Читать интересную книгу Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Немецким горожанам выпало на долю гораздо больше ужасов и разрушений, чем британцам во время налетов люфтваффе в 1940–1941 гг.: каждое успешное бомбометание представляло собой адское зрелище. Матильда Вольф-Монкебург описывала огненный вал в Гамбурге в июле 1943 г. «Целых два часа длился этот раздирающий барабанные перепонки кошмар, и вокруг было сплошное пламя. Никто не разговаривал. При каждом колоссальном взрыве потрясенные люди готовились к самому худшему. Когда раздавался грохот, головы автоматически опускались, а лица искажались от ужаса»41.

Гротескные картины разрушений выходили за границы воображения. Урсула Гебел пишет о налете на Берлин в ноябре 1943 г., когда разбомбили городской зоопарк: «Еще вчера вечером… я была в слоновнике и смотрела, как шесть слоних и слоненок выделывали трюки под руководством своего дрессировщика. В ту же ночь все семеро сгорели заживо… Гиппопотам-самец спасся в своем бассейне, [а] все медведи, белые и бурые, верблюды, страусы, все птицы, хищные и остальные, сгорели. Все аквариумы высохли; крокодилы уцелели, но замерзли в ноябрьском холоде, и змеи тоже. Слон по имени Сиам, гиппопотам и несколько обезьян – вот и все, что осталось от зоопарка»42.

Марта Грос жила в Дармштадте неподалеку от Франкфурта. В ночь на 12 сентября 1944 г. этот крупный промышленный город подвергся налету Пятой группы бомбардировочной авиации; погибло не менее 9000 человек.

«Мы стояли в самом дальнем конце убежища, – рассказывает она. – Там были капитан Р. в парадной форме, я, Г. и фройляйн Х., державшиеся за руки и слушавшие гуденье [самолетов] над нами. Один из первых взрывов был где-то неподалеку. Мое сердце затрепетало, раздался ужасающий треск, стены затряслись. Мы услышали, как что-то затрещало, обрушилось, а потом зашипело пламя. На нас полетела штукатурка, и мы думали, что сейчас обрушится потолок. Через полминуты раздался второй страшный взрыв, дверь распахнулась, и я увидела, как падает лестничный пролет, объятый ярким пламенем, и сверху льется моря огня. Горели противопожарные экраны.

Я крикнула: “Бежим наружу!” – но капитан Р. схватил меня: “Стойте здесь, они еще над нами”. В этот момент обрушился дом напротив. К нам рванулся пятиметровый язык пламени; в нашу сторону полетели комоды с распахнутыми дверцами и другая мебель. Чудовищное давление вжало нас в стену. Теперь Р. завопил: “Выходите и держитесь за руки!” Приложив всю свою силу, он вытащил меня из-под деревянных обломков. Я бросила свой денежный ящик, потянула за собой фройляйн Х., а она уцепилась за г-на Г. Мы пролезли в дыру, ведущую во двор. Наш дом горел. Я видела, как падают лестницы, видела, как огонь охватывает мои кровати. В центре сада было ужасно жарко и так дымно, что мы встали на колени и опустили головы как можно ниже, временами зачерпывая землю и прижимая ее к своим пылающим лицам»43.

В подвалах и убежищах под расположенной неподалеку больницей, при тусклом аварийном освещении, пострадавшим (большинство из них потом умерли) прикладывали к ужасным ожогам листы бумаги, смоченные растительным маслом. Водопровод отключился. Воздух был насыщен зловонием горящей плоти. Доктора оперировали часами, совершенно выбиваясь из сил. Некоторые трупы остались неповрежденными – эти люди погибли от удушья или внутренних повреждений, вызванных взрывом. Многие ослепли из-за едкого дыма и кружащихся в воздухе горящих частиц. Отти Белл описала, как рядом с ними раздался взрыв: «Послышался грохот, свет погас, радио умолкло. Мы все опустились на колени, широко раскрыв рты. Моя невестка громко молилась о спасении наших жизней. Наш щенок, которому едва исполнилось полгода, в ужасе лаял»44.

Домохозяйка Грета Зигель рассказывала: «Мы все оцепенели… Старухи в ночных рубашках и чепцах привалились к садовым оградам, дрожа от ужаса и холода. У обожженных вздулись волдыри на лицах, на шее, везде. У одной женщины кожа полосами свисала с лица… Я взглянула на обуглившийся труп, лежавший ничком, он был сантиметров шестьдесят длиной. Они все были такие… В парке герцогского дворца мы видели бесчисленные тела, почти все обнаженные: на одном только носок, другие в одних подвязках или с кусочком рубашки; одна молодая белокурая девушка словно бы улыбалась»45. Задохнувшиеся от дыма сидели в подвалах подобно привидениям, закутанные в одеяла и с закрытыми тканью лицами: «Стояло жуткое зловоние». Утром 13 сентября, по словам Марты Грос, «в городе стояла мертвенная тишина, призрачная и ужасающая. Это утро было даже неестественнее предыдущей ночи. Ни птицы, ни зеленого дерева, ни людей, одни только трупы». Оттилия Белл: «Вокруг были только дымящиеся развалины. На нашей километровой улице не осталось ни одного целого дома»46.

С 1943 по 1945 г. подобные сцены повторялись в немецких городах день за днем, ночь за ночью. Страдал не только моральный дух гражданского населения: горевали и солдаты на далеких полях сражений, получая подобные известия из дома, а порой и наблюдая разрушения собственными глазами. «Ну и побывка у меня была! – пишет немецкий солдат, вернувшийся в 1944 г. с Восточного фронта. – Мы слышали, конечно, что союзники бомбят немецкие города. Но то, что мы видели из окон [поезда], превзошло все наши опасения. Это зрелище потрясло нас до глубины души. Разве за это мы воевали на Восточном фронте?.. У гражданских серые уставшие лица, и в некоторых мы видели даже упрек, словно это по нашей вине их дома разрушены, а многие близкие сгорели»47. Не избежала подобной судьбы и Италия. Лейтенант Пьетро Остеллино писал домой из Северной Африки: «Я сегодня слышал, что вражеская авиация снова бомбила наш великий и прекрасный Турин… Когда бомбят открытые города – это омерзительно. Когда авиация срывает свою ярость на нас, это ладно. Мы солдаты и должны переносить последствия войны. Но по отношению к беззащитному населению это акт бесчеловечной дикости и жестокости»48.

В 1944–1945 гг. англо-американские стратегические бомбардировки стали высшим проявлением промышленной мощи и технического мастерства этих стран. Поля Восточной и Южной Англии были усеяны оплетенными спиралями колючей проволоки авиабазами тренировочной, транспортной, истребительной и бомбардировочной авиации. В одном лишь Норфолке было 110 летных полей американских и британских ВВС, каждое по 250 га земли; на каждой базе бомбардировочной авиации было около 2500 наземного персонала (в том числе около 400 женщин) и меняющиеся экипажи 250 самолетов. Эта война велась планомерно, в соответствии с ежедневным смертоносным графиком, растянувшемся на годы.

В последние месяцы войны потери американской и британской авиации резко сократились, но все равно боевые вылеты никогда не были безопасным занятием. Экипаж Алана Гэмбла, представлявший собой типичную для того времени многонациональную смесь (пилот из Австралии, хвостовой стрелок из Америки, штурман и средний стрелок – шотландцы, остальные – англичане), начал свои боевые вылеты в феврале 1945 г., намереваясь «дойти до финиша… Мы надеялись снискать себе славу»49. Все они имели по полному циклу вылетов в Королевской бомбардировочной авиации. Днем 7 февраля они вместе с сотней других бомбардировщиков Lancaster отправились в рейд на нефтеочистительный завод в г. Ванне-Эйкель. Подлетая к французскому побережью, они увидели перед собой черное грозовое облако и набрали максимальную высоту, чтобы в него не попасть. Самолет стал быстро обледеневать, и вскоре его, как выразился Гэмбл, «мотало из стороны в сторону, как пьяную утку».

Они продолжали лететь тем же курсом, но после спора по внутренней связи решили отбомбиться по расположенному неподалеку Крефельду (городу в том же Руре). Самолет летел на высоте 2500 м, и сразу после сброса бомб появился сильнейший крен: ветер с правого борта дул так сильно, «словно хотел вокруг нас обмотаться». Lancaster перевернулся и вошел в штопор. «Экипажу приготовиться покинуть самолет!» – скомандовал Джефф, их пилот, пытаясь восстановить управление. Гэмбл, не сомневаясь в неминуемой гибели, стал молиться: «Дорогой Боженька, ладно, пусть я умру, но чтобы это хоть было не очень больно». Вдруг самолет на минуту выровнялся. Члены экипажа надели парашюты и поочередно выпрыгнули через передний люк. Гэмбл боялся, что его снесет прямо в бурную реку, но ему удалось приземлиться на суше. Экипажу необычайно повезло: все его члены благополучно приземлились и провели оставшиеся три месяца войны в лагере военнопленных.

Города подвергались нещадным бомбардировкам до самого конца войны. Жительница Брауншвейга писала 9 марта 1945 г.: «Самолеты появляются над Берлином ежедневно, а то и дважды в день. Бедные, бедные люди. Как они выдерживают такие страдания? Все измучены до крайности»50. Берлинец Карл Дойтман писал об одном из налетов американских ВВС: «Даже за метровыми стенами бомбоубежища мы больше часа слышали один лишь ужасный грохот и гром ковровой бомбардировки, а свет мигал и иногда полностью угасал. …Когда мы вышли из бункера, солнце полностью исчезло, небо потемнело от туч. Огромное море дыма от бесчисленных больших и малых пожаров нависало над всем центром города. …На Нойбургерштрассе… разбомбили ремесленное училище для девочек; сотни девочек укрывались там в подвале. Впоследствии родители стояли перед изувеченными трупами, с которых ударной волной сорвало одежду, и не могли опознать своих дочерей». Из дневника жителя Хагена за 15 марта 1945 г.: «В обществе царят страх и паника. В городе не осталось ни одного целого общественного здания, ни одного магазина и, наверное, ни одной улицы. Я потрясен до глубины души и не могу описать все эти ужасы. В воздухе только жуткое шипение и рев. Я стою бок о бок с другими в полной растерянности, не представляя себе, что делать»51.