и учительницу привлечь позднее.
«Сначала кадило раздую, расшевелю, там и помощники найдутся».
Ерошка — грамотей, научился в детском доме, и передовой человек. Без газет, без книжек не живет. В мешке у него несколько старых номеров «Правды», справочник комсомольца и с дюжину брошюрок. Неоценимую службу несет справочник комсомольца: в нем есть все, как в календаре, а главное — указаны революционные праздники, важнейшие даты и приложены к ним лозунги.
Открыл Ерошка справочник и долго думал над ним. А думал он, как расшевелить Хохловку, задеть всех, чтобы забегали, зашумели.
«Если митинг, собранье, — не пойдут, не станут слушать. Спектакль скоро не сообразишь, да и толку от него?.. Э, штука, это будет штука!» Ерошка решил выпустить стенную газету.
Вечером он прошелся по Хохловке, внимательно оглядывая дома и заборы. Во дворах гавкали псы.
«Нелегко будет, — сокрушался Ерошка, — нелегко…»
Вернулся и спросил у тетушки Серафимы:
— Нет ли у тебя костей либо мяса какого-нибудь? Сойдет и тухлое.
— Зачем тебе?
— Надо.
— Выдумал! Слава про тебя какая идет, знаешь?
— Не интересно и не хочу знать.
— В дом тебя никто не пустит.
— Пустят, у меня уже друзья есть.
— Кто это?
— Ребята.
— А старики-то — ух как недовольны!
— Да чего во мне плохого? Курю — это пустяки.
— Не это… У председателя что ты говорил, все ведь знают.
— И правду говорил… Есть, что ли, кости-то?
— Сырых тебе, вываренных?
— Любых.
Друзей у Ерошки, пожалуй, было немного, разве только один Антипка Синдерюшкин. Жил он на отлете с матерью-старухой и с целой оравой братьев и сестер. Антипка — старшой, все прочие — мелочь. Жил Антипка бедным-бедно. По летам он с матерью работал в Хохловке поденно: жал, косил, возил сено, а по зимам запрягал свою хилую лошаденку в розвальни, усаживал в них всю семью и уезжал в дальние заводы и деревни просить милостыню. Так и ездил всю зиму, возвращался в Хохловку по последнему санному пути.
Вот с ним-то и сдружился Ерошка, сразу поняли оба, что они одна стать — голь и сироты, чужаки в Хохловке и надо им держаться вместе.
Ночью Ерошка взял кости и пошел к Антипке. Спал Антипка на сеновале, не было у него высокого забора и злого пса во дворе; залез Ерошка на сеновал, нашел Антипку и разбудил.
— Дай мне лагун с дегтем!
— Зачем? Куда ты?
— Завтра узнаешь. Я тебе верну его, через час принесу.
— Бери, зачем только?
— Говорю, узнаешь все.
Взял Ерошка лагун и, крадучись близ стен и заборов, к дому лавочника Аверьяна. Первый богач Аверьян в Хохловке и первый контра. Оглядел Ерошка улицу — пусто там и тут, везде. Кисть в лагун и давай водить ею по забору. Почуял Ерошку пес и к забору, загремела цепь.
Не успел гавкнуть пес, как Ерошка кинул ему через забор сырую кость. Схватил ее пес и начал грызть с довольным ворчанием, а Ерошка пишет по забору, торопится… Кинет псу косточку и опять пишет, пишет.
Тишь на улице, пустыня.
Застучал в другом конце улицы сторож березовой колотушкой и пошел в обход. Кинул Ерошка псу последние кости, сделал еще несколько взмахов кистью — и с лагуном на задворки, оттуда к Антипке на сеновал.
— Готово, лагун привязал к телеге.
— Чего ты делал?
— Забор у Аверьяна расписал.
— Расписал?
— Да, стенгазету… Забор-то уж больно хорош — широкий и высоченный! Весь я его закатал, утром читать будем.
— Догадаются сразу, что твоя работа.
— Пусть.
— Побить могут.
— Не посмеют. Я не чего-нибудь написал, а лозунги. Если он меня побьет, то будет самый последний контра и враг Советской власти.
Проснулись хохловцы, пошли по делам и обомлели — на Аверьяновом заборе дегтем было написано сверху:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Ниже:
«Стенная газета „Вгоняй революцию“ № 1.
Товарищи хохловцы, скоро ли вы образумитесь и будете по-настоящему жить? А то молитесь по церквам да по скитам богу, а бога-то ведь нет. Пусто на небе, пусто.
Аверьян живет у вас паном, а вы на него хребет гнете. В лавку к нему не ходи́те, в кооперативе дешевле все и лучше.
Восемь годов, как у нас революция, а земля все не разверстана. Товарищи бедняки, нечего с богачами церемониться! Землю от них долой, и заборы все порушить. Надо, чтобы братство было, а у вас псы спущены.
Да здравствует Октябрьская революция и Советская власть!
Да здравствует революция в Хохловке!
Долой буржуев и кулаков!»
Собралась перед Аверьяновым забором большая толпа, со всех концов бежал народ.
— Номер первый, значит, и другой появится.
— Аверьяну сказать надо, не знает, видно.
— А может, сам написал?
— Аверьян, сам, эту чертовщину?! Не кто иной, как тот…
Открылось окно, и высунулся сам Аверьян:
— Чего это вы, суседи, к моему дому грудитесь?
— Глянь-ка, на заборе-то што!
— Весь расписан.
— Забор расписан?
— Весь-весь.
— Места живого нет.
Выбежал Аверьян, глянул и позеленел от злости.
— Фулиганство, безобразие, позор, охаяли… Кто это, кто?
— Так он и скажет тебе…
— Антихрист тот, Ерошка. Подайте мне его! Растопчу дьявола.
— Придется ведь забор-то перекрашивать.
— Строгать, пожалуй, заново, — подсказывали Аверьяну соседи.
— Бабы, воды,