Об этом думалось Чрезвычайному и Полномочному посланнику Пресветлой Покаяны на стене муромской. Он даже верил в то, что думал.
* * *
А ПОД СТЕНОЙ луга наполнялись народом.
Острословы с обеих сторон уже вовсю сыпали насмешками да обзывательствами. Мужики закатывали рукава, подпрыгивали, распоясывались, толкали друг друга, проверяя, кто как на ногах держится.
Мало-помалу выстраивались две стенки – левый, служивый да ремесленный берег против правого, купеческого. Как и во все времена прадедовские, стали, подравнялись, распоясались, начали выкликать охотников побиться один на один.
– Диакон, а диакон, ты где? Пошто прячешься, диакон?
Агафоний, диакон церкви Святаго Наказательного Перенесения, недоуменно ворочал косматой головищей:
– Ты, что ли, Свиристелушко? Мелковат, братец, не примечу я тебя, хо-хо!
– А ты лучше примечай, – недобро улыбаясь, посоветовал Стоеросов. – Целее будешь.
– Про себя заботай, – презрительно отвечал Агафоний. – Покончу я тебя нонче, Свиристелка, так и знай. Сильно надоел!
Оба медленно двинулись навстречу друг другу – высоченный и косматый диакон против стриженого под горшок широченного купчины. И замолкли две стенки, два берега, ожидая схватки признанных предводителей, стародавних недругов.
Выше, на городской стене, тоже сошлись два закадычных противника. Покаянский посол спросил померанского:
– И на кого ставите, ваше превосходительство? Я готов поручиться пятьюдесятью цехинами за диакона.
Посланник курфюрста не смог скрыть удивления при столь грубой провокации. На кого бы он не поставил, – на левый берег, где сосредоточилась административная власть Тихона, или на правый, которому принадлежала большая часть Муромских денег, он совершил бы непростительную дипломатическую ошибку.
– Быть может, я плохо знаю Предание, святой отец, но мне сдается, что азартные игры есть грех, – сказал Обенаус. – Поправьте, если ошибаюсь.
Проконшесс Гийо сощурился.
– Вопрос не так прост, как может показаться.
– Разве? В чем же сложность? – удивился барон.
Проконшесс огляделся, нет ли кого рядом лишнего, и вдруг сказал:
– С удовольствием побеседую с вами, сын мой.
– Вот как? И когда?
– Сегодня вечером. В восемь вас устроит?
Померанский посол улыбнулся одними глазами.
– Дайте прийти в себя, ваша просветленность. Я не удостаивался подобной чести с тех пор, как вручил вам ноту протеста.
Гийо поморщился.
– Ноту? Какую ноту?
– Ноту на действия флота базилевса-императора у мыса Мекар.
– Ах да, да.
– Надеюсь, вы читали?
– А как же, как же. Что-то там такое было… сердитое.
– Тем не менее, ответа я так и не получил.
– Терпение, сын мой. Ибо в Предании, о котором вы только что упоминали, прямо сказано: всему свой срок.
– В Предании можно отыскать цитату на любой случай жизни.
– Если его знать, – тонко улыбнулся Гийо. – Так что же, придете? Заодно обсудим и вашу ноту.
– Я весьма любопытен.
– Любопытство есть порок, но не для дипломата.
– Что, об этом тоже написано в Предании?
– В комментариях, сын мой, в комментариях.
– Хотелось бы на них взглянуть.
– Ничего нет невозможного, – усмехнулся проконшесс и милостиво благословил барона.
А барон принял благословение с глубочайшим смирением. Как и подобает атеисту.
* * *
Пробило семь вечера. В Муроме настал знаменитый «бабий час». Жены да сестры, дочки да матери со всякими снадобьями бродили по берегу, подбирали побитых. Голосили, конечно. Но еще больший плач стоял в церквах, где священники в мокрых рясах начали отпевать свежепреставившихся.
– Погромы будут, – убежденно сказал Прошка, секретарь и воспитанник Обенауса. – Уже пятеро скончалось, да еще двое на ладан дышат. В прошлом году только троих ухайдакали, так и то дворы пожгли.
Закутавшись до носу в плащи, поскольку вполне могли еще облить, оба поднимались вверх от Скрипучего моста по переулку между монументальными заборами Фуфайл и Мышеводов. Редкие встречные, так же не желавшие быть облитыми, держались по другую сторону, отворачивались.
– Знаете, что диакон помер? – спросил Прошка.
Обенаус остановился.
– Что, что? Умер? Агафоний?
– Ну да.
– Этот здоровяк? Да от чего же?
– Не от чего, а от кого. Свиристел постарался.
– Стоеросов?
– Он самый. Эх! Достанется ему сегодня, впору ноги уносить. Агафоний-то человек Тихона был.
– А как же сородичи? Весь клан Стоеросовых? Неужели не заступятся?
– Не, Свиристел с ними разругался. Да и посадника родичи боятся, в большой силе сейчас Тихон-то. Замечаете, что на этом берегу стрельцов не видно?
– Да, – подивился барон. – Редкое дело!
– Это – чтобы толпу унимать некому было.
– Тогда Стоеросову и в самом деле бежать надо, – сказал Обенаус.
– Не побежит.
– Не побежит? Почему?
– А куда податься, голому-то? Не, он добро свое не бросит.
– Но ведь убьют же!
– Это точно, – кивнул Прошка.
Несколько шагов прошли молча. Прошка не выдержал.
– Жалко дурака.
– Жалко.
– Слушай, превосходительство, помоги, а?
– Как? С посадником я ссориться не могу, – неохотно сказал Обенаус.
– Понятное дело, служба. А другого ничего придумать нельзя? Постарайся, ваша милость! Ты же головастый, я знаю.
Обенаус несколько шагов прошел молча.
– Когда подожгут? – спросил он.
– Да в полночь.
– Откуда знаешь?
– А чего тут знать? – удивился Прошка. – Самое время – в полночь. Спокон веку в полночь поджигаем.
– Милые у вас обычаи.
– А у вас?
– У нас подобрее.
– Да ну? – усмехнулся Прошка.
– Тебе обязательно нужно в Поммерн съездить, чтоб своими глазами увидел. Сколько раз уже говорил!
– Да съезжу, съезжу. А насчет Свиристела-то как?
– Можно попробовать.
– Неужто придумал? – обрадовался Прошка.
– Придумал, придумал. Беги сей же час в посольство.
– Это я мигом. А зачем?
– Приготовь купчую на все Стоеросово имение. Да стряпчего достань, хоть из-под земли. Сумеешь?
– А чего тут уметь? Есть тут один, из Кликунов. Зело пьющий товарищ, но печать пока при нем. Ваше превосходительство! Так ты что, серьезно покупать будешь?
– Серьезно. Другим способом Свиристела из города не спровадить. Так что тащи этого Кликуна в посольство и жди меня там.
– А как же проконшесс? Не могу я тебя одного пустить в это… прости господи, в это Гийо.
– Там ты мне ничем не поможешь. Главное, чтобы Егудиил не оплошал.
– Не, мужик надежный. Сказал, что ровно в девять все сполнит. Как договаривались.
– Вот и славно. Если все будет нормально, я вернусь не позже десяти.
– А если не вернешься?
– Мои егеря знают, что делать. Вахмистр Паттени тебе расскажет. А на хоромы Стоеросовы цену ставь половинную. Думаю, и этому должен быть рад.
– Само собой! Померанские талеры получше муромских головешек.
Обенаус остановился, оглядывая безлюдные улицы.
– А хорошо, что стрельцов нет.
– Кому как. Для Егудиила-то да, – вздохнул Прошка. А вот Свиристелу – не очень.
– Да кто же его в драку-то заставлял лезть?
– А разве без этого проживешь?
– А ты не пробовал?
Прошка с ожесточением плюнул.
– Пробовал, пробовал. Еще раньше, чем девок и водку. Больше не хочу.
– Да почему же?
– Потому что дураков полно. Доброе отношение только после доброй трепки понимают.
– И я?
– Нет. Ты – другое дело, – неохотно признал Прошка. – Редкость какая-то. Померанский гусь в муромском курятнике.
– Не такая уж и редкость, – усмехнулся Обенаус. – Кто Свиристела спасать предложил?
Прошка покачал головой.
– Э, тут дело другое. Должок у меня перед ним. Свиристел однажды помог мне крепко. Денег дал в нужное время.
– Без трепки дал?
– Ну, без трепки и даже без процентов. Только вот и Стоеросов тоже ведь редкость. Не жадный он. За что и любят его в народе.