Фасад, обращенный к реке, представлял обширную веранду с распахнутыми по случаю теплой погоды окнами. От веранды к дорожке спускалась крутая лестница с красными ступенями. Первой по ней взбежала Камея. Обернувшись, она подождала, когда поднимутся остальные, а потом с уверенностью хозяйки предложила располагаться в низких плетеных креслах.
– Мы вас на некоторое время покинем, – сказала она, извинившись. – Поскучаете?
– Немножко, – уверила Инджин, очаровательно улыбаясь.
Перед тем как уйти, Камея выглянула в окно и попросила пригласить в кабинет некоего господина де Нанжа. Голубоглазая Изольда ничего не сказала, но на пороге дверей, ведущих во внутренние покои, вдруг зябко повела открытыми, едва загоревшими плечами. Франц при этом вздрогнул.
– Да не пялься ты так, – сказал Кэйр.
– А что, заметно? – удивился архитектор.
– Да как тебе сказать. Не то, чтобы слишком…
– …но в глаз бьет, – давясь от смеха, продолжил Ждан.
* * *
Скучать гостям вообще не пришлось. Сначала на веранде появились две хохотушки-горничные. Щебеча, они расстелили на столе скатерть, поставили вазу с цветами, принесли ящичек с превосходными сигарами, а после этого бесследно исчезли. Им на смену пришла несколько полная, но очень красивая женщина с умными и добрыми глазами.
– Меня зовут Магдой Андреевной, – представилась она.
И предложила господам студентам освежиться перед обедом. Получив согласие, повела их в туалетную комнату.
А господа студенты не успевали удивляться. Если снаружи бросалось в глаза подчеркнутое уважение к ландшафту, к естественной флоре, без труда угадывалось явное желание ограничиться самыми малыми изменениями, то внутреннее убранство виллы удивляло полной противоположностью, – количеством вложенного труда. Стремление к максимальному комфорту и даже к расточительности здесь чувствовалось с первых шагов. Уже в коридоре гости ощутили насыщенный, но тонкий и удивительно приятный аромат. Архитектор Франц воскликнул, указывая на стенные панели:
– Да это же настоящий сандал, господа! Я не ошибаюсь?
Магда Андреевна слегка улыбнулась.
– Панели не целиком сделаны из сандала, в них вставлены отдельные дощечки.
– Хорошая штука этот сандал, – заявил Бурхан, поводя носом. – А где он произрастает?
– На материке Изгоев, – грустно сказал Франц.
Он начинал сознавать, что соединить свою судьбу с девушкой, живущей в подобной роскоши, будет весьма непросто, если вообще возможно. Это его страшно расстроило, поскольку он уже твердо решил судьбы соединять. На всю жизнь, до гроба. Только вот какого гроба – сандалового?
А в туалетной комнате пришла очередь удивляться инженеру Куземе.
– Вы посмотрите, посмотрите, – восхищался он. – Бронзовые краны, фарфоровые раковины! Франц, глупая голова, тут же полноценная канализация!
– Что? Какая канализация?
– Да еще и горячая вода есть. И все это – среди леса!
– Принцесса… среди леса? – пробормотал Франц.
– Блеск, – кивнул Кэйр.
Туалетная комната действительно блистала. Она была облицована кафелем, сияла чистотой. Из нее не хотелось уходить.
– Да, – сказал Бурхан. – Это ж сколько нужно денег, чтобы так жить?
– Кажется, мы угодили в сказочный замок, – проворчал Ждан, утираясь хрустящей салфеткой.
– По ошибке, – вставил Кэйр, протягивая ему полотенце.
– Надеюсь, что не к людоеду, – хохотнул Бурхан.
И от его хохотка всем вдруг стало немного не по себе.
– Нет, – после некоторого молчания веско сказал Кэйр. – Не к людоеду. К кому-то более значительному.
– Утешил, – уныло пробормотал Франц.
Кэйр сочувственно положил ему на плечо руку.
– Встряхнись. И постарайся за столом не сидеть бучилой. Знаешь, где решаются человеческие судьбы?
– Что, в туалете?
– Нет. Судьбы решаются именно за столом. В туалете за них расплачиваются.
Лицо влюбленного внезапно прояснилось.
– Г-глубочайшая мысль, камарад! Ты долго ее высиживал?
Бурхан и Кузема переглянулись.
– Кто знает, может, еще и выживет, – печально сказал Бурхан.
Ждан вздохнул:
– Ну, если будет хорошо питаться.
* * *
…Веранда была залита лучами заходящего солнца. Курились полезные антикомариные палочки. На белой скатерти благородно темнело серебро, а в графине искрилось нечто гранатовое. Все располагало к безмятежному общению, однако беседа наладилась не сразу.
Ждан нервно ерзал, озирая многочисленные ножи и вилки. Изольда и Франц молча уткнулись в пустые тарелки. Бурхан глазел на Инджин и глупо улыбался. Лишь Кэйр с Камеей поддерживали светский разговор о различных пустяках, при этом старательно избегали вопросов действительно интересных.
– Я заказала мясное меню, – сказала Камея. – Быть может, нужно что-нибудь другое?
– О нет, спасибо. Считается, что мужчинам нужно почаще употреблять мясо.
– Да, в нем много аминокислот, включая незаменимые.
Кэйр с удивлением взглянул на собеседницу. Не выдержав, он все-таки решился задать личный вопрос.
– Простите, мадемуазель, вы где-то учитесь? Мне кажется, что я вас уже видел. – Не в университете?
– Да, наверное. Я – студентка медицинского факультета.
– Замечательно!
Влюбленный Франц вдруг встрепенулся и пропел ужасным голосом:
Бывают, братие, мозги, В которых не видать ни зги… Благовоспитанный Кэйр поперхнулся и окаменел. Однако выходка оказалась вполне уместной. Инджин расхохоталась и немедленно подхватила:
Приличны там условия Для дьявола здоровия! Потом они продолжили уже дуэтом:
Чтоб оный не скрывал рожки Под вид студенческой башки, Доценты мигом снимут стружку Хоть за понюх, хоть за полушку! И так далее, до самого конца этого весьма корявого, и, быть может, именно по этой причине очень популярного студенческого гимна.
– О, майн либер Мохамаут! – со слезой в голосе воскликнул Франц. – Шельма матер…
Вот это уже было опасным. Сентиментальность в архитекторе прорезалась тогда, когда он изрядно нарезался. Тогда его излишнюю эмоциональность нейтрализовать можно было только одним способом – длинной речью, которую дисциплинированный Франц никогда не решался перебивать. В любых других обстоятельствах чрезвычайно начитанный герр Кирш ловил за рукав ближайшую жертву и начинал бесконечные излияния с мудрыми цитатами, которые знал в немыслимых количествах.
– Кхэм, – сказал Кэйр, поднимаясь из плетеного кресла. – Дамы и господа! Коль скоро выяснилось, что все мы суть питомцы единой alma mater, молочные, так сказать…
– …поросята, – кивнула Инджин.
– Ах, как это прекрасно, – пробормотал Франц. – Храм высокой науки, студенческое братство… Gaudeamus igitur.
– …позвольте мне сказать по этому поводу несколько слов.
– Давай-давай, ваша честь, – прошипел Бурхан. – Спасай положение!
Ждан ловко долил вина в бокал оратора, а дамы вежливо похлопали.
– Благодарю, – сказал Кэйр. – Кхэм. Итак…
Он приступил.
Лишь минут через пять, если не через шесть, а если не кривить исторической правды – то и через все восемь, заметив, что Франц вновь впал в прострацию, уморился и сделался временно неактивным, Кэйр сжалился над аудиторией.
– …так выпьем же за то, чтоб никогда не гас сей светильник во мраке покаянского фанатизма, магрибинского варварства и, прости уж меня, Ждан, муромского невежества. Уф! Amen. Кажется, я всем всыпал.
Девушки, у которых уже онемели руки, державшие бокалы, дружно переглянулись.
– Боюсь, что я вас смертельно утомил, – сказал Кэйр, когда все выпили.