Ноги ужасно устали и гудели. Ботинки и костюм испачкались и пахли канализацией. В гостинице галочка напротив фамилии «Кучеров» в столбце «Приход» за прошлый день отсутствовала, и всё это нужно было как-то объяснить.
– О! Философ! – поприветствовали его соседи по комнате.
– Здорово, мужики.
– Ну, наконец-то! – продолжил Говорун. – А мы уж и не знали, что думать. Ты где был? Мобильник не отвечает. Мы тут всех на уши поставили. И в университет тебе звонили, и уже к порядочникам собирались обратиться.
– Судя по внешнему виду, – с некой надменно-проницательной ноткой сыщика в голосе произнёс Хриплый, – в какую-то передрягу ты попал. Что случилось?
– Да, такое дело. Ограбили меня, короче.
– Ни фига себе. – Изумился Фёдор. – Где, кто?
– Ну, в общем, я из университета вышел, там перерыв в работе, хотел в магазин зайти. По пути в туалет захотел. Ну вот. А там нигде не было, зашёл в подъезд. А за мной мужик какой-то. Я к нему повернулся, и тут же удар получил по «чайнику». Короче говоря, вырубил он меня. Очнулся – ни денег, ни мобильника.
– А как же ты испачкался-то так?
– Не знаю. Он меня, видимо, волохал, когда ценности искал.
– Понятно. Надо же. Блин, не поверю, что за целый день никто там тебя не видел. Всем плевать на всех, гады равнодушные. Ладно. Ну что, надо заявление порядочникам писать. Чем раньше, тем лучше. Может, сейчас прямо? Если хочешь, мы с тобой сходим?
– Давай, сходим, – добавил Виктор.
– Спасибо, ребята. Настоящие друзья. Я сначала отдохну немного, в себя приду, отлежусь. Да и душ принять не мешало бы.
– Ну, как знаешь, дело твоё.
«Потерпевший» стал снимать пиджак, и только тут вспомнил, что под рубашкой у него находятся листы от Ахмеда. Говорун с Хриплым смотрели телевизор. Их сосед начал поправлять постель, и быстрым движением положил материалы под одеяло.
«Вроде не заметили» – подумал он, и лёг поверх покрывала. Ему предстояло «переварить» всю полученную недавно информацию, а также попытаться составить первоначальный план действий.
«То, что я услышал сегодня, или, может, вчера, потрясает. Конечно, догадывался о существенной несправедливости, но не думал, что всё обстоит именно так. С другой стороны, почему я должен безоговорочно верить тому, что мне сказал всего-навсего один человек, кем бы он ни был? Даже внизу, похоже, не все разделяют эту точку зрения. В любом случае, там считают так, а здесь – по-другому. Может правда то, что слышал я ранее? Или, как часто говорят, истина где-то посередине? Нет, почему-то я верю Ахмеду. Почему? Не знаю. Наверное, это то нечто, которое психиатр называл «изнутри».
– Стас, – прервал размышления Фёдор, – ужин начинается. Идёшь?
– Да, иду. Чуть-чуть ещё полежу, и пойду. Вы меня не ждите.
– Ну, давай.
Философ остался один, быстро переложил спрятанные листы под матрац – лучшего места он пока не придумал – и продолжил обдумывать свои действия:
«Хорошо. Но с чего мне начать? Наверное, с изучения материалов. Да. Потому что так, сейчас, никаких подходящих кандидатур на вовлечение в… назовём это сетью, или лучше революционной деятельностью, у меня нет. Хотя…»
15.10.
– Здравствуйте, Сергей Вадимович, – поздоровался вербовщик с гендиректором банка, осторожно заглянув в кабинет.
– А, Станислав Евгеньевич, рад видеть. Что вас привело? Какие-то проблемы? Деньги, насколько знаю, были все перечислены. Вы получили SMS?
– Получил, да. Я не по этому поводу.
– А что тогда случилось?
– Поговорить хотел.
– О чём?
– Да так. Скажите, властные структуры всё ещё досаждают вам? – спросил Философ, ища зацепку, ведущую к сути.
– Досаждают. Последнее время уже меньше, правда. А что?
– А вы хотели бы им отомстить?
– Отомстить? Как? Зачем?
– Да хотя бы для личного удовлетворения. Для счастья.
– Ха. Разве в этом счастье?
– А разве отчасти и не в этом?
– Оно, друг мой, в деньгах. Это хорошо известно.
– Лично знаю кучу людей, которые с вами не согласятся.
– Да, и я таких знаю. Только сдаётся мне, что лукавят они. Просто у них денег мало, заработать не получается, вот они сами себя и убеждают, что богатство – далеко не главное. Это в психологии сублимацией ещё называется, если не ошибаюсь.
– Для меня так важно, чтобы занятие по душе было, и чтобы чувствовалась важность и значимость своей работы.
– Это важно. Но вы бы, положим, не отказались, чтобы вам за вашу работу платили в два раза больше? И стали бы вы вообще работать, если бы перестали платить вовсе?
– Ну, не знаю. Скажите, а попробовать прекратить этот беспредел в отношении вас, изменить всё не хотели бы?
– Да как, как изменить-то? Ничего тут не поделаешь. Силы не равны. Ко мне тут тоже один пару недель назад приходил, агитировал вступить в какую-то тайную организацию, революционную. Мир они хотели правильным сделать, всё изменить. Так я, кстати, его спрашиваю, почему ко мне пришёл, а он так и говорит, мол, «бабки» нужны. Видите, всё в них упирается, на них зацикливается.
– То есть, не стали с ними сотрудничать?
– Да нет, конечно.
– Скажите, а что это был за человек, как его звали, откуда он?
– «Геннадий» – представился он вроде бы. Тоже, между прочим, философию преподаёт. Сказал так.
– Геннадий говорите. А возраст – лет под тридцать, и с острой бородкой?
– Да. Знаете что ли его?
– Возможно.
– Если что, я вам его не выдавал, Окей?
– Само собой.
– Скажите, а вы для чего меня всё это спрашивали? Тоже революционной деятельностью занялись?
– Нет, что вы. Я просто книгу пишу. Про счастье. Вот, материалы собираю от самых разных людей. Что ж, спасибо вам. Хорошего вечера.
– Да не за что. До свидания, – с некоторым недоумением попрощался гендиректор.
«Надо же, Гена, – размышлял Философ, лёжа в номере на кровати. – Похоже, это действительно он. Никогда бы не подумал. Завтра надо будет с ним поговорить, всё разузнать. Надо же, Генка».
Спустя какое-то время Станислав, радостный от того, что нашёл единомышленника, привстал, вынул блокнот и ручку из тумбочки и начал писать:
«Счастье, как, в сущности, и любой другой процесс, состояние, явление, сперва нарастает, доходит до максимума, а затем начинает уменьшаться, заменяясь несчастьем. То, в свою очередь, проходит аналогичный путь, в конце переходя обратно. В результате получается что-то вроде синусоиды, или чередующихся чёрных и белых полос зебры. Но именно «что-то вроде», потому как в неком абсолютном исчислении (если оно в принципе возможно) эти взлёты и падения могут не совпадать, а определяются в большей степени лишь в сравнении с соседними минимумами и максимумами. И именно это сопоставление собственно помогает понять, «плюс» это, или «минус», т.е. без предыдущего горя не было бы нынешней радости, мы бы её попросту не заметили. Такая вот диалектика».
После недолгих раздумий большую часть этих изысканий пересёк чернильный крест, порождённый мыслью, что об этом писалось и говорилось уже тысячу раз. Далее было продолжено:
«Различие людей есть и в том, какой ширины полосы на этой пресловутой зебре жизни. У кого-то они узкие, тонкие