В 1835 году очередная попытка китайских властей остановить незаконную торговлю привела к военному столкновению с англичанами. «Опиумные войны» были, конечно, «далеко не только столкновением из-за поставок опиума» (about much more than opium)[1028]. Доступ к китайскому рынку и контроль над внешней торговлей Поднебесной империи были главными призами, за которые шла борьба.
Открыть китайский рынок для продукции растущей английской промышленности становилось особенно важно на фоне очередного рыночного спада, который разразился в 1836 году. В Лондоне прекрасно отдавали себе отчет в том, насколько шаткой была его позиция с моральной точки зрения, но экономические выгоды от приобщения Китая к мировой системе были слишком велики, чтобы можно было отказаться от них из-за соображений нравственного порядка. В 1840 году эскалация конфликта, периодически принимавшего насильственную форму, привела к полномасштабной войне.
Китайская армия была к началу XIX века крайне отсталой с точки зрения вооружения, но бюрократическая система Поднебесной империи позволяла мобилизовать и содержать значительные массы дисциплинированных бойцов, что до поры позволяло уравновешивать техническое превосходство Запада. Ситуация изменилась после окончательного присоединения Индии к Британской империи. Созданная англичанами индийская армия резко изменила соотношение сил в Восточной Азии. Отныне силы, находившиеся под командованием британских генералов, могли одновременно обеспечить себе и техническое преимущество, и достаточную численность, чтобы взять верх над любой другой армией в Азии.
Как и следовало ожидать, Первая опиумная война завершилась победой британцев, навязавших в 1842 году Поднебесной свои условия мира. В состав британских владений вошел Гонконг, на долгие годы превратившийся в стратегическую базу Королевского флота, торговый форпост и опорный пункт для дальнейшего наступления против Китая. После поражения 1842 года китайская империя все больше приходила в упадок. Под давлением внешних противников и внутренних противоречий она быстро утрачивала свою славу и могущество. В 1850-е годы страну потрясло восстание тайпинов, началась затяжная гражданская война между ними и императорским правительством. Европейские державы пользовались любым поводом, чтобы вмешиваться во внутренние дела Поднебесной. К европейцам вскоре присоединилась и Япония — успехи модернизации в 1860-е годы превратили Страну Восходящего Солнца в серьезную военную силу. Японский империализм формировался и укреплялся, участвуя наряду с европейцами в разграблении Китая.
Вторая опиумная война 1856–1860 годов обернулась столкновением Китая не только с Британией, но и Францией. Китайские порты были открыты для европейской торговли. Вошедшие в Пекин европейские армии подвергли его систематическому разграблению: «с тех пор китайские редкости и безделушки стали непременным атрибутом европейских буржуазных гостиных»[1029].
В нашествии на Китай приняла участие и Россия, воспользовавшаяся слабостью соседней империи, чтобы навязать ей в 1860 году неравноправный договор о границах. Как признает отечественный историк, «по отношению к Китаю Россия была ничуть не лучше других европейских держав и США»[1030]. Разграничение территории шло по китайскому берегу Уссури, а не по середине фарватера реки, так что все острова отошли к России. Уступленные китайцами земли вошли в состав Уссурийского края.
На протяжении второй половины XIX века Китай превратился в объект европейской политики, полностью утратив способность самостоятельно контролировать свои международные связи и отношения. Наибольшую выгоду из упадка Поднебесной извлекла Британия. К 1898 году на ее долю приходилось 82 % китайской внешней торговли[1031]. Английские предприниматели понемногу проникали и на внутренний рынок Поднебесной — после открытия внутренних провинций империи для иностранных предпринимателей английские суда получили возможность обслуживать там внутренние торговые маршруты.
РЕКОНСТРУКЦИЯ
Великий русский экономист Н. Кондратьев характеризует период с середины 1840-х по 1870-е годы как время «повышательной волны» в развитии экономики[1032]. Однако во второй половине 50-х годов XIX века мировой рынок пережил глубокий кризис, за которым следует волна социально-политических потрясений, ведущих к серьезной реконструкции капитализма.
К концу 50-х годов Британия являлась «мастерской мира» и единственной индустриальной экономикой планеты. Франция из соперника превратилась в партнера, а остальной мир, включая даже динамично развивавшиеся Соединенные Штаты, далеко отставал от Англии. Однако в течение следующего десятилетия в Европе и Америке происходят перемены, радикально меняющие соотношение экономических сил. Оставаясь ведущей державой, Британия утрачивает промышленную монополию. Как ни парадоксально, происходит это при активном содействии самого же британского капитала, который нуждается в новых рынках для сбыта своей продукции. Если до середины века Англия вывозила в первую очередь изделия своей обрабатывающей промышленности, то в теперь на первое место выходит экспорт технологий и оборудования. Если бы этого не произошло, то британское машиностроение просто захлебнулось бы после завершения индустриализации в собственной стране.
Соответственно, меняется и таможенная политика. Любопытно, что в период индустриальной революции британский либерализм распространялся на вывоз и ввоз товаров, но отнюдь не на передачу технологий и экспорт промышленного оборудования (значительная часть английских машин, использовавшихся русскими заводами в середине XIX века, была вывезена нелегально). Во второй половине века попытки ограничить вывоз станков и промышленного оборудования сменяются правительственными мерами, стимулирующими именно этот род экспорта.
Статистические данные свидетельствуют о резком изменении структуры британского экспорта на протяжении второй половины XIX века. Если в 1850-1870-е годы британский экспорт рос по всем направлениям, то к концу 1880-х годов вывоз важнейших видов готовой продукции заметно сократился. Потери отчасти покрывались тем, что экспорт машин и промышленного оборудования продолжал расти. Так, например, из Соединенного Королевства в 1854 году вывезли текстильных изделий на 31 700 тысяч фунтов, в 1870-м — в два с лишним раза больше, на 71 400 тысяч фунтов, а в 1887-м — всего на 71 тысячу фунтов. Еще более впечатляющая картина получается с другими видами товаров. Вывоз железа составил 11 700 тысяч фунтов в 1854 году, 111 000 тысяч в 1870 году и 107 100 тысяч в 1887 году, льняных изделий соответственно экспортировали на 5100 тысяч, 10 400 тысяч и 8700 тысяч фунтов, шерстяных изделий — на 10 700 тысяч, 26 600 тысяч и на 24 600 тысяч фунтов. Напротив, вывоз оборудования продолжал расти, более чем удваиваясь каждое десятилетие с 2200 тысяч фунтов в 1854 году до 5300 тысяч фунтов в 1870-м и 12 800 в 1887 году[1033].
Точно так же, как Англия неожиданно и добровольно уступила Франции значительную долю морской торговли, на новом этапе она легко отказывается от промышленной монополии, сохраняя, однако, за собой техническое и экономическое лидерство. Напротив, для остальной Европы и Северной Америки переход от торгово-аграрного капитализма к промышленному дается непросто. Мировая система переживает болезненный период реконструкции, сопровождающийся драматическими переменами в политической, экономической и социальной сферах.
Большинство европейских стран переживает в это время серьезные реформы, порой сближающиеся по своим масштабам с революциями. Ликвидация крепостничества в России, Гражданская война и отмена рабства в США, революция Мэйдзи в Японии, создание первого британского доминиона в Канаде, ликвидация Ост-Индской компании и создание Индийской империи под контролем Лондона, Рисорджименто — образование под властью Пьемонта единого итальянского государства, наконец, Австро-прусская и Франко-прусская войны, завершившиеся возникновением Германской империи — все эти события изменили карту мира и соотношение сил в нем. Буржуазное хозяйство становилось индустриальным, сеть железных дорог связывала теперь между собой не только крупнейшие города, но и основные производственные регионы, порождая новую экономическую географию.
Маленькая Бельгия оказалась первой страной на континенте, пережившей индустриализацию. Очень скоро аналогичные процессы развернулись во Франции и Германии, Соединенных Штатах, на севере Италии, в испанской Каталонии и в некоторых регионах России. Этот процесс и сопровождавшие его социально-политические изменения происходили во всех странах, претендовавших в соответствии с критериями викторианской эпохи на звание «цивилизованных». Однако наиболее серьезные последствия для дальнейшей судьбы мира имели перемены, развернувшиеся в Америке и Германии.