Читать интересную книгу Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Даже самые последовательные «ястребы войны» не решаются говорить сейчас о скором ее окончании (если, конечно, речь не идет о переименовании «контртеррористической» операции, скажем, в «миротворческую» или какую-нибудь еще). В послании парламенту Путин предположил, что на окончание конфликта потребуется не меньше времени, чем ушло на его разжигание. Начало конфликта, правда, можно отсчитывать по-разному – и с 1994-го, и с 1944-го, а в забытом сейчас договоре Ельцина – Масхадова говорилось даже о 400-летнем противостоянии Чечни с Россией. Важнее представить, что можно было бы считать действительным окончанием конфликта. Для реинтеграции Чечни в РФ (ограничимся этим вариантом исхода) недостаточно установить военно-милицейский контроль над территорией, даже дополненный какой-то авторитетной местной администрацией, восстановить инфраструктуру и хозяйство, обеспечить занятость и нормальный доход населения, вернуть и устроить беженцев и т. д. Надо еще, чтобы чеченцы, а также их дети и внуки (минимум три поколения) считали себя достойными гражданами России, а жители других регионов признавали их таковыми. Сейчас трудно даже представить себе, с какого момента, с какого из будущих поколений можно было бы начать такой отсчет времени.

В марте этого года 58 % опрошенных жителей России соглашались с тем, что чеченцы – «такие же граждане России, как и русские», не согласны с этим были 34 %. К сожалению, у нас нет возможности проверить, какая часть жителей Чечни сейчас готова считать себя российскими гражданами.

Здесь-то и возникает проблема тягчайшего «морального» счета войны, который придется оплачивать нынешним и будущим поколениям. Всякая война закрепляет в людях злобу, ярость, насилие, в том числе неконтролируемые. Это относится и к войнам, которые считаются вынужденными, освободительными, оборонительными. Об этих сторонах той, «большой» войны у нас стали писать лет через 20–30 после ее окончания (Василь Быков, Вячеслав Кондратьев, ранний Валентин Распутин…). Разбираться в нравственных последствиях войны чеченской куда сложнее хотя бы потому, что это война внутренняя, и заниматься этим придется сегодня, завтра и много лет спустя.

Из всех событий, связанных в последние месяцы с чеченским узлом, самым значимым в этом плане представляется не очередная серия взрывов, не переезд временной администрации из одного укрепрайона в другой, не дискуссии в ПАСЕ и пр., а «дело» полковника Буданова и то, что за ним стоит. Массовые страсти вокруг Буданова – и со стороны обвиняющей, и со стороны, защищающей его, – накалены потому, что его поступок (убийство чеченки) никак нельзя считать исключением, выходкой садиста, пьяного и т. п. Бессудная расправа (в ходу более осторожный термин «внесудебное разбирательство») с реальным или предполагаемым виновником – непременная принадлежность накаленной обстановки и соответствующей психологии. Особенно если речь идет о войне партизанской, колониальной, где отсутствуют различения «фронта» и «тыла», воюющего и мирного населения и где, конечно, не действуют никакие законы и конвенции. За историей Буданова стоит сейчас тень массовых расправ с предполагаемыми боевиками и их «пособниками», следы которых обнаружены в Ханкале и других местах Чечни. Осудить сурово одного преступника и не осудить обстановку, которая плодит преступления, нелепо; осудить «мягко» – скандально. Судебная история «дела» Буданова поэтому вряд ли имеет разумную перспективу.

Чрезвычайно показательно, на мой взгляд, распределение мнений россиян о том, как поступить с Будановым (опрос проведен в марте). Только 11 % опрошенных считают, что полковника нужно «осудить по всей строгости закона», 27 % – что следует проявить снисхождение, учитывая «обстоятельства военного времени и боевые заслуги Буданова», 16 % – что он должен быть признан невиновным, «поскольку в борьбе с бандитами оправданы любые средства», еще 24 % полагают, что его просто оклеветали. 22 % затруднились ответить. Чаще всего предлагают снисходительно отнестись к Буданову более молодые респонденты (до 40 лет). За суровое наказание высказываются 19 % имеющих высшее образование и только 9 % с образованием ниже среднего.

А практику «внесудебных разбирательств» (читай: бессудных расправ) с чеченцами, задержанными в ходе «зачисток», считают оправданной более трети, 35 %, неоправданной – 45 %. Причем ни возраст, ни образование опрошенных почти не влияют на распределение суждений: так, у наиболее образованных одобряют расправы 32 % против 51 %.

Напомню, что это мнения «всероссийские»; у распаленных ненавистью участников боев и «зачисток» (а также у жителей соседних российских регионов) уровень одобрения расправ куда выше. И еще одно напоминание: речь идет о Чечне, но кто не знает, что «внесудебные разбирательства» с обвиняемыми и подозреваемыми по разным поводам происходят достаточно часто и далеко от Кавказа? И чаще всего не встречая ни юридического, ни массового осуждения… На этом фоне все официальные отмежевания от недавнего призыва Бислана Гантамирова уничтожать террористов «на месте преступления» кажутся по меньшей мере лукавыми. На наше массовое сознание (да и на официальное тоже) все еще действует доисторическая традиция «око за око», «со злодеями по-злодейски» и т. д. со всеми остановками. Гнойник чеченской войны питает и подкрепляет эту пагубную традицию, вбрасывая в российское общество потоки неутоленной ярости, насилия, бесправия. И оружия тоже. Давно замолкли голоса тех, кто рассчитывал (или делал вид, что рассчитывает) на «возрождение» армии и патриотического сознания в ходе усмирения мятежной провинции.

Конечно, дикие жестокости, насилия, показательные расправы в обстановке войны без правил, подобной нынешней чеченской, совершаются всеми сторонами, и каждая приписывает себе право на возмездие. Такие войны, как показывает опыт минувшего века, выиграть нельзя, их можно только преодолеть, переведя взаимные отношения в иную плоскость. Задача неимоверно, немыслимо трудная, но все же – в дальней перспективе – разрешимая.

В заключение чеченской темы небольшое замечание о международных аналогиях. Можно отыскать немало параллелей между действиями сепаратистов и экстремистов в Чечне, в Афганистане, в Палестине, в Косово, в Македонии и пр., правомерно говорить об очагах опасной напряженности вдоль южных границ «европейского» мира (это, наверное, одна из труднейших проблем всего наступившего века). Но аналогии редко объясняют реальные ситуации и еще реже помогают решению этнополитических проблем. Представлять конфликт в Чечне результатом какого-то «всемирного исламского заговора» – нелепо и заведомо бесперспективно, в том числе для российского федерализма. Экстремистов и авантюристов разных стран правильнее и полезнее разделять, чем соединять в некий воображаемый интернационал. Избавиться от их влияния на массы населения можно лишь с изменением почвы и ситуации, питающих экстремистские течения.

Не лучше обстоит дело и с аналогиями из отечественной истории. С партизанской войной в Западной Украине и в Балтии советские власти справились только к середине 50-х, когда вернули ссыльных и перешли от усмирения к налаживанию мирной жизни. Но заложенная в годы противостояния национально-политическая «бомба» взорвалась в следующем поколении, примерно через 35 лет, – и последствия хорошо известны.

Рейтинги – реальные и символические

Согласно расхожей байке, нынешний обыватель, проснувшись, выясняет три показателя: погоду, курс доллара и рейтинг первого лица; убедившись в их стабильности, поворачивается на другой бок… Торжественно отмечавшаяся годовщина инаугурации Путина дает лишний повод присмотреться внимательнее к оценкам президента в общественном мнении. Здесь на первый взгляд немало странного, даже как будто фантастического.

Самый высокий из регулярно наблюдаемых показателей (рейтингов) – уровень одобрения деятельности Путина на посту президента. За 2000 г. среднее его значение – около 70 % (пик – 80 % в январе, сразу после вступления в должность и.о. президента), за четыре месяца 2001 г. – примерно 73 %. Неодобрение деятельности президента выражают в среднем менее 20 % опрошенных. Заметные (на несколько процентов) колебания этого показателя отмечались редко. В прошлом году катастрофа «Курска» на короткий срок «уронила» президентский рейтинг на 10 %. Апрель принес небольшое снижение уровня одобрения – с 75 % до 70 %, что даже взволновало некоторых комментаторов. Скорее всего, напрасно. Небольшие колебания рейтинга отмечаются каждые два-три месяца и не изменяют общей картины. Прямое влияние «дела НТВ» на отношение населения к президенту сравнительно невелико: на протяжении всей кампании Путин не воспринимался большинством населения как ее активный участник. «Широкие спины» прокуроров и судейских, а также Альфреда Коха, Бориса Йордана и др. в этой ситуации надежно прикрыли авторитет президента. 37 % опрошенных в апреле (против 14 %) оценили его поведение в скандале как «достойное» или «в основном достойное», при том что остальные 49 % затруднились ответить.