Читать интересную книгу Том 8. Преображение России - Сергей Сергеев-Ценский

— Да, так именно и случилось, — согласился с ним Матийцев, уже не улыбаясь.

— И это, конечно, получилось гораздо умнее, чем экспедиция к черту на кулички, как почему-то говорится! — продолжал Яблонский, воодушевившись снова. — А то ведь все эти научные открытия так называемое человечество о-от-лично ценить умеет! Дока-зало это оно, когда Лавуазье голову оттяпало на гильотине!.. Декарт вот тоже сделал открытия в математике, а череп его с аукциона продали в Стокгольме в тысяча восемьсот двадцатом году.

— Как? Череп Декарта с аукциона? — усомнился было Матийцев, но Яблонский вскинулся:

— Что? Не знали этого? А об этом еще Шопенгауэр писал с философским спокойствием… Так вот и спрашивается: на кой же черт тянуть из себя жилы ради так называемой пользы человечеству?

— Так что вы полагаете, — усмехнулся Матийцев, — что гораздо лучше поставить вместо отвлеченного понятия «человечество» вполне конкретное: «бельгийская угольная компания»?

— Гораздо лучше! Гораздо лучше! — пылко подхватил Яблонский, как бы не заметив иронии. — И вот, на пользу бельгийской компании и на свою тоже, разумеется, поломайте-ка голову над тем, как удешевить себестоимость угля, — вот вам и будет научное открытие!

— Путь для этого только один, — серьезным тоном сказал Матийцев, а Яблонский так и прилип к нему глазами:

— Какой же, вы думаете? Какой именно?

— Машинами заменить шахтеров.

— Ма-ши-нами? Но-вое дело! — разочарованно протянул Яблонский. — То есть не только одних шахтеров, но и лошадей в придачу… Маленького не хватает: этих вот самых машин. Бензиновозы? Ввели их было, а что толку от них? Нет, нужно что-то другое, только это ведь не наша с вами, горных инженеров, специальность: технологи тут думать должны, а не горняки… Притом, конечно, с талантами к изобретательству, вроде Эдиссона… А с привилегиями на изобретения такая везде волокита, что черт с ними… У нас и технологи карьеры себе не сделают и капиталов не наживут… Да, наконец, кого же именно может, в конечном-то счете, интересовать удешевление добычи угля? Шахтовладельцев или их инженеров?

— Думаю, что и тех и других.

— Напрасно! Напрасно так думаете!.. Исключительно только хозяев шахты, а инженерам от этого ни теплее, ни холоднее… Отсюда вывод: всякий инженер должен стремиться только к одному, — стать шахтовладельцем, тут тебе альфа, тут тебе и омега… Вопрос только в том, как именно это сделать.

— Гм, действительно, как? — улыбнулся Матийцев. — Трудноватый как будто и для вас вопрос?

— «В каждом доме есть деньги, — говорил Кречинский, — надо только уметь их взять», — ответил Яблонский, и хвостик шпрота мелькнул и исчез под его пушистыми усами.

— Это вы не о выгодной ли женитьбе хотите сказать? — догадался Матийцев и почему-то вспомнил тут же письмо Лили.

— А что такое наша с вами служба в шахтах, как не продажа себя бельгийской компании?.. А выгодная, как вы сказали, женитьба что такое? Не та же ли продажа себя, только за гораздо более приличную цену?

— И какую же именно цену за себя вы считали бы приличной? — с большим любопытством спросил Матийцев, в голове которого завертелась строчка: «Надежды юношей питают» и следом за ней другая: «Вы не теряйте надежды…»

— Не так давно, представьте, — всего месяца полтора назад, — оживленно заговорил Яблонский, — подвернулась было партия… Только что окончила институт… Не то чтобы красива, но все-таки и не урод же, а уж наивна прямо до глупости… Так что с этой стороны и так и сяк, — вообще терпимо… Но-о, чуть только вопрос зашел о приданом, — мерси, не ожидал, — тридцать тысяч, только и всего!

— Что же, как будто не так уж мало, — заметил, наблюдая его с интересом, Матийцев.

— Как для кого, — развел руками Яблонский. — Тридцать тысяч? Что же это за деньги тридцать тысяч? Какую шахту можно купить за тридцать тысяч?.. А какой-то кислой девчонке со всей ее родней себя уже продал! Нет, — гиблое дело! Я отказался… А вообще-то, должен вам сказать, мне в высочайшей степени безразлично, кому именно себя продать, пусть даже старухе, только бы дала побольше.

— Хоть и ведьме киевской? — без улыбки уже спросил Матийцев.

— Хоть и самой настоящей ведьме с Лысой горы, решительно все равно, лишь бы в руках у меня был капитал! Вы слыхали, может быть, Фигнер-то, известный тенор, солист его величества, купил угольные копи в Ткварчели, в Грузии, и теперь уголь в казну поставляет. Да ведь на огромные суммы, — не кое-как! Большое дело у этого бывшего певца в руках. Вот это я понимаю! А Шаляпин…

— Что Шаляпин? — невольно перебил Матийцев, снова вспомнив Лилино письмо.

— Да мне говорили о нем, будто он тоже где-то на Кавказе землю купил и стали ему там бурить. Доломит будто бы нашли — тридцать четыре процента кремнезема, — что тоже не так уж плохо, только ему хочется, будто бы, непременно нефть у себя на земле найти. Вот к чему приходят артисты — певцы, посвятившие, как говорится, жизнь свою святому искусству. А мы с вами, раз мы инженеры, должны быть смолоду людьми дела, а не каких-то там мечтаний!.. Что такое время? Философское понятие? Вполне возможно, однако практичные люди говорят: время — деньги. А что такое дело? Тут и непрактичные люди ответят то же самое: деньги. А без денег денег, не сделаешь… Тысяч сто — это еще и так и сяк для начала, — вот моя крайняя цена, а не то чтобы какие-то тридцать… Так что если у вас есть на примете такая особа, — будь она для вас даже как рвотный порошок противна своею наружностью, я не откажусь ее осчастливить, черт бы ее драл! Зато у меня тоже мог бы быть ткварчельский уголь, а я бы уж дело поставил, как говорится, мое вам нижайшее почтение! У тенора Фигнера какой же может быть опыт в этом деле? Решительно никакого! Его всякий из нашего брата инженеров обернуть вокруг пальца может, а уж меня не обманут, дудки! Я всякому такому как следует хвост накручу! — И Яблонский, сжав кулаки, начал так энергично крутить ими, что чуть не свалил со стола свою бутылку, теперь уже почти пустую, причем выпил вино, за исключением одного лишь стакана, он сам.

Слушая и наблюдая Яблонского, Матийцев представил всего лишь одну минуту себя инженером на шахте, хозяином которой, в Ткварчели или в Донецком бассейне, был бы его теперешний гость, и ему у себя же в квартире стало не по себе.

Не то чтобы тут же выгнать захотелось ему слишком развернувшегося Яблонского, но он уже не пытался больше улыбаться; даже и губы сжал и осерьёзил глаза.

Голова Яблонского была несколько странной формы, вытянута спереди назад яйцом, так что даже и с первого взгляда всякому бросался в глаза его крутой, хозяйского типа затылок. Боковым пробором и начесом волос сбоку на темя Яблонский, видимо, силился округлить линию головы, но при его негустых уже волосах это ему плохо удавалось.

Смотрел он как-то вполглаза: тяжелы ли были у него верхние веки, или он просто приучил себя именно так смотреть, чтобы придать себе побольше важности. Лицо его нельзя было назвать ни красивым, ни умным, — оно было как-то подчеркнуто грубовато. Такое лицо могло быть у сорокалетнего толстяка, хотя толст Яблонский, при росте выше среднего, не был.

Внимательно разглядывая его, Матийцев как-то незаметно для себя ставил с ним рядом Лилю. Может быть, потому так у него вышло, что тот только что спрашивал, нет ли у него на примете богатой невесты. И до того вдруг ясно ему показалось, что Лиля была бы довольна, если бы ее мужем сделался Яблонский, что чуть было он не сказал: «Есть у меня на примете богатая невеста!..» Остановило его только то, что он совершенно не знал, какое приданое могут дать за Лилей. Для него она была хороша без всякого приданого, но только теперь вот именно он постиг житейскую истину, что красивая женщина тянется к богатству, нуждается в нем, как дорогой бриллиант в золотой изящной оправе. А какая же пара мог бы быть он, Матийцев, горный инженер, совершенно ничего, кроме жалованья, не имеющий, такой женщине, как Лиля?

Совсем другое дело Яблонский: он бешено, напролом стремится к богатству, а это значит, что непременно и станет богат… И, как бы в подтверждение его мыслям, Яблонский заговорил о себе:

— Я представлял вам возможность стать со временем членом Государственной думы, но вы… почему-то отказались. Это — ваше личное дело, конечно. Но зато я… я от членства в Союзе горнопромышленников Юга России не отказался бы, если бы имел свою шахту. И я бы постоянно выступал с речами и докладами на съездах горнопромышленников, а не был бы безгласным Пеньком Иванычем. Там же, — если вы не читали их протоколов, могу вам сказать, — только воду в ступе толкут, а светлой головы ни одной незаметно. Вот теперь все кричат об угольном кризисе: «Угольный кризис! Угольный кризис!» А что это за угольный кризис такой? Откуда мог у нас взяться угольный кризис? Я вам скажу, откуда. Очень дешево у нас ценят уголь — вот причина недостачи угля! Нет никакого смысла увеличивать его добычу, когда цена ему на месте шесть-семь копеек за пуд! Взвинтить цену на уголь надо общим решением съезда горнопромышленников, вот тогда и был бы смысл взвинтить добычу!.. «Постановили: пуд каменного угля на месте держать на высоте десяти копеек, антрацита — двенадцати. Постановление это строго соблюдать всем горнопромышленникам Юга России». Вот и все! И все убедились бы тогда, что исчез, как дым в небе, всякий этот там угольный кризис!