Читать интересную книгу Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Более важными – и в то же время более загадочными – представляются некоторые особенности стабильно высокого одобрения деятельности президента.

Бросается в глаза, что действия практически всех лиц и институтов власти, которые окружают президента, назначены им, реализуют его решения, оцениваются общественным мнением в основном негативно: правительства – 37 % одобряющих против 48 % неодобряющих, прокуратуры – 26 % против 51 %, представителей президента в округах – 30 % против 38 %. Единственное исключение – премьер-министр, на которого как бы отчасти падает тень президента (его деятельность одобряют 42 %, не одобряют 40 %). Позитивно оценивается населением, кстати, и работа «своих» губернаторов (53 % против 37 %). Президент оказывается одиноким на волне общественного одобрения.

Более того, конкретные действия самого президента почти во всех сферах из месяца в месяц получают преимущественно отрицательные оценки в глазах населения. Так, в марте деятельность Путина по наведению порядка в стране за прошедший год сочли успешной 45 %, безуспешной – 50 %, успехи в подъеме экономики и повышении благосостояния людей отметили 31 % против 63 %, в разгроме боевиков в Чечне – 28 % против 65 %, в политическом урегулировании в Чечне – 21 % против 71 %. И только в укреплении международных позиций страны большинство (55 % против 38 %) сочло действия президента успешными.

Подводя итоги за год, 45 % опрошенных (в апреле) отметили, что их надежды, связанные с приходом к власти Путина, оправдались, 49 % – что эти надежды не оправдались или их вообще не было. В большей мере оказались оправданными надежды людей старших возрастов (соотношение мнений 55: 41 у тех, кто старше 55 лет), в меньшей – в средних и младших возрастных группах: 44: 52 среди самых молодых (до 25 лет) и 39: 53 среди 40-летних. Чаще всего выражают свое разочарование высокообразованные (34: 62) и москвичи (25: 63).

В то же время практически во всех общественных группах сохраняется весьма высокий уровень надежд на будущее, связанных с деятельностью президента. Возьму лишь один пример. Успехи Путина в наведении порядка в стране отмечают менее половины (45 %), но в марте 2001 г. надеялись, что президент сможет этого добиться, почти три четверти (73 %) населения. Причем из числа самых молодых – 85 %, из пожилых – 71 %, из имеющих высшее образование – 76 %, среднее образование – 73 %.

Напрашивается предположение: высокий уровень одобрения деятельности президента Путина связан не столько с опытом минувшего года (практически, конечно, более чем полутора лет) его пребывания у власти, сколько с надеждами на будущее. Напомню, что самый высокий рейтинг (показатель одобрения деятельности) Путина пришелся на момент его вступления в должность и.о. президента, когда решающим компонентом массовых оценок могли быть только надежды, притом символические, то есть не опирающиеся на опыт каких-то реальных достижений. Видимо, этим в значительной мере и объясняется «непотопляемость» высокого рейтинга при всех колебаниях общественно-политической атмосферы в стране.

Это – далеко не новое – предположение сейчас можно подтвердить данными об изменении ряда показателей отношения к президенту за последнее время. С октября 2000 г. по апрель 2001 г. показатель «успеха» (средняя величина по серии вопросов о том, как президент справляется с проблемами страны) колеблется в пределах от 33 % до 37 %, показатель «надежд» (тоже средняя величина по серии вопросов) – 64–67 %, уровень одобрения в целом деятельности Путина как президента – 64–70 %. Таким образом, уровень одобрения довольно близок именно к «линии надежд», но не к «линии успеха».

Другое обстоятельство, заслуживающее внимания в этой связи, – изначальная неопределенность программы Путина, которая как будто давала различным политическим направлениям возможность надеяться на то, что президент рано или поздно будет действовать в соответствии с их установками. На первых порах это можно было считать признаком политической неопытности, позже – своего рода военной хитростью, рассчитанной на то, чтобы получить поддержку и правых, и левых, и консерваторов, и прогрессистов, и т. д. И сейчас то, что Путин до сих пор не предложил никакой политической и экономической программы, вызывает беспокойство 56 % опрошенных. Характер действий президентской команды за все эти месяцы не позволяет предположить, что первое лицо государства умеет или хотя бы стремится стоять «над схваткой», выше узкополитических интересов, отстаивая высшие ценности государства и закона; принятую позицию вернее было бы представлять в иных терминах – лавирования, манипулирования, порой просто шараханья и т. п. Но, как и ранее, неопределенность собственной позиции все еще является скорее выигрышной для Путина.

За минувший год в наибольшей мере оправдались надежды на президента у избирателей «Единства» и ОВР (по голосованию на выборах 1999 г.), несколько реже указывают это сторонники ЛДПР и СПС; в основном не оправдались или отсутствовали ожидания в отношении Путина в электоратах «Яблока» и КПРФ. Однако надежду на то, что Путин сможет навести порядок в стране, в электорате «Единства» разделяют 90 %, ОВР – 94 %, СПС – 88 %, КПРФ – 63 %, «Яблока» – тоже 63 %!

И, наконец, едва ли не самым сильным фактором остается отсутствие видимой альтернативы Путину – как политической, так и личностной. В свое время Путин пришел к власти как долгожданная «стилевая» альтернатива Борису Ельцину. (Замечу, что в предыдущие годы взлет популярности таких деятелей, как Александр Лебедь, а потом Евгений Примаков, также был связан со стилем поведения каждого.) Сейчас этот начальный капитал практически израсходован, «путинский» стиль воспринимается массой населения как нечто привычное. Но другой лидерский имидж не предложен никем. Ни в каких опросах никто из действующих политиков даже не приближается к Путину по уровню одобрения, доверия, «избираемости». Не видно не только влиятельных союзников или соратников, с которыми ему приходилось бы считаться, но и серьезных конкурентов или соперников ему на нашем политическом поле. Наконец, не видно сейчас и шансов на «собственную» альтернативу, то есть на «другого Путина», набравшегося нового опыта, освободившегося от влияния «старого» окружения и пр. Это, конечно, особенности самого российского политического поля, его «групповой» структуры.

В этих условиях никакие просчеты правящей команды, никакие разочарования целых групп населения, тем более никакие критические выступления не влияют на символически-высокий уровень рейтингов президента. В воображаемой ситуации близких выборов он без особого труда вновь оказался бы победителем (получив около 40 % голосов от общего числа избирателей; на выборах 2000 г. их было 36 %).

Однако состояние символических рейтингов не дает никаких гарантий реальных успехов и стабильности положения. В практической ситуации постоянных коллизий с различными группами и факторами политической жизни действуют силы, а не символы. Массовые иллюзии и надежды никого не спасают от необходимости маневрировать, уступать, выдвигать и тут же снимать собственные предложения (см. судьбу предложений по внешнему долгу, изменениям в УПК, выводу войск из Чечни…). Если вспомнить историю последнего полувека, нетрудно видеть, что лидеры, стоявшие у власти (Хрущев, Горбачев) или стремившиеся к ней (Лебедь, Примаков), оказывались в трудном положении вовсе не потому, что утрачивали символический ресурс поддержки со стороны общественного мнения. Этот ресурс важен, пока и поскольку он опирается на определенную расстановку властных групп и структур.

* * *

Человек, социальная организация, государство нуждаются в символах, закрепляющих порядок и направление движения, способных сплачивать и вдохновлять людей. Символические аспекты человеческого действия приобретают особое значение в период перемен и потрясений, неопределенности социальных ориентиров и нестабильности ценностных регуляторов. Символическую роль могут приобретать термины, имена, тексты, даты, флаги, ритуалы и т. д. Позитивные (в контексте определенного движения, изменения) символы восполняют разрыв между реальным и желаемым положением вещей, мобилизуют активность, заменяют аргументацию. Негативные – отталкивают, демобилизуют и т. д. Советская эпоха создала, а потом дискредитировала целую череду собственных (часто заимствованных) символов – словесных, изобразительных, ритуальных, праздничных. Эпоха перемен (после 1985 и 1991 гг.) в значительной мере обесценила советскую символику, в том числе идеологическую, но не создала никакой собственной. Попытки придать символически-мобилизующий смысл терминам «перестройка», потом «реформа» давно провалились. Не удалось сделать символом «новой России» (тоже, по существу, дискредитированный термин) Август 1991-го, его надежды и жертвы. Даже введенный в те дни в обиход российский триколор был позже символически перекодирован как принадлежность к петровской исторической традиции. Позднейшее (характерное для ельцинского периода) обращение к российско-монархической символике (орлы, ордена, украшения, «придворные» нравы и т. д.) не привлекло общественного внимания и не играло никакой заметной роли в ориентации настроений и мнений. Другое дело – архаические по своему происхождению, но не утратившие влияния на значительную часть населения символы (в основном словесные) державного величия, национальных интересов, военной мощи, порядка, противостояния «козням» внешних врагов и т. п. Для команды нового президента, пообещавшего, в частности, устранить «разрыв» с прошлым (то есть советским), было естественным обращение к призракам советской госсимволики (военное знамя, музыка и стиль гимна). При выборе между (абсолютно нереальной) русской «Марсельезой» и (тоже нереальным) «Боже, царя храни» государственный и массовый разум солидарно остановились на привычной многим александровско-михалковской «середине». В декабре 2000 г. около 75 % опрошенных одобрили решение о гимне, принятое Думой с президентской подачи.