Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

К Барановичам подъехал около двух. Большой, широко разбросанный, неуютный город потребовал долгих поисков торговой базы, которая оказалась затиснутой за территорию железнодорожного вокзала. После долгих и нудных переговоров с вахтёром, появился пузатый начальник. Владимир, не вдаваясь в разговоры, с трудом вытянул предназначенный ему ящик, поставил у ног пузача и сел за руль, коротко отказавшись от дополнительного груза и не слушая угроз «показать кузькину мать». Он хотел успеть в Брест до конца рабочего дня, чтобы разгрузиться и иметь свободный вечер для встречи с агентом. И вообще он торопился в Минск. Время стало дорого: назрела необходимость не тянуть его, а торопить.

Итак, Барановичи он проехал. Чем-то крепко заело вайнштейновскую половину ножниц, а в далёком Бресте вряд ли следует ждать ареста. Он неожиданно поймал себя на тлеющей мысли о том, что жалеет, что этого не случилось здесь. Люди, избежав беды, часто хорохорятся, вслух отважно жалея, что не пришлось с ней встретиться. Избави бог! Владимир даже замурлыкал наиболее понравившуюся русскую песню про синий платочек, хотя ни одного куплета толком не знал, но для выражения хорошего настроения достаточно и незатейливого сентиментального мотива. Правда, особо отвлекаться не следовало: на стратегической магистрали наблюдалось непривычное интенсивное движение, и приходилось быть предельно внимательным, чтобы избежать столкновения. Некоторые нетерпеливые лихачи пытались обогнать студебеккер, но Владимир никому не позволял этого, удерживая стрелку спидометра на отметке не ниже 70 км/час. А навстречу, мешая обгону, торопливым потоком бежал авто-интернационал, образованный русскими, немецкими, чешскими, итальянскими и даже шведскими грузовыми и легковыми автомобилями. Такой же интернационал густо громоздился по обочинам дороги, выставляя то развороченные башни и гусеницы танков, то обгоревшие остовы машин, то днища опрокинутых броневиков, то торчащие обрубленные или изогнутые дула пушек, а то и взывающие к потерянному небу крылья и хвосты самолётов с крестами или звёздами. Русским надолго хватит железного лома войны вместо железной руды.

Два часа пролетели напряжённо и незаметно. Сразу за Кобрином он нагнал воинскую колонну и сообразил, что под её прикрытием сможет без проверки миновать вероятный въездной патрульный пост. Это была перестраховка на случай, если Вайнштейн всё же дал сюда сигнал на него. Лучше поостеречься. Не зря говорят, что у страха глаза велики. Он остановился, обрызгал задние номера водой из фляжки и густо закидал пылью, потом догнал колонну и, выдерживая дистанцию, чтобы быть надёжно прикрытым пылью от идущего впереди грузовика, двинулся последним. Потребовалось плотно закрыть окна, и всё равно в кабине удушливо запахло едкой пылью. Надо терпеть. На самом въезде в город сзади пристроился, приняв Владимира за своего, замыкающий русский джип – карикатурная копия на виллис, - прозванный в армии за невероятную тряску или неожиданные подскоки «козлом» или, уменьшительно, «козликом».

Когда пропылили мимо равнодушно глазеющих патрульных, Владимир резко свернул на боковую улицу, увидел в зеркало, как озадаченно приостановился «козлик», но следом не поехал. Можно приступать к любимому занятию в этой стране – поискам торговой базы. Использовав внушительный наработанный опыт и умело отсекая неизбежные ложные и запутанные наводки аборигенов, он нашёл её, изрядно поплутав по сильно разрушенному городу, медленно и нехотя восстанавливаемому энтузиастами удвоения пятилетних заданий. И здесь им помогали немцы, хорошо заметные по обветшалым мундирам.

Обновлённая и хорошо обустроенная кирпичная торгбаза с трёхэтажной конторой свидетельствовала о понимании властями, что есть главное в городской инфраструктуре. Ничего удивительного: положение пограничного города на основных автомобильной и железнодорожной магистралях, связывающих интенсивно обираемую Германию, а заодно и остальную оккупированную Европу, с Москвой и центральной Россией, обязывало крутиться всех в городе, чтобы не сдерживать грузопотоки с Запада, в которых заинтересованы не только Союзные власти, но и всесильные Органы. От них не отговоришься, не сошлёшься на дядю и бога, они за своё глотку вырвут. Здесь шла колоссальная, ответственная, безалаберная и мафиозная сортировка награбленного и переадресовка его в соответствии с запросами авторитетных государственных личностей и учреждений. Всем было известно, что директору торгбазы легально отведён трёхлетний срок свободы и бесконтрольной деятельности, после которого следовал обязательный пятилетний срок лёгкого заключения с возможной реабилитацией до истечения срока отсидки.

Вахтёрша, шевеля посиневшими губами, внимательно со всех сторон изучила путёвку и накладные, подозрительно оглядела водителя и, вздохнув, с лязгом отворила металлические ворота. Директор базы демократично разместился, в полном смысле слова, внутри коллектива – его кабинет был на втором этаже по центру здания. В небольшой приёмной очень красивая, с очень пышной и замысловато уложенной причёской, сверхнедоступная смертному секретарша, когда Владимир попросился к шефу по делу, сухо порекомендовала явиться завтра, а когда узнала, что лично для директора есть бумага и груз, протянула руку, чтобы самой отнести документ, когда же и это сорвалось, и нахал стал грубо настаивать на немедленном личном рандеву, зло вспыхнула, став сказочно прекрасной злой феей, и фурией промчалась в кабинет начальника, обдав еле уловимым тонким ароматом духов.

Обидчук не заставил себя ждать. Он оказался плотным мужчиной с абсолютно голой головой, выбритой повсюду, исключая кустистые брови, по которым можно было отнести его к русичам. Не здороваясь, что уже стало привычно, он взял у Владимира накладную и пошёл на выход, буркнув невнятно: «Пошли». Дальнейшее показало, что украинский дядька на месте: Владимир и оглянуться не успел, как был разгружен и освобождён. Может быть, потому, что практичный хозяин базы держал в грузчиках непьющих и покладистых женщин, а кладовщиком – расторопного молодого парня-инвалида, припадающего на левую ногу.

- Утром к восьми подкатишь сюда же под загрузку. Не опаздывай, - предупредил напоследок не склонный к лишним разговорам кладовщик.

- Не подскажешь, где найти ночлег? – на всякий случай обратился к нему Владимир и не напрасно.

- У нас на первом этаже есть комнаты для приезжих, обратись, может, повезёт, - и окончательно ушёл по эстакаде в дальний склад.

Везение продолжалось, и Владимиру досталось местечко в опрятной комнатке с тесно поставленными четырьмя никелированными кроватями, по-солдатски застеленными новым бельём и шерстяными одеялами, поверх которых возвышались остроугольными пирамидами подушки, уложенные на ребро. На выбеленных стенах висели красочные литографии с картин русских художников и непременный портрет генералиссимуса. У стола испуганно толпились четыре венских стула, эмигрировавшие, очевидно, не по доброй воле с недалёкого Запада, а на подоконнике полыхала революционным цветом мещанская герань, балдеющая в двухлитровой банке из-под свиной тушёнки. Оформившись и выслушав от дежурной обязательные наставления о том, что мусорить, валяться на кровати в верхней одежде и пить водку в номере нельзя, Владимир забросил мешок под кровать, так как для шкафа места в комнатке не осталось, и облегчённо вышел наружу с огромным желанием где-нибудь и чем-нибудь подзаправиться.

Здесь говорят: «язык до Киева доведёт», ему надо было ближе, и скоро он добрался до столовки, пропитавшей запахами горелого жира, лука и капусты тесовое общепитовское строение с беспрерывно хлопающей дверью, впускающей и выпускающей потребителей нехитрой послевоенной снеди с резко ограниченным меню, стандартным, пожалуй, для всех русских забегаловок: борщ или щи с пятном нефтяного жира и без мяса, или рассольник с не проваренной перловкой и разлезшимися огурцами, водянистое картофельное пюре или пшёнка, разваливающиеся котлеты с запахом мяса, недоваренная треска, пойло под названием чай или компот из стратегических запасов сухофруктов – говорят, совестливые повара отчерпывали из навара всплывших червей, а нормальные давали им благополучно утонуть, – бывали ещё винегрет или селёдка со вкусом проржавевшего железа. Все кулинарные недостатки и скудость рациона покрывала водка. Она, дешёвая и доступная, и утоляла голод, и разнообразила рацион, и отвлекала от радостей трудовых будней, и устанавливала равноправие. Из-за неё частили посетители, и на ней наживались столовские, и все были довольны. Однако, и голодные по-настоящему, вроде Владимира, тоже уходили довольные, временно обманув желудок.

Тылы обеспечены, пора и на схватку с последним агентом.

Владимир помнил о нём очень мало: кличка Пономарь, средний рост, средний возраст, среднее телосложение, усреднённая внешность без примет, разве только убегающий взгляд – даже на фото смазан, страдает скрытым ревматизмом ног, полученным в лагерях, и – всё. Забрасывался руководителем небольших диверсионных групп и всегда удачно. Очень ценился Гевисманом. Законсервирован одним из первых, ещё до полного освобождения Белоруссии.