Одно за другим кресла оставались позади, но взгляды сидевших провожали Кедрина дальше, до самой двери. Гур смотрел — и Кедрин даже спиной ощущал этот взгляд — с веселым и несколько удивленным интересом, словно недоумевая и желая услышать, что сможет предложить Кедрин такого, чего не знал бы Велигай; Холодовский глядел исподлобья, как будто уже по походке догадался о желании Кедрина не допустить изменения курса и теперь только и ждал момента, чтобы схватить, усадить, зажать рот. Дуглас казался настроенным доброжелательно, но челюсти его внезапно сжались, как если бы он готовился к драке. Ближе всего ко входу в пилотскую кабину сидела Ирэн; Кедрин старался избежать ее взгляда, но что-то заставило его повернуть голову и увидеть ее глаза: он прочел в них горячую просьбу, почти мольбу — не сделать и не сказать ничего такого, что заставило бы женщину пожалеть, горько пожалеть и обвинить самое себя в том, что когда-то она была знакома с этим деревянно вышагивающим по узкому проходу человеком… Может быть, этого и не было в ее взгляде, но Кедрин прочитал его именно так. Зачем он поднялся с места, зачем?
Но просто повернуться и сесть теперь было уже нельзя; этим он признался бы в возникшем у него намерении. Но что же можно сделать?
Он остановился в дверях.
— Простите, — сказал он. — А я бы не мог в это время побыть здесь, в вашей кабине? — Он просительно улыбнулся. — Очень интересно.
Пилот доброжелательно взглянул на него.
— К сожалению, нет, — развел он руками. — Тут только два кресла. А стоять во время взлета не рекомендуется.
Кедрин повернулся и пошел на свое место. Ему хотелось петь.
— Любопытный парень, — сказал пилот. — Мне нравится.
— На десятом они почти не видят космоса, — пояснил Велигай.
Пилот кивнул и взглянул на своего спутника.
— Всыплют, — радостно откликнулся Сема.
— Всыплют. Не забудьте присоединиться к контролю состояния здоровья. Все. Сема, проследи.
Сема проследил. Возвращаясь в рубку, он остановился на пороге и доверительно сообщил пассажирам:
— Вы ему сделали подарок — лучше не надо. А то он говорит, что от таких регулярных рейсов у него кровь свернулась в простоквашу. Сейчас отведет душу…
— Звездолетчик, — пробормотал Велигай. Он произнес это таким тоном, каким люди пожилые говорят: «Молодой…» — тоном, в котором под маской легкого осуждения прячется и одобрение, и явная зависть, и сожаление об ушедших молодых годах… — Звездолетчик, — повторил Велигай, ставя точку на этих размышлениях, и откинулся в кресле. И даже этого повторенного слова было достаточно, чтобы понять, чем образ жизни и мышления Велигая отличался от того, который, по мнению Меркулина, был бы единственно подходящим для настоящего конструктора.
А интересно, что сделал бы на твоем месте Учитель? Разве он стал бы возражать против такого риска — если это ради людей? Нет. Он не стал бы даже бояться. И ты не станешь. Обстоятельства…
Он не успел додумать об обстоятельствах. Мысли сдвинулись с места, смешались, завихрились, канули куда-то. Кресла полезли вниз, одновременно откидываясь и раздвигаясь. В глазах потемнело. Пилот «Кузнечика» отводил душу.
Она ревела тремя «Винд-семнадцать», наконец-то дорвавшимися до форсажа, близкими и понятными в своем желании достичь определенного им потолка. Громовым салютом глайнер прощался с наезженной трассой, как будто насовсем вырываясь в простор, о котором всегда мечтают корабли. Мелькнули внизу, стремительно уменьшаясь, резервные емкости — те самые сигары, на которых приводнялся корабль. Теперь, отдав свою мощь машине, они, ведомые автоматами, уходили по старой трассе, чтобы сесть в очередном пункте и там дожидаться корабля.
А он, рыча от ярости, карабкался на вершину невидимого пика, на который не восходили альпинисты. Атмосфера голубым пламенем стекала по обшивке, указатели ползли к первой космической, но двигателям было мало этого, и они все нагнетали скорость…
Далеко внизу, на Земле, в посту слежения и управления Глобальных трасс, диспетчер схватился за голову и послал в пространство негодующую радиограмму. Сема мгновенно закодировал ответ, и передатчик вышвырнул сообщение в эфир в какую-то долю секунды. Диспетчер прочел, топнул ногой, призвал на помощь всех чертей и, одобрительно подмигнув неизвестно кому, пустил по спирали сообщение о том, что глайнер восемнадцатый задерживается в пути и на линию будет выслан резервный номер семьдесят три.
А корабль уже вышел в черное небо, и Кедрин смотрел на экран и переводил дыхание. Кажется, ему чуть не сделалось нехорошо? Но он сдержался, не крикнул. Да, с непривычки… тяжеловато. Он расстегнул воротник. Вздохнем глубже, еще раз… Вот так…
Пилот выключил двигатели. Наступила невесомость. Трижды, нарастая и ослабевая, во внешних дозиметрах прошумел неведомый прибой, и это означало, что пройдены радиационные пояса.
Распахнулось Пространство; Земля уходила в сторону. Над ее выгнутой поверхностью восходили голубые конструкции астрофизического спутника номер пять. Шестой сиял в самом зените, на фоне давно знакомого созвездия, и вокруг него вспыхивали другие звезды, которых не было в астрономических каталогах. Тяжелый грузовоз оторвался от причальной площадки шестого, выбросил голубое облачко и начал снижаться к ажурным дискам Метеорологического пояса, нечастой цепью охватывавшего планету в меридиональной и экваториальной плоскостях. Где-то далеко справа вспыхнула и начала расплываться розовая туманность — это, наверное, очередной планетолет ушел в рейс ко внутренним планетам — и сейчас же это облачко на миг затемнил проходивший перпендикулярным курсом нерегулярный патрульный сателлит… Приземелье жило своей жизнью; в приемниках утихали голоса планетного вещания и их место занимали другие: люди на кораблях и спутниках переговаривались, шутили и спорили, иногда их разговоры прерывались резким свистом закодированных текстов с лунных станций, в ответ которым летели такие же свистящие молнии с Земли. Впереди же, пока еще в отдалении, уже возникли и становились все ярче зеленоватые светила Звездолетного пояса.
Ирэн склонилась к Велигаю и что-то ему сказала, и Кедрин каким-то образом угадал: она советовала войти в пилотскую кабину, помочь командиру правильно подключиться к маякам, подойти и пришвартоваться к спутнику номер семь. Но конструктор покачал головой и улыбнулся, и на его губах Кедрин прочитал лишь одно слово: «Звездолетчик!» — и вместе с женщиной понял, что помогать нет никакой необходимости.
Кедрин не испытывал страха. Ему все еще казалось, что пространство нереально: невесомость кончилась, в пассажирской кабине глайнера было все так же уютно, словно они и не вышли за пределы атмосферы. Даже тяжесть была такая же, как на Земле, и не обязательно знать, что причиной этого явилось просто ускорение в один «же», равное обычному ускорению гравитации на поверхности планеты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});