Элена полностью пренебрегала после похорон Игнасио.
– Он очнулся? – внезапно спрашивает Консуэло, потирая глаза, проводя рукой по лицу и пытаясь встать.
Элена качает головой.
– Подожди, не вставай резко, голова закружится.
– Во сколько ты приехала?
– Некоторое время назад.
– Надолго?
– Нет, мне нужно вернуться в гостиницу, чтобы разгрести текущие дела.
Консуэло медленно подходит к Хосе Марии, поправляет простыню, проводит рукой по редким седым волосам, целует зятя в лоб и похлопывает по груди.
– Просыпайся, – шепчет она ему на ухо, а затем говорит Элене: – Я приеду следом, посижу еще часик. Займись работой, это единственное, что поможет тебе излечить скорбь. Я рада, что ты выбралась из комнаты. – Консуэло подходит к племяннице, гладит ее по щеке и обнимает. – Давай, иди. Загляни к своей маме, мы про нее забыли со всем этим.
– Со всем этим, – повторяет Элена и думает, что больше никогда не увидит Игнасио.
Она сдерживала слезы, пока шла по коридорам. Выйдя из больницы, она садится в машину и с силой хлопает дверцей. Ком в горле не дает дышать. Элена наклоняется к рулю и плачет, машина трясется в такт ее рыданиям. Наконец она берет себя в руки, трогается с места и вытирает лицо рукавом свитера.
В гостинице ее останавливает дежурный администратор:
– У вас посетитель, он ждет уже больше часа, – говорит девушка, указывая на мужчину.
– Эстебан, что ты здесь делаешь?
Элена провожает друга в свой кабинет. Там одна из горничных вытирает пыль со стола.
– Я же просила не выбрасывать бумаги, которые лежат сверху, они могут быть важными, – упрекает она.
– А если я этого не делаю, вы ругаетесь, что я ничего не убираю.
– Оставь нас, – просит Элена, кивая на дверь.
– Я еще не закончила.
– Закончишь позже.
– Тогда только завтра, потому что сегодня уже не успею, – грозит горничная, встряхивая тряпку. Воздух наполняют сверкающие на свету пылинки.
– Выйди и закрой дверь.
Элена указывает Эстебану дель Валье на стул:
– В чем дело?
– Как ты, Элена?
– Плохо, очень плохо. С трудом встаю с постели, до сих пор не могу осознать произошедшее, все надеюсь, что Игнасио вот-вот появится в дверях. Я ездила в больницу к Хосе Марии, он до сих пор в коме. – Она прикрывает глаза руками и пытается подавить в зародыше бурю, которая собирается у нее внутри. – Черт, я без конца плачу.
Судмедэксперт молчит; робко протягивает руку, чтобы прикоснуться к ней, но тут же одергивает себя и переплетает пальцы. Элена встает и исчезает в ванной, а Эстебан принимается нервно ходить по комнате; он также испытывает глубокую печаль из-за потери друга.
– Прости, Эстебан. Мне сегодня стоило гигантских усилий встать, и, если честно, единственное, чего я хочу, так это вернуться в постель, принять снотворное и проснуться через неделю, две или месяц, когда мне будет не так плохо.
– Я понимаю, не извиняйся. Прости, что беспокою. Я тебе кое-что принес. Решил его не сдавать, подумал, ты захочешь оставить себе.
Эстебан достает из кармана брюк цепочку с медальоном.
– Цепочка Игнасио…
Элена подносит руки ко рту, и пара слезинок скатывается по ее щекам.
– Извини. – Она вытирает глаза.
– Здесь изображен какой-то святой. Ты его знаешь?
– Нет. Игнасио говорил, что это покровитель, перед которым ему предстоит объясняться.
– Писательские штучки, наверное…
– Эстебан, я должна сказать тебе кое-что важное, – произносит Элена после затянувшегося молчания. – Утром того дня, когда Игнасио разбился, под дверь подсунули две фотографии убитых девушек.
– Что?
– Игнасио показал их мне, когда я проснулась. Я не разглядела лиц: снимки были сделаны издалека, «Поляроидом». На одном из них было написано: «Найди меня».
– «Найди меня»?
– Игнасио вел себя странно, сказал, что убийства – это послание для него.
– Где фотографии?
– Не знаю, он их забрал.
– Возможно, они среди его вещей, которые извлекли из машины, я выясню. Что еще Игнасио тебе сказал?
– Уходя, он попросил меня, если не вернется, сохранить все вещи из его номера и не отдавать ни детям, ни бывшей жене.
Эстебан расхаживает по комнате, нервно потирает руки и достает из кармана рубашки пачку сигарет.
– Можно? – спрашивает он, и Элена отрицательно качает головой.
– В гостинице нельзя курить.
Эстебан возвращает пачку в карман и делает еще несколько шагов по кабинету.
– Элена, послушай, не говори никому то, что я тебе открою. Когда я осматривал тела убитых девушек, меня прервали двое агентов и не дали закончить процедуру. Должно быть,