Подошло время обеда, а Лафарг все еще не собирался уходить, Женни пригласила его в столовую.
Лафарг был поражен красотой дочерей Маркса, которые просто и ласково, без какого-либо жеманства, встретили его появление. Редкий день за обеденным столом в Модена-Вилла, № 1, на Мэйтленд-парке, где год уже жил Маркс со своей семьей, не сидел кто-либо из его единомышленников. Гостеприимство, присущее Женни и Карлу, хорошо знали все их товарищи по партии и борьбе. Не менее общительна и приветлива была неизменный и главный домовод семьи Елена Демут.
За едой Поль Лафарг, говоря о себе, сообщил, что родился на острове Куба, в городе Сантьяго. Отец его имел там небольшую плантацию.
— Моя бабушка, мать отца, была негритянкой, — добавил он неожиданно, обведя всех присутствующих своими черными глазами, непомерно большими, подтверждающими негритянское происхождение.
— Вы мулат. Ваша родина Куба. Это, право, замечательно, — широко раскрыв зеленые с поволокой глаза, произнесла Лаура. За пристрастие к экзотике и умение красиво одеваться ее сызмала в семье прозвали Какаду, по имени модного портного из старинного романа. С первого взгляда эта самая красивая и элегантная из дочерей Маркса полюбилась Полю Лафаргу.
— Увы, мне было всего девять лет, когда отец увез нас всех во Францию, и с тех пор мои родные живут в Бордо, наименее экзотическом из городов Европы, — с некоторым сожалением продолжал Поль Лафарг.
Получив среднее образование, он учился в Медицинской академии и должен был через несколько лет стать врачом. Как и дочери Маркса, студент-медик увлекался гимнастикой.
После обеда Маркс пригласил молодого француза снова к себе в кабинет. Лафарг жадно разглядывал окружающую его обстановку и прислушивался к каждому слову Маркса, который вызывал в нем все более благоговейное чувство восхищения. Он был покорен всем, что слышал.
— Наука вовсе не эгоистическое удовольствие, — говорил между тем Карл, — и те счастливцы, которые могут посвятить себя научным делам, сами первые должны отдавать свои знания на службу человечеству. — Говоря о себе, он несколько раз повторил: — Я работаю для людей.
Вместе с тем Маркс утверждал, что ученый никогда не должен прерывать активнейшего участия в общественной жизни и не должен сидеть взаперти в своем кабинете или лаборатории.
— Вроде крысы, забравшейся в сыр, — пояснил Карл, заразительно рассмеявшись.
— Нельзя не вмешиваться активно в самое жизнь и в общественную и политическую борьбу своих современников. Это ведь тоже значит работать для человечества.
Поль Лафарг с первой встречи ощутил на себе благотворное, решающее влияние Маркса. Он чувствовал себя одновременно и растерянным и счастливым. «Какой, однако, большой, исключительный человек. Он и ученый и несравненный агитатор», — думал Лафарг, глядя на Маркса, шагавшего по кабинету с трубкой, которая то и дело затухала. Маркс снова и снова нетерпеливо, на ходу, разжигал табак, истребляя при этом множество спичек. Во время беседы он часто останавливался у стола и мгновенно отыскивал в бумагах, которые для постороннего ока, казалось, лежали в крайнем беспорядке, то, что искал. Изредка, когда принимался читать, он вставлял в правый глаз монокль.
— На днях «Тайме», — сказал он, нагнувшись к столу, и в груде наваленных там газет тотчас же нашел нужный ему номер, — опубликовал любезное письмо Авраама Линкольна. Это ответ на поздравление, которое мы, Генеральный совет Интернационала, послали ему в связи с повторным избранием на пост президента в ноябре прошлого года. Как вы, верно, помните, Линкольн получил тогда огромное большинство голосов.
Лафарг не торопясь прочел протянутое ему Марксом обращение к президенту.
«Милостивый государь!
…Если умеренным лозунгом Вашего первого избрания было сопротивление могуществу рабовладельцев, то победный боевой клич Вашего вторичного избрания гласит: смерть рабству! — говорилось в обращении, написанном Марксом.
…Когда олигархия 300 000 рабовладельцев дерзнула впервые в мировой истории написать слово «рабство» на знамени вооруженного мятежа, когда в тех самых местах, где возникла впервые, около ста лет назад, идея единой великой демократической республики, где была провозглашена первая декларация прав человека и был дан первый толчок европейской революции XVIII века, когда в тех самых местах контрреволюция с неизменной последовательностью похвалялась тем, что упразднила «идеи, господствовавшие в те времена, когда создавалась прежняя конституция»… и цинично провозглашала собственность на человека «краеугольным камнем нового здания», — тогда рабочий класс Европы понял сразу… что мятеж рабовладельцев прозвучит набатом для всеобщего крестового похода собственности против труда и что судьбы трудящихся, их надежды на
будущее и даже их прошлые завоевания поставлены на карту в этой грандиозной войне по ту сторону Атлантического океана.
…Рабочие Европы твердо верят, что, подобно тому как американская война за независимость положила начало эре господства буржуазии, так американская война против рабства положит начало эре господства рабочего класса. Предвестие грядущей эпохи они усматривают в том, что на Авраама Линкольна, честного сына рабочего класса, пал жребий провести свою страну сквозь беспримерные бои за освобождение порабощенной расы и преобразование общественного строя».
Маркс охотно отвечал на многочисленные вопросы Лафарга и объяснил ему, что сам пришел к коммунистическим убеждениям не путем сентиментальных размышлений, хотя он и глубоко сочувствовал страданиям рабочего класса, но, главное, путем изучения истории и политической экономии.
В этот приезд в Лондон Лафарг больше не виделся с Марксом и вскоре вернулся во Францию, где со свойственной ему кипучей энергией бросился в водоворот политической жизни, борясь с режимом Луи Бонапарта. Мировоззрение его значительно изменилось, и он рвался душой в Лондон, к Марксу.
1 мая 1865 года старшей дочери Маркса минул 21 год, которым в Англии обозначают совершеннолетие. С раннего утра в Модена-Вилла господствовала приятная праздничная суета. Готовился торжественный ужин, к которому было приглашено несколько гостей. Лаура, славившаяся среди родных и знакомых своим врожденным вкусом, заканчивала отделку платьев имениннице, себе и младшей, неугомонной десятилетней Тусси, которая, весело напевая, вприпрыжку носилась по комнатам. Женни-старшая уехала за покупками на Оксфорд-стрит
Карла уговорили в этот день отложить работу над «Капиталом». Он выбрал, однако, время, чтобы остаться одному и написать письмо Энгельсу, в котором подробно сообщал о делах и людях, деятельно участвующих в Международном Товариществе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});