того, что погода стояла очень холодная, часто выпадал снег, так как был сезон дождей.
Министр колоний (колониями здесь назывались внутренние области страны) очень хотел знать, насколько удобно я устроился. Я ответил ему, что для полного блаженства мне не хватает только возможности искупаться. На это он мне заметил, что мои услуги слишком ценны, чтобы он мог позволить мне купаться на такой высоте, — испарение здесь настолько интенсивно, что купание вполне определенно приведет лишь к одному результату — воспалению легких.
Другой проблемой была вентиляция. В комнате, которую я занимал, не было окна, дверь же открывалась на галерею, окружавшую небольшой внутренний дворик. Всякий раз, как я оставлял дверь открытой, чтобы дать доступ свежему воздуху, первый же прохожий из самых лучших побуждений затворял ее. В одной из стен имелась другая дверь, она была застеклена и завешена потрепанной занавеской. Однажды ночью я решил открыть ее, что мне и удалось после того, как я справился с уймой болтов и гаек. Передо мной оказалось какое-то помещение. Я вошел в него со свечой и, к моему ужасу, увидел, что это другая спальня; на кровати, онемев от страха, сидела женщина и смотрела на меня. Каждую секунду ожидая, что ее оскорбленная скромность заявит о себе пронзительным криком, я извинился, насколько мне позволяли мои познания в испанском языке, который я учил по учебнику, и ретировался. Женщина так и не издала ни звука.
Проволочка была изрядной, но в конце концов я получил от правительства 1000 фунтов[21] золотом и убедился, что вся процедура прошла куда как быстро по сравнению с временем, которое требуется, чтобы вытянуть самую незначительную сумму из британского казначейства.
Я чувствовал себя очень важным, получив во владение столько золота. Однако оплата стоимости мулов, продовольствия и счетов отеля быстро сократила эту сумму до 800 фунтов. С этим сокровищем, позвякивающим в переметных сумах, 4 июля 1906 года Чалмерс и я отправились через Альтиплано по направлению на Сорату и далее на Бени.
Мы пересекли холмистую равнину, по которой непрерывным потоком двигались в сопровождении индейцев-погонщиков вьючные животные: мулы, ослы и ламы, везшие зерно, каучук и помет лам на рынки Ла-Паса. В то время помет лам был здесь единственным видом топлива, и чужеземцам волей-неволей приходилось привыкать к едкому привкусу, которым отличалась пища, изготовленная на таком огне.
Когда мы выступали, шел сильный снег, и я надел пончо, впервые обновив это свое приобретение. Пончо из шерсти ламы или альпаки — обычная одежда у индейцев-горцев. Оно служит водонепроницаемым плащом, пальто и одеялом, но составляет необходимую часть лишь мужского наряда, женщины никогда его не носят. Как защита от снега, ничто не может быть лучше. Однако мой мул был другого мнения. Свисавшие концы пончо хлопали на ветру, и не успел я осознать опасность, как мул, поддав задом, сбросил меня наземь. Тогда я подвязал углы пончо, чтобы они не трепались по ветру, и снова влез на мула.
Снег падал все гуще и гуще, и вскоре видимость сократилась до двадцати ярдов. Леденящий ветер стал забираться под пончо. Я решил снять его и надеть длинный макинтош. Как раз в тот момент, когда я высвобождал голову и руки из залубеневших складок пончо, проклятый мул снова поддал задом, и я опять растянулся во весь рост. Мул пустился наутек, а я остался лежать на земле, с холодеющим сердцем прислушиваясь к удаляющемуся звуку его копыт и замирающему позвякиванию золота в переметных сумах.
Когда погонщик, замыкавший группу, подоспел ко мне на помощь, мне стоило большого труда на моем скверном испанском языке объяснить ему, что случилось. Поняв, в чем дело, он со всех ног бросился в погоню, увлекая за собой всех проходящих индейцев. Я ждал, прислушиваясь к крикам погони, почти не надеясь снова увидеть мои деньги.
К моему изумлению, мула привели с противоположной стороны два индейца, которые задержали его на пути домой. Они вполне разумно предположили, что его владелец должен быть где-нибудь впереди. Седельные вьюки были нетронуты, и я подивился честности этих людей, которые свободно могли забрать деньги без малейшего риска быть пойманными. Я наградил их порядочной суммой, и они были удивлены безрассудством гринго[22], который так оценил их услугу.
Когда мы подходили к Титикаке, снегопад кончился, и нам открылся изумительный вид на озеро. Ветер стих, и на спокойной поверхности воды четко отражалось каждое облачко. Солнце ярко сверкало. Белые кучевые облачка — цепочка дымков — протянулись вдоль небосклона, словно какой-то огромный локомотив двигался замедленным ходом ниже горизонта. Всюду были птицы, они настолько не боялись людей, что едва давали себе труд уступить нам дорогу. На склонах холмов до самой вершины террасами располагались возделанные поля — совсем как в далекие времена инков.
Мы шли по довольно хорошей дороге, то и дело встречая posadas — постоялые дворы, куда заходили выпить пива и кофе. Мы проезжали через деревни, где собаки с бешеным лаем высыпали нам навстречу. В переходе прошел весь день, и не успели мы закончить его, как снова повалил снег, еще пуще прежнего. На ночь мы останавливались в posadas. Это были ужасные заведения, невероятно грязные, чертовски холодные и лишенные каких бы то ни было признаков санитарии. Свиньи имели свободный доступ в помещения, ибо если в Лиме фактическими мусорщиками являются тщательно охраняемые грифы, то здесь, на Альтиплано, да и в других местах, эту обязанность исполняют свиньи.
Страшные вещи рассказываются об этих постоялых дворах, особенно о тех, что расположены дальше: по тракту Мапири, где леса забираются далеко в горы. В одном из таких дворов была комната, в ней путешественников одного за другим находили мертвыми; их почерневшие тела указывали на то, что они погибли в результате действия какого-то страшного яда. Власти, подозревая неладное, занялись расследованием и спустя немного времени обнаружили в тростниковой крыше огромного паука apazauca — род черного тарантула, отличающегося такими большими размерами, что его едва можно накрыть тарелкой. По ночам это чудовище спускалось на спящих людей, и его укус означал смерть.
Со злодействами, творимыми на постоялых дворах, мы знакомы главным образом по художественной литературе, но в Боливии все это является реальностью. На одной из таких posadas, стоявшей на тракте восточнее Санта-Крус-де-ла-Сьерра, хозяин, гнусного вида метис, умертвил не менее сорока путешественников. Как предполагают, он резал их спящими. За все преступления, которые он совершил, он был приговорен к смертной казни.
От усталости мы не могли уснуть