Читать интересную книгу Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Тем самым «дело» НТВ превращается в «дело» самой власти, в показатель восприятия действительности со стороны разных групп и персон из числа власть имущих.

Борьба за «четвертую кнопку» высветила такой угол нашего бытия, как состояние журналистского сообщества, да и прочих групповых и коллективных образований. Оказалось, что это сообщество с удивительной быстротой разлагается от одного строгого взгляда «сверху», а каналы, газеты, авторы, недавно пользовавшиеся репутацией солидных, легко – повинуясь черной профессиональной зависти или инстинкту самосохранения – вовлекаются в «общий» поток заказных поношений. А попытки противостоять этому напору с помощью дружных «коллективок» («возьмемся за руки, друзья…»), как всегда, оказываются ненадежными и недолговечными.

В этом, впрочем, мало нового. Мы получили еще одно свидетельство закономерного конца той гласности, в которой экранные и газетные персонажи представлялись лидерами общества, а телевидение было не только «важнейшим из искусств», но и рычагом переворота (отчасти – воображаемого) в массовом сознании. И которая, увы, держалась доброй волей или безразличием высшего начальства, а потому и была обществом не заслуженной, не соответствующей уровню его «гражданственности». Если перефразировать известную формулу, общество получило больше гласности, чем могло (политически и экономически) удержать. В конечном счете независимо от чьих бы то ни было заявлений и намерений именно этот предмет, а не «команда» НТВ, не союз Киселева с Гусинским, подвергся трудному испытанию на прочность. Результаты испытаний – если судить по данным опросов общественного мнения – неоднозначны.

Говорить о массовом равнодушии в данном случае не приходится. В марте этого года 36 % опрошенных по России были обеспокоены наступлением на НТВ. В апреле, уже после перехода канала под газпромовский контроль, 50 % россиян выражали недоумение, тревогу, возмущение, страх и только 5 % (пять!) отметили свое удовлетворение по этому поводу. Более высокий уровень беспокойства демонстрировали москвичи: здесь более половины, 55 %, выказывали тревогу (против 11 % довольных ситуацией вокруг НТВ). Почти половина столичных жителей выразили симпатии митингам в поддержку компании. Да и сам факт проведения столь массовых митингов – явление примечательное. Правда, в данном случае можно говорить лишь о кратковременной вспышке митинговой активности. Когда стало ясно, что дело проиграно, явные признаки общественного протеста как будто исчезли, ушли вглубь.

Давно, очень давно не видели исследователи столь высоких показателей общественной тревожности по внутриполитическому поводу. Еще один важный момент: впервые за последние годы наиболее встревоженными оказались самые молодые. (Кстати, активность молодежи была заметна простым глазом – тоже впервые – и на митингах поддержки.) Развитие событий показало, однако, что «власть» – при всех реверансах в адрес интеллигенции – может спокойно игнорировать мнение наиболее образованной части населения. Во всяком случае, до поры до времени.

Но теперь о другой стороне медали. Почти половина (46 %) опрошенных в апреле (это относится, хотя и в несколько меньшей мере, и к москвичам, и к высокообразованным, и к молодым) приняла на веру «финансовую» версию объяснения ситуации вокруг НТВ, еще 11 % усмотрели источник кризиса в амбициях Киселева, 36 % сочли главными инициаторами скандала Гусинского и Киселева, 20 % – Коха, Йордана, а также Путина и его окружение.

Это значит, что общество наше готово тревожиться в связи с ситуацией вокруг НТВ, но далеко не готово понимать ее. Слишком сильны фобии в отношении «олигархов» и слишком велико доверие к официальным источникам информации, особенно если они освящены авторитетом первого лица.

На уровне деклараций общественное мнение (в большинстве своем) как будто неизменно признает ценность свободы слова и критики, ограничения такой свободы поддерживаются реже, хотя не так уж редко. Так, в нынешнем апреле 53 % опрошенных согласились с тем, что для понимания происходящих событий нужно знать различные точки зрения; по мнению 36 %, «разноголосица сбивает с толку, СМИ должны освещать события с одной, правильной позиции». Отвечая на другой вопрос, лишь 11 % сочли, что пресса должна поменьше пугать людей всякими разоблачениями, а больше говорить «о хорошем, о наших успехах». Но 42 % согласны в том, что следует говорить народу всю правду о нашей жизни, какой бы она ни была, и столько же (41 %) предпочли, чтобы критическая информация была «взвешенной» и «не наносила вреда стране»… Получается, что и свобода слова, и ограничения ее могут найти определенную массовую поддержку. Здесь есть очевидная основа для манипуляции мнениями людей.

В дни самого напряженного – как казалось иногда – общественного противостояния вокруг судьбы НТВ от зарубежных коллег приходилось слышать вопрос-упрек: почему российская публика не действует, как «Прага» (имеется в виду борьба за контроль над чешским государственным телевидением осенью 2000 г.). Ответить можно довольно просто: потому, что не может так действовать, а не может потому, что за плечами «Праги-2000» стояли и «Прага-1989», и «Прага-1968»; нам же школу ответственности общественного протеста проходить не довелось. Сумеем ли мы ее когда-нибудь пройти или будем искать утешение в бессмертном «проекте о введении единомыслия в России» – вопрос открытый и надолго таким останется.

Можно предположить, что торжественный разгром НТВ и других информационных средств «Медиа-МОСТа» на время затруднит публичное выражение сомнений и несогласий во всем корпусе наших СМИ, но вряд ли сможет с ним покончить. Как-никак до всеобщего единомыслия и пароксизма страха нам пока далеко…

Чечня: Буданов и другие

Вялотекущее развитие событий в Чечне и вокруг нее как будто не принесло за последние месяцы ничего неожиданного. Но именно эта почти «привычная» обстановка неумолимо поворачивает общественное внимание к тем сторонам событий, которые до недавнего времени оставались в тени или о которых просто не хотелось думать.

Военные действия или переговоры в Чечне?

(в % от числа опрошенных; N = 1600)

Сначала – несколько цифр из последних исследований. Во-первых, никогда еще за время нынешней чеченской кампании не выражалось так сильно массовое неприятие войны. Вот довольно наглядная картина изменений в общественных настроениях за последний год (распределение ответов на вопрос, как следует поступать в Чечне – продолжать военные операции или вступить в переговоры с противной стороной):

Как, по вашему мнению, завершится конфликт в Чечне?

(в % от числа опрошенных; N = 1600)

Как видим, за год сторонников продолжения военных операций стало почти в два раза меньше, а число сторонников переговоров возросло более чем вдвое.

И, во-вторых, никогда еще не были столь пессимистическими мнения россиян о результатах этой войны.

Комментарии, как говорится, излишни. Замечу лишь, что в полученных ответах речь идет только о непосредственных, «военно-территориальных» последствиях, притом ограниченных рамками собственно Чечни и Северного Кавказа. Между тем видимые сейчас последствия чеченской войны далеко выходят за эти рамки. Объявленное около года назад окончание крупномасштабных военных действий на территории мятежной республики не принесло ей ни мира, ни порядка, но выдвинуло на передний план проблемы экономических, политических, нравственных последствий – притом долговременных. Согласно февральскому опросу, только 15 % надеются, что в ближайшие годы удастся наладить мирную жизнь в Чечне; по мнению 45 %, для этого потребуется много лет; 33 % вообще не видят шансов на мир. По данным апрельского опроса, улучшение положения в Чечне за последние полгода отметили 20 %, ухудшение – 15 %, отсутствие изменений – 55 %.

С самого начала кампании было ясно, что она затрагивает не Чечню только, но всю Россию – уже потому, что с ней связывались политические расчеты и карьеры всероссийского масштаба. Новые измерения этот масштаб приобрел тогда, когда во всех российских регионах стали считать свои людские потери, сталкиваться с проблемами беженцев, положения чеченской диаспоры и т. д. Чисто экономическая цена войны (по данным российско-чеченской администрации, на полное восстановление хозяйства республики требуется около 100 млрд руб., которые можно вычесть только из госбюджета России). Но еще больше не поддающаяся измерениям моральная цена войны, которую приходится и придется платить российскому обществу.

Даже самые последовательные «ястребы войны» не решаются говорить сейчас о скором ее окончании (если, конечно, речь не идет о переименовании «контртеррористической» операции, скажем, в «миротворческую» или какую-нибудь еще). В послании парламенту Путин предположил, что на окончание конфликта потребуется не меньше времени, чем ушло на его разжигание. Начало конфликта, правда, можно отсчитывать по-разному – и с 1994-го, и с 1944-го, а в забытом сейчас договоре Ельцина – Масхадова говорилось даже о 400-летнем противостоянии Чечни с Россией. Важнее представить, что можно было бы считать действительным окончанием конфликта. Для реинтеграции Чечни в РФ (ограничимся этим вариантом исхода) недостаточно установить военно-милицейский контроль над территорией, даже дополненный какой-то авторитетной местной администрацией, восстановить инфраструктуру и хозяйство, обеспечить занятость и нормальный доход населения, вернуть и устроить беженцев и т. д. Надо еще, чтобы чеченцы, а также их дети и внуки (минимум три поколения) считали себя достойными гражданами России, а жители других регионов признавали их таковыми. Сейчас трудно даже представить себе, с какого момента, с какого из будущих поколений можно было бы начать такой отсчет времени.