ей другую форму». «Ведь если я уеду раньше, то окажусь причиной великого крушения, великого позора и великого греха»[1447].
Одной из причин, по которой его столь страстно жаждали вернуть во Флоренцию, было желание герцога Козимо завершить великолепные сооружения, увековечивающие память клана Медичи в Сан-Лоренцо. Как уже отмечалось выше, в библиотеке до сих пор недоставало такого жизненно важного элемента, как лестница. На ее месте возвышалась только груда отесанных камней, на полу виднелась разметка да стояла грубая глиняная модель. Точного ее плана так и не удалось обнаружить. Очевидно, что извлечь его можно было только из сознания мастера.
В правление Павла III в Рим был послан скульптор Триболо, чтобы попытаться убедить Микеланджело вернуться во Флоренцию и закончить строительство в Сан-Лоренцо, но великий мастер отказался сотрудничать с посланцем герцога, не пожелал даже покинуть Рим и уверял, будто забыл, какой облик хотел некогда придать лестнице. В конце концов герцог попросил Вазари, близкого друга художника, написать Микеланджело и молить его о помощи. Микеланджело несколько неохотно отвечал, что, «если бы я мог вспомнить, какой ее задумал, я не заставил бы просить себя. Мне, правда, представляется в уме, как со сне, некая лестница, но я не думаю, чтобы она была именно такой, о какой я тогда думал, ибо представляется мне нечто нескладное»[1448]. Далее он детально описывал свое видение вестибюля Сан-Лоренцо, руководствуясь которым, но кое-что изменив, Вазари и скульптор и архитектор Бартоломео Амманати сумели завершить проект. По словам Вазари, оригинальность замысла поразила всех, ведь ступени изливались словно лава из жерла вулкана и почти заполняли собой вестибюль. В Сан-Лоренцо Микеланджело заново изобрел такую деталь здания, как лестница, подобно тому как прежде заново вообразил стены, окна и остальные архитектурные элементы здания.
Остается только гадать, почему Микеланджело столь упорно отказывался обсуждать лестницу и сотрудничать с флорентийцами. Может быть, он действительно не мог припомнить свой замысел, в конце концов, ни много ни мало тридцатилетней давности; может быть, изначально он намеревался выбрать окончательные размеры лестницы на месте. С другой стороны, нельзя исключать, что, сколь бы вежливо он ни отвечал на письма герцога Козимо и сколь бы учтиво ни беседовал с его придворным, в душе он недолюбливал герцога, не доверял ему и не стремился помогать.
* * *
Этой осенью Микеланджело пережил две утраты. Первой стала смерть его младшего, последнего остававшегося в живых брата Джисмондо Буонарроти, случившаяся 13 ноября 1555 года. Услышав эту весть, писал Микеланджело племяннику Лионардо, он «испытал большое горе»[1449]. Однако вскоре на него обрушился еще более тяжелый удар. В тот день, когда он писал Лионардо, его слуга Франческо д’Амадоре по прозвищу Урбино уже был серьезно болен[1450]. Микеланджело был убит горем, словно потерял сына; он сам ухаживал за Урбино и спал не раздеваясь, чтобы быстрее встать и подойти к его постели, когда его слуге или, как писал Вазари, «говоря вернее, его товарищу, каковым его можно назвать и как он сам его называл»[1451], понадобится помощь.
Их и в самом деле связывали тесные узы. Когда за несколько лет до описываемых событий в Рим приехал Челлини с миссией убедить Микеланджело вернуться во Флоренцию, то в беседе с мастером сделал глуповатое предложение: пусть, мол, в его отсутствие в Риме за строительством собора наблюдает Урбино, а указания от Микеланджело получает в письмах, хотя, по мнению Челлини, он был всего лишь «подмастерьем», который «жил у него скорее как мальчик или как служанка» и якобы «ничему не научился в художестве» за те четверть века, что прослужил у мастера. В конце концов, измученный просьбами и доводами Челлини, Микеланджело «повернулся к своему Урбино, как будто спрашивая его, что он об этом думает. Этот его Урбино тотчас же, на этакий мужицкий лад, превеликим голосом так сказал: „Я никогда не хочу расставаться с моим мессером Микеланьоло, покамест или я не сдеру с него кожу, или он с меня не сдерет“»[1452].
3 декабря Урбино умер, и Микеланджело предался безудержной скорби. Как писал он племяннику Лионардо, «оставил он меня весьма огорченным и подавленным, настолько, что мне слаще было бы умереть вместе с ним из-за любви, которую я к нему питал… Почему мне и кажется, что я сейчас из-за его смерти остался без жизни и не могу найти себе покоя»[1453]. Почти три месяца спустя Микеланджело по-прежнему изнемогал от скорби; 23 февраля 1556 года он писал Вазари: «Бо́льшая часть меня ушла вместе с ним, у меня не осталось ничего другого, кроме бесконечных бедствий»[1454]. Ощущение утраты и одиночества столь мучило его, что он даже стал просить Лионардо приехать в Рим и поселиться вместе с ним. В конце апреля он все еще был столь потрясен, что всякое мгновение ожидал собственной смерти.
В целом реакция Микеланджело на смерть Урбино более всего напоминала отчаяние человека, потерявшего отца, сына или любовника, хотя нет никаких свидетельств, что между ним и его помощником существовали близкие отношения. В этот период жизни Микеланджело подобная связь между ними представляется особенно маловероятной, поскольку Урбино в 1551 году женился на своей соотечественнице, уроженке области Марке; вместе они жили в доме Микеланджело, она родила ему детей, в том числе старшего мальчика, нареченного именем Микеланджело д’Амадоре[1455]. Впрочем, если Урбино и не был его возлюбленным, Микеланджело горевал по нему так, словно действительно утратил того, с кем разделял ложе. Судя по их отношениям, Микеланджело отчаянно нуждался в близости и тепле, не непременно сексуального свойства. С возрастом эта потребность, по-видимому, только усилилась.
С вдовой Урбино Корнелией и ее детьми Микеланджело обращался как с членами семьи, которую они ему до известной степени заменили[1456]. Она часто писала ему, прося совета; в какой-то момент он серьезно подумывал взять к себе на воспитание ее сына, маленького Микеланджело. Он стал мягче относиться к членам собственной семьи после того, как в 1554 году, после бесконечных обсуждений всевозможных потенциальных невест, Лионардо женился на Кассандре ди Донато Ридольфи. Впоследствии у них родилось множество детей; некоторые умерли, включая еще одного мальчика, окрещенного Микеланджело, но часть из них выжила, в том числе наследник рода по имени Буонаррото и еще один Микеланджело.
Давней, заветной мечтой Микеланджело было возродить семейство Буонарроти, вернув ему былые богатство и славу почтенной флорентийской династии; впервые подобные мысли посетили его еще до того, как возник замысел возвести гробницу Юлия. Теперь он достиг своей цели. Он нажил состояние,