Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

- 13 –

- Мы тебя загрузим ящиками с тушёнкой под завязку, - сообщил утром вчерашний кладовщик, - сопровождающего дать?

Владимир не придал значения серьёзности скрытого предостережения и шутливо согласился:

- Дай, только – автомат.

Улыбнулся в ответ и заботливый отправитель, отрицательно покачав головой.

- В штате не держим. Винтовку в придачу к солдату могу.

- Не надо, - отказался Владимир. – Наверное, старичка?

- А тебе – солдатку с двустволкой?

Оба посмеялись, но кладовщик предупредил:

- На Минском шоссе редко, но случаются нападения на ценный груз, а ты повезёшь такой, что поважнее боеприпасов на фронте – вся ответственность ложится на тебя. Держи, - он протянул небольшой чёрный чемоданчик с металлическими уголками и замком, - это Сосновскому. А это тебе, - и подал вслед килограммовую банку говядины, баночку сгущёнки и белый батон, - хозяин распорядился. – Старайся идти в колонне или хотя бы напару с кем-нибудь.

- Ладно, - пообещал Владимир, нисколько не обеспокоенный предупреждением.

Пока женщины, смеясь и переговариваясь, с одышкой от тяжёлых ящиков, плотно укладывали их в кузов, не забывая постреливать глазами на молодого симпатичного шофёра, он внимательно осмотрел друга, подкрутил гайки на колёсах, дозаправил баки, долил масла и воды, вычистил стёкла и кабину. Лихим грузчикам как раз хватило времени, чтобы кончить и подступить, улыбаясь, к завидному жениху:

- Какую возьмёшь? Место у тебя есть.

- Боюсь остальных обидеть: побьёте, - отшутился Владимир, забрал у кладовщика накладную, услышал напутственное: «Счастливого пути!», забрался в родную кабину, прощально посигналил и тронулся, наконец, восвояси, туда, где должна решиться его русская судьба.

Небо некстати захмурилось, упало на землю, перемешав воздух с водяной пылью, стало зябко и неуютно, как будто всевышний темнил радужные надежды, настраивая на худшее. В мутной пелене за 100 метров ничего не было видно – пришлось включить ближний свет и продвигаться на низкой скорости, сдерживая нетерпение. Он так и не увидел города. Патрульные, запрятавшись в караулку, и не думали кого-либо досматривать, сберегая здоровье и отогреваясь у чадно дымящей буржуйки. Было 9 утра и почти четыреста километров впереди. Изредка в мутной дисперсно-влажной мгле нарождались смутные встречные тени, которые с приближением прорисовывались во встречные машины, блестевшие от стекающей с них влаги. Стеклоочистители, как ни торопились, не успевали очищать стёкла от водяной плёнки, периодически открывая осунувшиеся мрачные лица затосковавших водителей. Очень редко теням предшествовали прыгающие размытые огни фар, но большинство шоферов пренебрегало этой несолидной трусливой мерой предосторожности, больше полагаясь на свои утомлённые глаза. Вода была сверху, вокруг и снизу: то и дело приходилось проскакивать через мосты и мосточки, оседлавшие бесчисленные речки и речушки, не видимые в густом туманном смоге. Так пришлось плыть целых два часа до городка с настоящим русским названием Берёза. Правда, на улице, по которой Владимир пересекал вымокший до последней доски город, берёз не было. Возможно, когда-то и росла одна, по которой назвали город, но со временем за ненадобностью срубили.

За Берёзой шоссе приблизилось к железной дороге, и стали слышны заполошные гудки паровозов, заплутавшихся в тумане. А он стал светлеть, разрежаясь в белые клочья, уходящие с дороги на окрестные болотисто-луговые низины. Небо, темнея, потянуло на себя мокрое кисейное покрывало, открывая насквозь промокшую землю, и сразу пошёл дождь. Сначала пробный. Крупные редкие капли гулко ударили по капоту и по крыше кабины, потом заколотило по-настоящему, часто и беспорядочно, добавочно заливая и без того ослепшие окна, подул слабый ветерок, быстро перешедший в резкие порывы, сносившие водяные струи, которые с маху ударили в лобовое стекло, заставив захлебнуться бедных «дворников» - пришлось проворачивать их вручную. Колёса встречных машин добавляли струи снизу, выбрызгивая грязную воду, скопившуюся в дорожных канавах. И всё равно настроение выправлялось, предчувствуя улучшение погоды.

В Барановичи привёз солнце. Промытое, оно ослепило и вызвало добрую улыбку, и не столько само, сколько его осколки в лужах. Дорога вывела к вокзалу. Рядом оказалась непременная принадлежность привокзальной площади – чайная с широкой лужей перед входом, которую некоторые обходили, а большинство старались преодолеть подобно Иисусу. Владимир подъехал к забегаловке, заглушил мотор, взял флягу и, обойдя лужу, отважно вступил в сивушно-щёвый смрад, сдобренный прогорклым чадом. По низкому залу плавали в несколько этажей, сталкиваясь, табачные дымы и носились стаи ошалевших злых осенних мух, ожесточённо стукавшихся о запылённые окна и головы посетителей. Подойдя к сидящей официантке, Владимир отдал десятку и попросил налить во флягу чаю. Та, поморщившись, сделала. Больше ему здесь ничего не требовалось. Уже на выходе увидел, как типичный урка в блатной униформе старается отогнуть задний полог студебеккера и разглядеть внутренность кузова.

- Ты что-то там потерял? – издали спросил Владимир.

Урка оставил полог, обернулся, осклабившись, и тоже спросил, не отвечая на ехидный вопрос:

- Один едешь?

- Попутчиков не беру, - сухо отрезал Владимир, идя прямо на него.

Парень демонстративно цыкнул тонким плевком через плечо, повернулся и, глубоко засунув руки в карманы, вихляя задом, не торопясь, пошёл к вокзалу. Эта русская шваль, густо облепившая базары, вокзалы, поезда, напоминала только что виденные стаи столовских липких и злых мух: и те, и другие – отвратительны и привычны.

Он по-русски разложил на сидении «Правду», вскрыл ножом тушёнку, нарезал половину батона, подержал в руках сгущёнку и положил обратно в мешок. Бездумно наблюдая за хаотичными перемещениями привокзального слоняющегося люда, незаметно для себя опорожнил всю банку мяса и съел полбатона, умял бы и ещё, но умерил себя, напился тёпленького пойла из фляги, взял пару яблок из подаренной корзины, полюбовался ими, тщательно обтёр носовым платком, надкусил одно, посмаковал скопившийся во рту кисло-сладкий сок, завёл мотор и поехал дальше, жуя яблоки на ходу.

На выезде из города дорога сразу пошла пологими волнами на подъём. Простучали колёсами по короткому мосту и стали подниматься на взгорок с крутым внешним скатом, внизу которого сгрудились, навалившись друг на друга и сцепившись гусеницами и пушками, сгоревшие танки. Мотор работал ровно, внатяг, Владимир не форсировал его, жалея. Бедному железному другу и так вчера досталось сверх меры! Сам он расслабленно смотрел вперёд, обдумывая, что и как сделать в Минске в первую очередь.

Неожиданно слева, обгоняя, показалась русская полуторка, и сидящий в кабине типичный блатарь, улыбаясь, показывал высунутой рукой с зажатым в ладони пистолетом, чтобы Владимир остановился. Из кузова свешивались такие же, заглядывая в окно студебеккера, раззявив мокрые рты с золотыми коронками в неслышном крике. Мгновенная злость и ярость пронизали мозг. Что за страна! С самого въезда он только тем и занимается, что счищает с неё бандитскую плесень. Правая рука сама нашла вальтер между сиденьем и спинкой, и Владимир, не раздумывая, дважды выстрелил через левую руку в открытое, слава богу, окно. Продолжая в недоумении улыбаться, блатарь нелепо взмахнул рукой, выбросив пистолет вверх, и завалился в кабину на водителя. А Владимир, не медля, чуть отвернул направо и сразу круто налево, саданув высоким мощным бампером студебеккера в верхнюю часть переднего колеса и хилое крыло полуторки. Лёгкий газик, не выдержав натиска, заелозил к опасной обочине и, не удержавшись, ринулся вниз, одновременно переворачиваясь и подминая под себя людей в кузове. Затормозив, Владимир видел, как он, разбросав нападавших, врезался мотором в танк, приподнял задний мост и со скрежетом и грохотом добавленного металлолома застыл, только переднее колесо отчаянно вертелось. Виновник катастрофы с дрожащими руками и ногами вылез из кабины, слыша крики боли и видя, как из-под машины выползал раненый, а другой, зажимая левое плечо и шатаясь, поднимался с пистолетом по откосу, надеясь на отмщение. Но Владимир не дал ему этой радости, выстрелив, не целясь, ещё дважды, и мститель, соскальзывая, побежал назад к груде тел и металлолома. С трудом унимая противную нервную дрожь, Владимир обошёл студебеккер, увидел слегка помятые и оцарапанные бампер и крыло, серую полосу, прочерченную углом кузова полуторки по борту студебеккера, трижды глубоко вздохнул, не обращая внимания на крики о помощи, поднялся в кабину, поднял стекло и сосредоточенно тронулся дальше, снова и снова переживая недавнюю автосхватку, в которой одержал лёгкую победу, но от этого не было ни радости, ни печали, а только тянущее отвращение.