его тоже. Никаких «деток» и «малышек», язвительных замечаний и пошлых шуток. Лишь тёплая улыбка и добрый взгляд. Так встречают людей, которые тебе дороги и близки сердцу, от вида которых на душе тепло, светло и цветут ромашки. Людей, которых ты никогда не обидишь, которых боишься разочаровать. Мне кажется, или я ревную его?
«Если парень относится к девушке как к принцессе, значит, его воспитала королева», — вспомнилась мне фраза, прочитанная в статусе одной знакомой. Шер относился к своей знакомой именно как к принцессе, даже облобызал поданную ему аккуратную ручку. Но его мама, насколько я помню из рассказа Сени, под категорию королев не подходила. Только если «снежных», но это не тот формат. Да и королевское отношение у этого парня не ко всем дамам, в отличие от его братика Оливера — вот уж кто ведёт себя как самая настоящая королевская особа. Олли с незнакомкой были даже похожи в этом, хотя внешне между ними не наблюдалось абсолютно ничего общего.
Тут до меня и дошло. Дело ведь не в манерах Артёма, а в самой девушке. Это она заставляет его вести себя так по-мужски, как я его заставить не могу. И всё-таки, я точно ревную.
Пока я предавалась новому для себя чувству, принцесса, глядя на меня, спросила у моего Шеридана:
— Решил заняться благотворительностью?
Ни тебе «А это кто с тобой?» «Это твоя подруга?» «Меня зовут так-то. А тебя?»
Все её великолепие померкло в моих глазах вместе с заданным ею вопросом. Открытый намёк на мою убогость. Я и так не фонтан, а со своим новым имиджем ещё краше, но королевские особы так не говорят!
Я страшно разочаровалась, расстроилась. Это плюсом к моей ревности. И не прислушиваясь больше к их разговору, бросила Артёму:
— Сама доберусь до дома, — оставила его с фальшивой принцессой и ушла.
Далеко уйти, увы, не получилось.
Только я пересекла широкую залу и попала в один из бесконечных глухих прохладных коридоров, ведущих к выходу, как твердила моя память, моё бедное тельце неожиданно схватили за плечо и, прижав к стене, стали стягивать с него одежду.
— Насилуют! — истошно завопила я. — Спасите! Насилуют!
40
Юный маньяк-насильник, а судя по невесомым золотистым кудряшкам, большим невинным лавандовым глазам, белёсым ресницам и россыпи почти невидимых веснушек, проступивших лишь из-за чрезмерного возбуждения парня, я могла бы причислить его к числу тру-ботанов, откинул меня к снова стене, я ойкнула и сползла по стенке на пол, сам отскочил к противоположной стене и поднял руки:
— Нет, я не насилую! — голосок у тру-ботана не был взрослым и надломанным, это был голос самого обычного взрослеющего подростка.
Освобождённая, я смогла приподняться, пробурчала себе под нос: «Спасибо, что прекратили меня насиловать», — и оценила остальной его облик. Огромный шкафоподобный детина с ухоженным видом: одежда с иголочки, руки наманикюрены. Его одежда была вполне обычной: стильные остроносые ботиночки, белые летние брюки, подчёркивающие мускулатуру владельца, светло-голубая рубашка. Но в предстающей передо мной общей картине безошибочно угадывался типичный метросексуал.
— Зачем тогда вы на меня напали? — рискнула я вывести его на чистую воду.
— Вы меня обворовали! — заявил взволнованный златовласый парень, поглядывая то в один, то в другой рукав коридора.
— Я? Нет! — честно округлила я глаза. И когда бы я его обкрадывала — я вижу его в первый раз!
— Но вы — воровка! — с истеричными нотками в голосе провопил обладатель очаровательных кудряшек, делавших его похожим на купидона. — На вас… мои очки… и…
Я быстро стянула очки, чтобы отдать маньяку, полагая, что таким образом он скорее от меня отстанет. Его глаза расширились до невероятных размеров, а последними словами своего предложения он просто подавился:
— Что… это? Кто вас избил? — спросил потрясённый увиденным парень.
— Ой… — я совсем забыла о своём непредставительном виде и напялила очки обратно на нос. — Это… Простите.
— Что простить? — очухался экс-насильник. — Скажите, что с вами произошло? — в его голосе плескалось и даже принимало водные процедуры искреннее сочувствие.
— Да так… об косяк я… случайно, — сказала я ему правду.
— Ну-ну. А если серьёзно? Девушка, поймите! Если это вас ваш парень бьёт, то обязательно будут прецеденты! С этим нужно бороться сейчас! Я вам как будущий адвокат говорю.
Странно, я его представляла стилистом или дизайнером модной одежды. Но адвокатом?
— Хорошо, — я покивала головой.
— Так говорите. Кто, когда и с какой целью? — готовый к записи моих показаний он даже блокнот с ручкой достал из кармана брюк, хотя понятия не имею, как они могли до сих пор лежать там незамеченными, когда его брюки настолько облегающие?
Возвращаясь к даче показаний, целенаправленно меня никто не избивал. Лишь сама по собственной неуклюжести — вот правда. Только новоявленный адвокат мне всё равно не поверит. А адвокат ли он вообще? Сначала изнасиловать меня пытался, потом принялся обвинять с особым пристрастием, чепуху всякую нёс. А теперь говорит, что он встанет на защиту моих интересов. Интересненнько. Прикалывается, по-моему. А я вот возьму и тоже прикольнусь.
— Это мой муж, — печально поникли мои плечи, а из гортани раздался утробный скорбный вздох («как будто кто-то здесь издох» мысленно дебильно срифмовала я, но делиться стихами не стала).
— Муж? — ничуть не удивился блондин. — Да, в наше время сей прискорбный факт имеет место быть. Не стану обременять вас цифрами, скажу лишь, что подобные случаи учащаются.
— Боже, и как мне теперь с этим жить? — начала я вживаться в роль униженной и оскорблённой, а ещё покалеченной и, вообще, «с приветом».
— Да, это ужасно. Примите мои сопереживания. Я помогу.
— Спасибо. Мы женаты всего ничего, а он уже рукоприкладствует вовсю, — ложь, но в конце концов, расскажи этот парень кому мою историю — я буду отрицать. А если эта ложь дойдёт до Шера, то мы с ним вместе поржём и скажем, что не женаты.
Это лишь безобидный прикол. Некоторые, вообще, насилием помышляют, а потом пытаются выдать себя за адвокатов. Может я тоже хочу веселья?
— Вот только… — извиняющимся тоном вклинился в мои стенания парень.
— Что?
— Халат… Вы где его взяли? Я опрометчиво поступил изначально, набросившись на вас. За это прошу принять мои извинения. Поверьте, они исходят из глубины сердца.
Обычно говорят «из глубины души», да и принять он просил меня свои «сопереживания», когда вся страна требует принять «соболезнования». В общем, какой-то мутный он парень, со странным лексиконом.
— Верю, — я старательно таращила глаза, но в очках этого ему всё равно не было заметно, и выдумывала, как бы ещё