Читать интересную книгу Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3 - Макар Троичанин

Оба молча допили чай.

- Нашли их?

- Нет, - сжал обветренные и простуженные губы старшина, - но найдём – мы клятву дали. Пока не найдём, сам не демобилизуюсь. Хватит об этом. Ты-то как живёшь?

- А никак! – вырвалось у Владимира, хотя он и не собирался жаловаться. – Жизнь кончилась.

- Не шуткуй так – ещё не доставало! Что стряслось-то?

Владимир, сам себе надоевший, рассказал историю Сашки и безвинно страдающих соседей. Внимательно выслушав, нахмурившийся старшина, хорошо знающий организацию, в которой служит, тяжело поднялся из-за стола и подошёл к окну, наблюдая за солдатами, весело, как дети, резвящимися в подворье.

- Ничего, - наконец, выдавил он из себя не то, что хотелось, - обмелется.

Владимиру знакома была эта раздражающая русская привычка мириться с любыми неприятностями и трудностями, спуская на тормозах и апатично не прикладывая усилий к преодолению.

- Там не все Вайнштейны, - продолжал неубедительно уговаривать себя и шофёра старшина, - разберутся. В конце концов, нельзя награждать орденами и сразу судить! Вот увидишь – ещё поживём! – сказал деланно бодро, повернувшись к Владимиру.

Чем мог помочь какой-то старшина – мельчайший винтик в туго закрученной болтами репрессивной системе? Владимир поднялся. После его ненужного нытья они оказались по разные стороны внутреннего фронта, усиленно выстраиваемого в стране НКВД-шниками. По одну сторону – всё увеличивающаяся безоружная армия репрессированных - на каторгах, в тюрьмах, в ссылках или под гласным надзором – и подозреваемых, под негласным наблюдением. По другую – тоже безоружные, мнимо-свободные, испуганно-лояльные к власти люди, загнанные в контролируемые партийные, комсомольские и профсоюзные организации – неорганизованным работы нет, а значит, нет и жизни. А позади и со всех сторон, кроме открытого фронта – вооружённые до зубов заградотряды и –организации, караулящие каждое неверное движение и слово, и нет нейтральной зоны. Один робкий шаг, нечаянно, в порыве милосердия, протянутая рука через узкую, но жёсткую границу к тем, к первым - и ты сам среди них без права возвращения. Знал многоопытный старшина, повидавший и услышавший немало, что, протяни он руку шофёру, и тот утянет за собой не только его, но и его семью, согласно новаторской идее бдительных защитников трудящихся, знал и потому молчал, трудно глотая душившие слёзы бессилия и вынужденной лжи. Бездарно и обидно погиб Паша Коробейников, и так же погибает его друг, и ничего нельзя поделать.

- Мне пора, - сказал Владимир.

- Счастливо, - попрощался старшина, но руки не подал.

У крыльца лейтенант, подперев руками голову, корпел в окружении подчинённых над партией в многомудрые русские шашки, явно проигрывая оживлённому сержанту, истекающему победным потом.

- Я поехал, - предупредил Владимир.

Лейтенант, не оборачиваясь, протянул через плечо раскрытую ладонь, вяло ответил на пожатие шофёра и огорчённо пожаловался:

- Вот, понимаешь, в сортир влез.

Солдаты негромко и деликатно рассмеялись, радуясь успеху своего.

- Ты, если встретишь бандюг, всех не колошмать, - весело попросил один из них, обращаясь к шустрому шофёру, - оставь и нам на маленькую медальку.

И опять все рассмеялись, согласные на медаль, благодушно отдавая орден удачливому водителю, давно сидящему в сортире. Владимир улыбнулся в ответ, прощально поднял руку и, стараясь не глядеть на старшину в окне, ушёл к студебеккеру.

Было нестерпимо стыдно и гадко, с каждой жалобой всё больше обволакивало чувство неполноценности и вины, которой нет. Очевидно, хитрый смершевский психолог рассчитывал именно на это, на внутренний слом подопечного, и потому не торопился с арестом. Скорей бы уж оказаться за решёткой, а не раскачиваться в подвешенном состоянии от одного хорошего человека к другому, причиняя всем одни неприятности. Учил ведь оптимист: не лезь со своими болячками и неприятностями, если не хочешь оказаться в изоляции.

Как никогда, он рывками включил зажигание, скорость, газ и, взвыв мотором студебеккера, поехал дальше в свой выбранный тупик.

Испортилось не только настроение, но и дорога. Она превратилась в типичную лесовозную времянку с глубокими шатающими колеями и ямами, коварно заполненными водой, присыпанной сверху жёлтыми листьями. Вряд ли кто здесь в ближайшее время ездил. Но выбора не было, да и молодчага студебеккер подбадривал, сильно, без срывов гудя мотором, осторожно постукивая рессорами и поскрипывая кабиной и кузовом, не допуская сомнений, что они выберутся. Промаявшись с полчаса, и на самом деле выползли у городка Волковыска на нормальную полевую дорогу, резво и облегчённо побежавшую по равнинной луговой местности, заставленной ещё не выцветшими стогами сена. Наконец-то, можно стало и посмотреть, что такое твёрдое давит в кармане при каждом крутом вираже. Вынув, обнаружил быстро забытые красавцы-яблоки, поднёс к носу, глубоко вдохнул яблочный дух и без сожаления, брезгливо, выкинул оба за окно. Даже улыбнулся, ободрившись неожиданным поступком. Скоро переехали речку, потом железную дорогу и запылили плавно, не хуже, чем по асфальту, оставляя слева скошенные луга, стога и кустистые болота с ярко-зелёными островками  и теснящимися на них, спасаясь, чахлыми искривлёнными осинами и ольхами.

В Слоним въехал в половине первого, то ли через полчаса после обеда, то ли за полчаса до него. Слабо затронутый войной город, часто уставленный почти сплошь оштукатуренными коттеджами, двухэтажными, с мансардами, с мезонинами, с большими остеклёнными верандами, цветниками в палисадниках и яблонево-грушевыми садами с сохранившимися на ветвях крупными бледно-зелёными и жёлто-зелёно-розовыми плодами поздних сортов, с акациями, сиренью и каштанами вдоль улиц, приятно отличался от виденных ранее белорусских селений. Здесь даже домашняя птица была полна чувства собственного достоинства и священной неприкосновенности. На обочинах дороги, лениво отбегая в сторону, копошились золотисто-оранжевые куры под предводительством задиристых петухов с мясистыми ярко-красными гребешками, семенящие вперевалку утки трусцой, не торопясь, бежали перед машиной, не желая уступать колею, а жирные статные гуси отважно бросались на студебеккер, защищая подруг и исконную территорию. Приходилось, не расслабляя внимания, маневрировать, чтобы кто-либо из хозяев улицы ненароком не попал под неуклюжее колесо. Приостановившись около черноволосой черноглазой стройной женщины, явно не белорусских корней, в простом облегающем платье, Владимир спросил, как найти торговую базу. Она улыбнулась приезжему и сказала, что все торговые организации города расположены в костёле, а он на берегу реки, чуть дальше и налево, на площади, сразу видно. «Здешние фарисеи одолели истинную веру», - подумал Владимир, двинувшись дальше по направлению к торгово-божьему дому.

Костёл, конечно, нельзя было не заметить. Массивное приземистое здание с вздёрнутым аркообразным фронтоном стояло в глубине мощёной булыжной площади и было расцвечено разнокалиберными вывесками оккупировавших храм новейших антихристовых сект: «Загоскот», «Промкооперация», «Потребкооперация», «Торгово-сбытовая контора», «Овощесклад» и ещё не различимыми издали. Территория торговой обители по-советски была ограждена тесовым забором. У распахнутых ворот, ведущих ко всем нечистым, сидела святая баба с дрыном и поминутно вскакивала, отгоняя безрогий молодняк и коз, почему-то упорно стремящихся проникнуть на священную, но, увы, запретную территорию. Подъехав к воротам и распугав агрессоров, Владимир через окно спросил, где ему найти Мрачновского.

- Гэта який? – подумав, спросила стражница, подходя к машине. – Довгий, што ль?

- Начальник торговой базы, - уточнил шофёр.

- Здесь усе начальники, - разъяснила женщина, - усех забороняю. – Подумала ещё и решила: - Та довгий. Няма яго – пошкандыбал на цвыркулях до хаты, на снеданне. Хата по гэтай вулице, - она показала рукой, - пятая али шостая, а можа, и сёмая, та, у якой забор выкрашен у синий колер. Хошь – шукай, а хошь – дремли здесь, а у ворота не пущу.

- Поищу, - успокоил шофёр, не пожелав присоединяться к бычкам и козам. – Слушай, - спросил с замиранием сердца, - к вам вчера или сегодня военные на легковушке не приезжали, не видела?

Баба, пережившая войну и нашествие всяких военных, от которых добра не жди, насторожённо посмотрела на него.

- Не… а зачем?

Или не видела, что маловероятно при её привратной бдительности, или вайнштейновцев здесь действительно не было. Ждут в Барановичах.

- За яблоками, - пошутил невесело и поехал искать синий забор.

Приметы оказалось достаточно. Он остановился у добротного, недавно отремонтированного двухэтажного особняка и длинно посигналил.

Из дома вышел, вернее, выпал очень высокий, очень худой и очень нескладный белобрысый мужчина с заметной пролысиной и длинными висячими усами, закрывающими рот.