Но каковы бы ни были ошибки англо-французского командования, союзники просто не могли позволить себе поражения. Трудности, которые испытывала британская армия в первую кампанию, будучи плохо подготовленной к боевым действиям в условиях суровой крымской зимы, лишь усилили в Лондоне стремление успешно довести дело до конца. В странах континента могло сложиться мнение, что «военная мощь Англии приходит в упадок» (the military power of England had set for ever)[1016]. Под вопрос был поставлен престиж империи.
Сведения, поступавшие с театра военных действий, создавали в английском обществе представление о «превосходной отваге солдат и преступной некомпетентности их офицеров» (superb gallantry of the soldiers and the criminal incompetence of their officers)[1017]. К тому же пресса подробно освещала каждую ошибку и неудачу собственной армии (в отличие от российской официальной пропаганды, приукрашивавшей положение дел). Шотландский журнал жаловался: «Мир позабыл, что в условиях свободы легче залечить раны, чем скрыть их, и хотя нация ежедневно получала полный список неудач, переживаемых армией, нация ни на минуту не теряла решимости довести дело до победы»[1018].
В таком настроении британская армия и ее союзники с удвоенными силами возобновили натиск на Севастополь весной 1856 года. Но к тому времени, когда англо-французские силы сломили сопротивление защитников города, в Лондоне уже созрело твердое убеждение, что армии необходимы серьезные реформы: «Страна поняла, что героических воспоминаний о Ватерлоо уже недостаточно»[1019]. В Петербурге сделали аналогичные выводы, осознав, что армия и держава не могут больше жить славой Бородина. Российское государство вступает в период «Великих реформ».
Для английских элит важным итогом войны стала убежденность в том, что необходимо поддерживать «наш тесный и искренний союз с Францией». Напротив, с Россией надо было как можно скорее налаживать отношения, опираясь на «мудрый и примирительный дух, который демонстрирует правительство в Петербурге»[1020]. Этот дух примирения выразился не в последнюю очередь в пересмотре русской таможенной политики, которая из протекционистской превратилась в либеральную.
ИМПЕРИЯ В АЗИИ
Походы Клайва привели не к завоеванию Индии англичанами, а к установлению на субконтиненте британской экономической и политической гегемонии. Причем ни сама Ост-Индская компания, ни правительство в Лондоне не воспринимали сложившееся положение как временное или переходное. Заранее составленного плана завоевания не было, как не было и уверенности в том, что надо расширять свои территориальные приобретения.
Новый этап британской экспансии в начале XIX века, как и в середине XVIII столетия, был спровоцирован изменившимися обстоятельствами и страхом потерять достигнутое. Появление Наполеона в Египте вызвало панику среди лондонских политиков и руководителей Ост-Индской компании, опасавшихся, что закрепившись в стране фараонов, французы сделают бросок в Индию. Английским дипломатам в Петербурге было велено договариваться о возможности получить русские войска для азиатской войны, а в самой Индии решено было нанести удар по местным правителям, которые могли бы стать потенциальными союзниками французов. Удержать Египет в качестве плацдарма для колониальной экспансии Наполеон не смог, но к тому моменту, когда это стало ясно, ситуация в Индии изменилась необратимо. Армии под командованием Артура Уэлсли (Arthur Wellesley), будущего герцога Веллингтона, провели серию успешных кампаний против маратхских княжеств и значительно расширили границы британских владений. После этого завоевание шло практически непрерывно, пока вся территория субконтинента не оказалась объединена под властью Компании.
Окончательное завоевание Индии увеличило не только экономические возможности британского капитала в Азии, но и мощь империи. Как отмечает английский историк, «после того как под контролем европейцев оказались военные ресурсы Индии, появилась возможность дальнейшего расширения влияния Запада»[1021]. Индийские армии стали важнейшей опорой империи. Уже в 1762 году небольшой контингент сипаев участвовал в британской экспедиции против испанской Манилы, а в течение XIX века индийцы несли службу на всем пространстве империи — в Бирме, в Африке, в Восточной Азии. Они играли решающую роль в британских войнах против Китая. Из Индии прибывали в покоренные и оккупированные страны и администраторы. Чиновники и бизнесмены, специалисты и военные, представители новой индийской элиты не просто служили делу империи, но в значительной мере формировали ее облик, практику, институты, идеологию, повестку дня.
Для Британской империи Индия была не просто колонией, не только самой богатой и густонаселенной территорией, не только «жемчужиной» в короне. Уже к началу XX века Индия по своему статусу напоминала скорее доминионы, чем прочие колонии — другое дело, что она, в отличие от Канады и Новой Зеландии, не имела демократического правительства. Как замечал один из британских авторов того времени, «эта страна, несомненно, давно перестала быть просто колонией, и хотя она, безусловно, зависит от нас, но управляется во многих отношениях как независимая империя»[1022].
Индия представляла собой своеобразный «имперский центр, производивший все то, без чего империя была бы немыслима — людей, товары, идеи. Все это распространялось отсюда. Южная Африка, особенно Наталь, Центральная и Восточная Африка, берега Аравии и Персидского залива, острова Индийского океана, Малайский полуостров, побережье Китая от Гонконга до Шанхая, — все эти регионы попав в орбиту империи, зависели от решений, принимаемых не только в Лондоне, но и в Калькутте, Бомбее, Мадрасе», — пишет историк Томас Р. Меткалф (Thomas R. Metcalf)[1023].
Самым драматическим образом экспансия англо-индийского капитала сказалась на судьбе Китая, когда обнаружилось, что выращиваемый в Индии опиум является чуть ли не единственным экспортным товаром, на который имеется спрос в Поднебесной.
В 1793 году английское посольство привезло в Китай образцы самых лучших достижений европейской науки и цивилизации, но императорское правительство оценило их как «странные и дорогие предметы» (strange and costly objects), не представляющие никакого интереса. Китайцы заявили, что они уже «имеют все возможные вещи», а потому «не испытывают нужды в изделиях вашей страны»[1024].
Европа, напротив, нуждалась в китайских товарах, потреблять которые она готова была в возрастающих количествах. После того как чаепитие стало привычной частью образа жизни в Англии и Северной Америке, Ост-Индская компания сделала торговлю данным продуктом одним из важнейших направлений своей деятельности. Единственную конкуренцию поставкам чая из Китая, которые контролировались Компанией, составляли сухопутные караваны, направлявшиеся через пустыню Гоби в Россию. Однако эти поставки были ограничены, и русские купцы не могли серьезно соперничать с англичанами на мировом рынке.
Поскольку Ост-Индская компания неспособна была что-либо продать в Китае, ее затраты вынуждены были компенсировать европейские и американские потребители (что и было одним из поводов недовольства в североамериканских колониях). Исправить ситуацию оказалось возможно единственным способом — наладить в Китай поставки опиума из Индии.
Опиум культивировался и применялся здесь для медицинских целей. Уже в начале XVIII века его привозили в Китай, где постепенно распространялось курение опиума, однако в скором времени оно было запрещено императорскими декретами. Другой вопрос, что декреты эти не выполнялись, и в Китай к середине века из Индии ежегодно ввозилось около 1000, а по некоторым данным всего 400 ящиков (chests), наркотика. Несмотря на очередной жесткий запрет, введенный в 1799 году, эта торговля бурно развивалась, достигнув к 1820 году 5000 ящиков. К 1840 годам импорт достиг 40 тысяч ящиков в год[1025]. В этом бизнесе наряду с англичанами и индийскими купцами участвовали турецкие производители опиума, португальцы и американцы. Конфедерация маратхов была еще одним, независимым от британцев, источником поставок наркотика в Китай — торговое соперничество между ней и Ост-Индской компанией стало одной из причин конфликта, завершившегося в 1817–1818 годах разгромом конфедерации и установлением английского господства над ее территорией (и ее экспортом). «К 1830 году масштабы продаж опиума настолько увеличились, что ни один другой товар в мире не давал таких торговых оборотов», — констатируют английские источники[1026].
Опиумная торговля привела к нарастающему оттоку серебра из Китая, что, в свою очередь, заставило императорскую казну увеличивать налоги, разоряя крестьян и вызывая недовольство населения. Разрушительные последствия курения опиума для китайского общества отнюдь не были секретом для английских джентльменов, ведущих дела в Азии. Как отмечала газета «Chinese Courier» в 1833 году: «ничто не заставляет китайцев идти на уступки иностранцам в такой степени, как это постоянное, непрекращающееся обнищание страны, происходящее от продажи данного товара»[1027].