Читать интересную книгу Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

Генеральный секретарь Генерального совета плотник Кример также принадлежал к видным деятелям тред-юнионистского движения. Он был одним из основателей Объединенного общества плотников и столяров. Образованный, педантичный, деловой, он обладал красивым почерком и завидной памятью. Книга протоколов Генерального совета, которую он вел в течение нескольких лет, казалась ему священной, и он тратил немало часов на то, чтобы в ней царил безукоризненный порядок. Это была большая конторская книга в черном клеенчатом переплете. Обычно вначале каждого заседания Кример оглашал не торопясь протокол всего происходившего в предыдущий вторник и требовал, если не было поправок или возражений, подписи председателя. Затем он расписывался сам. Нередко Кример вклеивал в протокольную книгу вырезки из газет с различными сообщениями о заседаниях Генсовета и некоторые напечатанные документы.

Протоколы показывают, с каким напряжением трудился Генеральный совет уже в первый год своего существования. Он занимался организационными, политическими, теоретическими и международными делами. Еженедельно делегации, состоявшие из членов совета, посещали различные рабочие общества, чтобы предложить им присоединиться к Международному Товариществу. Постепенно книга эта становилась летописью дней и трудов Международного Товарищества и запечатлела в себе нетленным исчезнувшее прошлое. Так застывшая лава хранит в себе отпечатки жизни.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Карл Маркс выглядел очень утомленным.

Его изнуряли болезни; несмотря на строгие запрещения врачей и уговоры родных и Энгельса, он продолжал работать по ночам над «Капиталом». Дела в только что основанном Международном Товариществе Рабочих требовали от него отдачи огромной энергии и творческих сил.

Прекрасная шевелюра Карла стала снежно-белой, но в окладистой бороде и усах оставалось еще много иссиня-черных волос, оттенявших оливково-смуглую кожу на лице. Глубокие, продолговатые, необычайно блестящие глаза приковывали к себе каждого, на кого устремлялись, неповторимым выражением проникновенного ума, решительной воли и тонкой иронии. Частые болезни век не отразились на них, и они сохраняли живость молодости и излучали волны внутреннего света и силы.

Зрение Маркса, однако, ослабело от непомерного труда, и он пользовался очками, а в обществе обычно моноклем, который на черной тесьме постоянно висел поверх его сюртука.

Однажды Марксу сообщили, что в Лондон приехал Бакунин. Карл не видел его 16 лет и решил навестить беглеца из Сибири.

— Я рад, очень рад снова видеть вас, — сказал Маркс с дружелюбным чувством, вглядываясь в большое лицо Бакунина. — Это чудо, что ни прусской, ни австрийской, ни русской монархии не удалось…

— Вздернуть меня на виселицу, — прервал, смеясь, Бакунин. — Я сделал все, чтобы помочь им в этом, но… — он широко раскинул руки, — судьба, очевидно. Были часы, когда я уже считал, что никогда не увижу ни свободы, ни вас, Маркс.

Бакунин принялся рассказывать ему о том, что назвал восхождением на Голгофу: о том, как выдали его царским властям, о Шлиссельбургской крепости, Сибири, побеге, о том, как скитался он, прежде чем через Японию и Америку в первый раз прибыл в Лондон.

Это было более 3 лет назад. Бакунин нашел тогда приют у Герцена. От него он услышал, будто бы Маркс в английской прессе назвал его шпионом. В действительности же статья с такими утверждениями появилась за подписью «Ф. М.». Автором ее был не Карл Маркс, а неведомый ему однофамилец — Фрэнсис Маркс. Недоразумение это, естественно, разъяснилось, но, видимо, в угоду Герцену Бакунин так и не повидался с Карлом. Вскоре из России приехала его жена Антония, и Бакунины решили переселиться в Италию, где не затихала революционная борьба, манило южное солнце и повседневная жизнь была очень дешева по сравнению с Англией. Незадолго до отъезда во Флоренцию Бакунин перевел на русский язык «Манифест Коммунистической партии» и напечатал его в «Колоколе» Герцена.

Во время второго пребывания Бакунина в Лондоне, в пору зарождения Интернационала, Маркс решил сам возобновить отношения с Бакуниным, в честность и мужество которого верил.

Он понравился в эту встречу Марксу значительно больше, чем когда бы то ни было раньше. Карлу даже показалось, что под влиянием великих испытаний русский революционер закалился и не только не отстал, не пошел назад, а, наоборот, значительно идейно обогатился.

— Теперь, — твердо заявил Бакунин Марксу, — после польского восстания, я буду участвовать исключительно в социалистическом движении.

Маркс не скрыл своего удовольствия от решения Бакунина. Он подробно рассказал Бакунину о том, как и для чего возникло Международное Товарищество Рабочих.

— Я приветствую его рождение, — повторял Бакунин, — и надеюсь не остаться в стороне и тотчас же приняться за работу по пропаганде вашего детища.

После долгой и весьма приятельской беседы Маркс простился с Бакуниным, который уже на другой день собирался выехать в Италию.

Вскоре после этой встречи вышли в свет отдельной броппррой «Учредительный манифест» и «Временный устав» Интернационала, и Маркс отправил тотчас Бакунину в Италию несколько экземпляров этого издания. Он просил переслать один из них Джузеппе Гарибальди.

Этой же осенью, столь насыщенной событиями и делами, Маркс и Энгельс дали согласие одному из руководителей Всеобщего германского рабочего союза, Швейцеру, на участие в созданной им газете «Социал-демократ».

В проспекте газеты совершенно отсутствовали обычные лассальянские лозунги, столь осуждаемые Марксом. Поэтому он и Энгельс надеялись, что новая газета сможет послужить делу пропаганды идей Интернационала в Германии. Маркс послал в «Социал-демократ» «Учредительный манифест» Интернационала, который Швейцер тут же напечатал. Однако первые же номера- «Социал-демократа» вызвали у Маркса и Энгельса беспокойство, так как в них отчетливо выявились лассальянские традиции. Газета откровенно пыталась угодить помещичьему правительству Бисмарка.

Как раз в это время умер Прудон, и редактор «Социал-демократа» попросил Маркса написать для газеты статью о нем. Маркс ответил Швейцеру письмом, в котором резко высказался против каких бы то ни было компромиссов с существующей властью. Он справедливо назвал постоянные заигрывания Прудона с Луи Бонапартом «подлостью».

Прудон умер, но прудонизм — его мелкобуржуазное учение — опутывал человеческое сознание и вредил борьбе рабочего класса. Маркс понимал это. В своем письме, опубликованном в «Социал-демократе», он был по-прежнему суров к памяти этого человека. По мнению Маркса, Прудон, склонный к диалектике, никогда не сумел понять ее и не пошел дальше софистики. Мелкий буржуа — воплощенное противоречие. «А если при этом, подобно Прудону, — писал Маркс, — он человек остроумный, то он быстро привыкает жонглировать своими собственными противоречиями и превращает их, смотря по обстоятельствам, в неожиданные, кричащие, подчас скандальные, подчас блестящие парадоксы. Шарлатанство в науке и политическое приспособленчество неразрывно связаны с такой точкой зрения. У подобных субъектов остается лишь один побудительный мотив — их тщеславие; подобно всем тщеславным людям, они заботятся лишь о минутном успехе, о сенсации. При этом неизбежно утрачивается тот простой моральный такт, который всегда предохранял, например, Руссо от всякого, хотя бы только кажущегося компромисса с существующей властью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});